Заговор «Аквитания»
Шрифт:
У плохо освещенного входа в гостиницу возникла человеческая фигура. Это был молодой моряк. Улыбнувшись, он знаком пригласил Конверса следовать за собой.
– Пресвятой боже, да что это с вами, Норман? – воскликнул южанин, видя, что губы Уошбурна судорожно хватают воздух, а тело сотрясают конвульсии.
– Я… не… знаю… – Глаза майора были широко открыты, расширившиеся зрачки беспокойно бегали по сторонам.
– Должно быть, это все немецкая жратва! – воскликнул Томас Тэйер, поднимаясь с банкетки и быстро становясь между столом слева и Уошбурном. – Нет, черт возьми! У нас же не было никакой еды. Вы не ели!
Посетители за соседними столиками стали проявлять беспокойство, громко обмениваясь замечаниями по-немецки. Южанин повернулся к одному из мужчин и
– Mein Wagen steht draussen. Ich kenne einen Arzt [129] .
Метрдотель устремился к столику и, сообразив, что гости – американцы, стал проявлять заботу на английском языке:
– Майору нездоровится, майн герр? Не обратиться ли к нашему…
– Нет, благодарю вас, никакого доктора, которого я бы не знал лично, – прервал его Тэйер, наклоняясь над военным атташе, который тяжело дышал и, полузакрыв глаза, качал головой вперед-назад. – Это – сынок Молли Уошбурн, и уж я прослежу, чтобы он получил все самое лучшее! У меня есть автомобиль. Если пара ваших официантов поможет мне, мы доведем его до лимузина, и я сразу же отвезу его к своему врачу. В моем возрасте всегда приходится держать их под рукой.
129
Моя машина стоит у входа. Я знаю одного врача (нем.).
– Bestimmt. Конечно! – Метрдотель щелкнул пальцами, и к нему подлетели трое официантов.
– Посольство… посольство! – бормотал Уошбурн, пока его волочили к дверям.
– Не волнуйся, Норман, детка! – успокаивал его южанин, вышагивая рядом с метрдотелем. – Я позвоню туда прямо из машины, пусть встречают нас у Руди. – Тэйер повернулся к немцу: – Знаете, что я вам скажу? Этот славный парень, этот стойкий солдат просто выдохся. Он без роздыха трудился от рассвета до заката. Вы и представить себе не можете, сколько на него свалилось за эти последние дни. Этот псих, объявивший всем войну, тот, что застрелил их посла, а потом еще и эту важную птицу в Брюсселе!.. Вы знаете, кто этот сынок Молли? Он – военный атташе.
– Да, майор – наш частый и уважаемый гость.
– Что ж, даже самые уважаемые имеют право сказать иногда: «Гори оно все огнем, а мне пора немного расслабиться».
– Не уверен, что я вас понимаю.
– Я думаю, этот чудесный парень, которого я знал щенком, еще не научился рассчитывать свою дозу.
– О!.. – Во взгляде метрдотеля загорелось любопытство знатока и любителя светских сплетен, которому удалось поймать новый слушок.
– Просто он перебрал лишнего… Вот и все, но это – между нами.
– Мне кажется, у него глаза были не в фокусе…
– Он начал вышибать пробки еще до того, как солнце осветило восточную стену конюшни. – Они уже добрались до входа, где целая орава посыльных продвигала Уошбурна через входную дверь. – И у него есть на это право, вот что я вам скажу. – Тэйер достал бумажник.
– Не могу не согласиться с вами.
– Вот, – сказал южанин, отсчитывая купюры. – Я не успел их обменять, поэтому возьмите сотню долларов. Это с лихвой покроет нашу выпивку, а остальные отдайте тем ребятам у входа… А эта сотня – лично вам, чтобы вы пореже вспоминали об этом, verstehen?
– Разумеется, майн герр! – Немец упрятал в карман оба банкнота, улыбаясь и угодливо кланяясь. – Абсолютно ничего не скажу.
– Ну, зачем же так? Сынку нашей Молли пора бы понять: если люди и узнают, что он пропустил рюмку-другую, это совсем не конец света. Бывает очень полезно немножко расслабиться, и, окажись мы в Джорджии, я бы прямо сказал ему, что это необходимо. Так что можете подмигнуть ему по-дружески, когда он опять тут появится.
– Под-миг-нуть?
– Улыбнитесь ему одобрительно – вроде бы вы все знаете и все о’кей. Verstehen Sie?
– Да! Абсолютно с вами согласен. Он заслужил!
У обочины Джонни Реб подробно проинструктировал официантов, как поудобнее устроить на заднем сиденье майора Нормана Энтони Уошбурна Четвертого: «Расправьте ему руки-ноги, положите навзничь, лицо повыше». Затем южанин раздал всем по двадцать долларов и отпустил их. После этого, нажав кнопку переговорного
устройства, он заговорил с двумя мужчинами, сидевшими на переднем сиденье.– Я откидываю дополнительные сиденья, – сказал Джонни Реб, выдвигая бархатные сиденья из бархатной стенки лимузина. – Он вырубился. Перебирайтесь ко мне, Колдун. А ты, Клаус, покатай-ка нас по своим живописным пригородам.
Через несколько минут лимузин с погашенными фарами и включенной в салоне лампочкой остановился на проселочной дороге. Доктор расстегнул пояс Уошбурна, спустил его брюки и перевернул атташе на сиденье, потом нашел нужное ему место у основания позвоночника и занес шприц.
– Готов, парень? – спросил темнокожий палестинец, оттянув край эластичных трусов лежащего без сознания Уошбурна.
– Действуй, Колдун, – отозвался Джонни Реб, пристраивая маленький магнитофон у края сиденья. – Засади ему туда, где он неделю ничего не обнаружит, а то и вовсе никогда. Вознеси его на небо, араб. Пусть полетает.
Доктор осторожно ввел длинную иглу, медленно нажимая большим пальцем на поршень.
– Действовать начнет сразу, – сказал палестинец. – Мне случалось видеть, что при такой дозе пациент начинал болтать до того, как ведущий успевал подготовиться.
– Я готов.
– Сразу настраивайте его на нужную волну. Задавайте прямые вопросы, пусть сосредоточится как можно быстрее.
– Ага, так я и сделаю. Это плохой человек, Покки. Он врет и рассказывает истории, которые не имеют никакого отношения к той рыбке, которая сорвалась у них с крючка. – Южанин схватил лежавшего без сознания Уошбурна за плечо и рывком перевернул его лицом вверх. – Ну, сынок Молли, давай поговорим. И как же это ты решился сотворить такое с офицером военно-морского флота США по фамилии Фитцпатрик? Коннел Фитцпатрик, мой мальчик! Фитцпатрик, Фитцпатрик! Не упрямься, детка, расскажи папаше все, ведь, кроме папаши, тебе теперь и поговорить-то не с кем! Они подставили тебя, бедный сынок нашей Молли! Они заставили тебя солгать, а потом эту ложь распечатали в газетах, по всему миру! И теперь весь мир считает тебя лжецом! Но папаша расставит все по своим местам! Папаша все утрясет и поможет тебе забраться на самый верх! Ты станешь начальником над всеми начальниками. Над всеми начальниками всех штабов! Держись папаши! Держись его, иначе пропадешь! Так куда же ты дел Фитцпатрика? Фитцпатрика, Фитцпатрика!..
Тело Уошбурна задвигалось, голова его тряслась, из уголков рта стекала слюна. Послышался тихий шепот:
– Шархёрн, остров Шархёрн… Гельголандский пролив.
…Калеб Даулинг был не только зол, но и растерян. Однако, несмотря на одолевавшие его сомнения, он не хотел пускать дело на самотек: вокруг творилось что-то непонятное – почему, к примеру, он никак не может добиться приема у временно исполняющего обязанности посла? Атташе, ведавший записью к нему, утверждает, что в связи с убийством Уолтера Перегрина у того нет ни одной свободной минуты. Может быть, через недельку… Иными словами, ему как бы заявляют: «Проваливай-ка, актеришка, у нас по горло важных дел, а свидание с тобой к ним не относится». Его задвинули в дальний угол, попотчевав обычной болтовней, которую держат про запас для лиц широко известных, но незначительных. Причины и разумность такого свидания, без сомнения, громко обсуждались невежественными и ретивыми дипломатами. Или кем-нибудь еще.
Именно поэтому он и сидел сейчас за одним из столиков в глубине бара отеля «Кёнигсхоф». Ему удалось узнать имя секретарши Перегрина, некоей Энид Хитли, и отрядить в посольство каскадера Муза Розенберга с письмом якобы от ее близкого друга в Соединенных Штатах. Розенберг получил наказ передать конверт лично адресату. Увидев могучую комплекцию каскадера, в приемной никто не стал возражать. Хитли сама спустилась вниз за конвертом. Записка кратко излагала существо его просьбы:
«Дорогая мисс Хитли, уверен, что нам с Вами необходимо срочно переговорить. Жду Вас в баре отеля „Кёнигсхоф“ сегодня в половине восьмого вечера. Был бы рад, если бы Вы согласились со мной выпить. Убедительно прошу Вас не говорить никому об этой встрече. Ни одному человеку.
Искренне Ваш
К. Даулинг».