Заговор Аквитании

– Ваше дело, леди, – пробормотал он, бросая пакеты и устремляясь к уже закрывающимся воротам. Кондуктор заметил его и придержал дверь.

Конверс опустился на место, судорожно хватая ртом воздух и стараясь не показать этого. Мягкая шляпа его была низко опущена на лоб, рана на левом плече сильно саднила. Может быть, она снова открылась в результате столкновения. Он пощупал ее, сунув руку под пиджак и наткнувшись на рукоять пистолета, отобранного у шофера Ляйфхельма. Крови на рубашке не оказалось, и он, облегченно вздохнув, на мгновение прикрыл глаза.

И не заметил человека, который сидел слева от него через проход и пристально вглядывался в его лицо.

В Париже секретарша тихо говорила что-то в телефонную трубку, для верности прикрывая ее ладонью.

– Вот и все, – заключила она. – Записали?

– Да, – отозвался мужской голос на другом конце провода. – Просто невероятно. Как вам это удалось?

– Почему невероятно? Ради этого я и нахожусь здесь.

– Разумеется. Должен сказать, вы потрясающая женщина.

– Спасибо. Так какие будут инструкции?

– Боюсь, самые печальные.

– Я так и думала. Иного выхода нет.

– Справитесь?

– Считайте, что задание выполнено. Встретимся в “Тейливенте” в восемь. Идет?

– Наденьте то черное платье от Галано. Я обожаю его.

– Предстоит большая охота.

– Как всегда, дорогая. В восемь часов.

Секретарша повесила трубку, поднялась со стула и оправила платье. Потом открыла нижний ящик стола, достала оттуда сумку на длинном ремне, повесила ее на плечо, подошла к двери шефа и постучала.

– Да? – послышался голос Маттильона изнутри.

– Мсье, это я, Сюзанна.

– Входите, входите. – Рене откинулся на спинку кресла, глядя на остановившуюся на пороге женщину. – В последнем письме много неразборчивой правки, я угадал?

– Ничего подобного, мсье. Просто я… Мне даже как-то неловко признаваться в этом.

– Неловко? В моем возрасте лестно выслушивать неловкие признания, возможно, я даже похвастаюсь этим жене.

– О, мсье…

– Нет, в самом деле, Сюзанна, вы проработали здесь всего несколько дней, а впечатление такое, будто работаете несколько месяцев. Работаете блестяще, и я ценю это.

– У вас работает моя ближайшая подруга, мсье. Я не хотела бы ее подвести.

– Ну что ж, огромное спасибо. Надеюсь, с Божьей помощью ей удастся выкарабкаться. Что поделаешь? Современная молодежь любит быструю езду, а это всегда опасно. Да, так в чем же проблема, Сюзанна?

– Я сегодня пропустила ленч, мсье. Вот я и решилась…

– О Господи, до чего же я невнимателен! Боюсь, некоторая вина лежит и на моих партнерах, которые любят уходить в отпуск именно в августе. Пожалуйста, идите на сколько угодно! И я настаиваю, чтобы счет за ленч вы принесли мне и позволили оплатить его.

– Это совсем не обязательно, но благодарю за великодушное предложение.

– Никакое это не предложение, Сюзанна, это приказ. Закажите себе побольше вина – и горе кошелькам наших клиентов! А теперь исчезайте немедленно.

– Благодарю, мсье. – Сюзанна повернулась к двери, приоткрыла ее и остановилась. Оглянувшись, она увидела, что Маттильон снова погрузился в свои бумаги. Тогда, тихонько прикрыв дверь, она достала из сумки большой пистолет с перфорированным глушителем на стволе и медленно двинулась к столу.

Почувствовав ее приближение, юрист поднял голову:

– Что…

Вместо ответа, Сюзанна несколько раз нажала на спусковой крючок. Рене Маттильона отшвырнуло на спинку кресла. Кровь залила его лицо и растеклась по белой сорочке.

Глава 22

– Господи, где вы пропадали? – выкрикнула Валери в телефонную трубку. – Я пытаюсь дозвониться вам с раннего утра!

– Сегодня ранним утром, прослушав последние известия, я понял, что должен первым же самолетом лететь в Вашингтон, – ответил Лоуренс Тальбот.

– Неужели вы верите тому, что о нем говорят? Как вы можете?

– Верю и, хуже того, считаю себя ответственным. У меня такое чувство, что, не желая этого, я сам нажал на спуск, и в определенном смысле так оно и было.

– Да объясните же, черт побери, о чем это вы толкуете, Ларри.

– Джоэл позвонил мне из какой-то гостиницы в Бонне, из какой – он не знал. И вел себя очень странно. То спокойно разговаривал, то переходил на крик, а под конец признался, что в голове у него все перепуталось и он испуган. Он плел какую-то околесицу, рассказывал невероятные истории о том, как его бросили в какой-то каменный дом в лесу, как он бежал оттуда, как прятался в реке, укрываясь от патрулей и часовых, о том, как он убил человека, называл его разведчиком… Кричал, что ему нужно бежать, что его разыскивают – в лесах, по берегам реки… С ним что-то произошло, Вэл. Он снова вернулся в те страшные дни, когда находился в плену. Все, что он говорит, все, что он описывает, – вариации различных событий из его прошлого: боль, страшное напряжение, когда ему пришлось бежать через джунгли, спускаться вниз по течению реки… Он болен, дорогая моя, и сегодняшнее утро – страшное тому подтверждение.

У Валери все внутри оборвалось. Думать она не могла, она могла только реагировать на услышанное.

– А почему вы говорите о своей ответственности, о том, что каким-то образом нажали на спуск?

– Это я посоветовал ему обратиться к Перегрину. Я убедил его, что Перегрин выслушает его, что он совсем не такой человек, каким его считает Джоэл.

– “Считает Джоэл”? А что говорил Джоэл?

– Его вообще трудно было понять. Он твердил о каких-то генералах и фельдмаршалах, о какой-то неизвестной исторической теории, которая свела воедино военных из разных стран в их стремлении установить контроль над правительствами. Он был не вполне нормален, хотя и пытался скрыть это. Однако стоило мне усомниться в любом из его утверждений, как он тут же срывался и говорил, что это не играет роли, или что я его не расслышал, или что я слишком глуп, чтобы понять его. Но под конец он все-таки признался, что ужасно устал, что в голове у него все перепуталось и ему необходимо отоспаться. Вот тут-то я и подбросил ему мысль о Перегрине, но Джоэл отозвался о нем с враждебностью, сказал, что сам видел, как в ворота посольства въезжал автомобиль бывшего немецкого генерала, к тому же – не знаю, известно вам это или нет, – Перегрин весьма отличился во время Второй мировой войны. Я постарался втолковать ему, что Перегрин не может быть одним из “них”, что он никогда не считался другом военных… Но по-видимому, мне это не удалось. Джоэл связался с ним, договорился о встрече и убил его. Я и не представлял, что его болезнь зашла так далеко.

– Ларри, – начала Валери медленно, слабым голосом, – я внимательно выслушала вас, но все, что вы сказали, звучит весьма неубедительно. Не то что я вам не верю – Джоэл сказал однажды, что вы поразительно честный человек, – но что-то здесь явно не так. Тот Конверс, которого я знаю, и с которым я прожила четыре года, никогда не пытался трансформировать истину из-за того, что она не соответствует его взглядам. Он не делал этого, даже когда был зол как черт. Я не раз говорила ему, что из него никогда не получился бы художник, – он совершенно не способен подчинить форму замыслу. Это качество просто отсутствует у него, и однажды он объяснил мне почему. “При полете со скоростью пятьсот миль в час, – сказал он, – ты не имеешь права спутать тень на водной поверхности с палубой авианосца, даже если приборы вышли из строя”.

– Вы хотите сказать, что он никогда не лжет.

– Конечно лжет – и, уверена, лгал раньше, – но не в серьезных вещах. Это просто не в его натуре.

– Так было, пока он не заболел, и заболел серьезно… В Париже он убил человека, и сам признался мне в этом.

– Нет! – вырвалось у Валери.

– Боюсь, что да. Так же, как он убил и Уолтера Перегрина.

– И все это во имя какой-то забытой исторической теории? Ерунда, Ларри!

– Двое психиатров из госдепартамента объяснили это явление, но в выражениях, которые я наверняка перевру, если попытаюсь повторить.