Заговор «Аквитания»

– Ну, вам я этого позволить не могу. – Немец встал из-за стола и протянул руку Тэйеру. Они обменялись рукопожатиями, потом Шиндлер повернулся к Уошбурну и пожал руку и ему: – Значит, я позвоню утром, Норман.

– Отлично, Герхардт… Если вы так устали, то почему ничего не сказали раньше?

– А вдруг я обидел бы одного из моих лучших клиентов? Как я мог себе это позволить, Норман? Спокойной ночи, джентльмены. – Немец еще раз поклонился и зашагал к выходу.

– Боюсь, теперь мы связаны одной веревочкой, молодой человек, – заметил южанин. – Почему бы вам не пересесть ко мне? Давайте сэкономим посольству несколько долларов.

– Отлично, – отозвался Уошбурн. С недопитым стаканом в руке он уселся напротив Тэйера. – Как мама? Я не звонил ей уже недели две.

– Молли – всегда Молли, мой мальчик. Ее отлили из благородного металла и тут же разбили форму, но вы это знаете и без меня. Выглядит она – точно как двадцать лет назад. Клянусь, я просто не понимаю, как ей такое удается!

– Ну, этого она вам никогда не скажет.

Оба они рассмеялись, южанин поднял свой стакан и потянулся к своему собеседнику. Стаканы встретились с тихим звоном. Так это началось.

Конверс выжидал, затаившись в темном подъезде на глухой улочке Эммериха. Тусклые огни на противоположной стороне освещали неприветливый вход в дешевую гостиницу. Но если ему повезет, через несколько минут он получит в ней номер – кровать с умывальником в углу, а если повезет еще больше, то будет и горячая вода, в которой он промоет свою рану, а потом сменит повязку. За последние две ночи он успел усвоить, что только в таких местах можно искать пристанища. Здесь не задают вопросов, а регистрация под чужим именем подразумевается сама собой. Ибо даже простое приветствие таило в себе угрозу: стоило ему раскрыть рот, и всем становилось ясно, что он – американец, не знающий ни слова по-немецки.

Конверс чувствовал себя совершенно беспомощным, подобно глухонемому, попавшему вместе с незнакомыми людьми в темный лабиринт. Полное бессилие! Убийства в Бонне, Брюсселе и Везеле ставили под подозрение любого американца старше тридцати и моложе пятидесяти. Подозрительность усугублялась всевозможными рассуждениями о том, что этим одержимым, возможно, манипулируют террористические организации типа Организации освобождения Палестины, ливанские группировки, даже особый отряд КГБ, руководимый особо опасной военщиной. На него охотились повсюду. Вчерашняя «Интернэшнл геральд трибюн» поместила ряд сообщений о том, что убийца якобы направляется в Париж, – значит, генералы «Аквитании» хотят привлечь всеобщее внимание к Парижу, а не к тому месту, где он находится на самом деле, чтобы их солдаты могли беспрепятственно настигнуть его и убить.

Нужно убраться с улицы, где приходится двигаться с толпой, где слишком много ловушек, и в этом отношении захудалая гостиница вроде той, что напротив, была куда соблазнительнее «Уолдорф Астории». Ему припомнилась первая ночь в Везеле, а потом студент Иоганн из Бонна, и он стал думать, нельзя ли воссоздать подобные обстоятельства. Молодые люди менее склонны к подозрительности, а немедленное вознаграждение подавляет все сомнения, к тому же у них всегда хороший аппетит и пустые карманы.

Как это ни странно, но первая ночь в Везеле была для него и самой трудной, и самой легкой одновременно. Трудной – потому что он не знал, чего ему искать, а легкой – потому что проблема разрешилась сама собой. Он приобрел в аптеке бинты, лейкопластырь и антисептики, а также дешевую кепку. Потом он зашел в кафе, в мужской туалет, умылся и тщательно перебинтовал рану, стянув края кожи. Едва он завершил эту процедуру, как услышал знакомые слова, с чувством распеваемые молодыми хриплыми голосами:

К Висконсину… К Висконсину… И к победе мы пойдем…

Группа студентов германского отделения Висконсинского университета совершала велосипедную экскурсию по северу Рейнской области. С небрежным видом подойдя к молодому человеку, который заказывал в баре пиво для всей компании, и представившись усталым и стесняющимся своего невежества американским соотечественником, он с возмущением рассказал ему о какой-то шлюхе, заманившей его в ловушку, и о том, как его избил ее альфонс – он отобрал у него паспорт, к счастью, не догадавшись о поясе с деньгами. Он – почтенный бизнесмен, ему необходимо отоспаться, собраться с мыслями и вернуться в свою фирму в Нью-Йорке. Но, к сожалению, он не знает немецкого. Не согласится ли студент за сотню долларов помочь ему устроиться на ночь?

Студент тут же изъявил согласие. В конце квартала нашелся плохонький отель, где не задавали лишних вопросов; молодой человек оплатил номер и вручил Конверсу квитанцию и ключ.

Весь вчерашний день Конверс провел в пути, стараясь продвигаться вдоль железнодорожного полотна, пока не оказался в городке под названием Хальден. Он был меньше, чем Везель, но и там был заброшенный участок железнодорожного пути, восточнее вагонного депо.

Единственной «гостиницей», которую он смог здесь найти, оказалось большое обветшалое строение, на двух его окнах, расположенных на уровне земли, и в большом окне над дверью виднелась надпись: «Комната – 20 марок». Это была ночлежка. Через несколько дверей от входа, в свете тусклых уличных фонарей, между пожилой женщиной и молодым мужчиной шла горячая перепалка. Над ними у своих окон сидели соседи и, положив руки на подоконник, наслаждались бесплатным спектаклем. Молодой человек пересыпал свою речь английскими словами с сильным немецким акцентом.

– «Я здесь все ненавижу!» Das habe ich ihm gesagt [124] . «Не хочу я здесь оставаться, дядюшка! Я возвращаюсь назад в Германию. Может, присоединюсь к „Баадер-Майнхоф“. Das habe ich ihm gesagt.»

– Narr! – завизжала женщина, отвернувшись от него и поднимаясь по ступенькам. – Schweine hund! [125] – прокричала она, открывая дверь и с шумом захлопывая ее за собой. Молодой человек обвел взглядом глазеющих из окон зрителей и пожал плечами. Раздались жидкие аплодисменты, он театрально раскланялся. Конверс решил: попытка – не пытка – и подошел к нему.

124

Вот что я ему сказал (нем.).

125

Дурак! Свинья! (нем.)

– Вы очень хорошо говорите по-английски, – сказал он.

– А потшему нет? – ответил немец. – Они пять лет целыми мешками отправляли продукты, чтобы выучить меня. Я должен ехать к ее брату в Америку. Я говорю: «Нет». Они говорят: «Да». Я ненавижу Америку!

– Мне горько это слышать. Я – американец, и мне нравятся немцы. Где вы там были?

– В Йорктауне.

– В штате Вирджиния?

– Nein! В городе Нью-Йорке.

– Ах, вы имеете в виду район Йорктаун.

– Ja. У моего дяди две мясные лавки в Нью-Йорке, в том, который называют Йорктаун. Дерьмо, как это вы говорите в Америке!

– Сочувствую. А почему?

– Schwarzen und Juden! [126] Если вы говорите так, как я, черные обкрадывают вас, угрожая ножами, а евреи – с помощью своих кассовых аппаратов. «Ужасный» называли они меня, или «наци». Я сказал еврею – так хорошо, вежливо сказал, что он обсчитал меня, а он велел мне убираться из его лавки, заявил, что вызовет полицию! И еще назвал меня дерьмом!.. Вы носите приличный немецкий костюм, вы тратите у них свои честные немецкие деньги, а они говорят вам такое. Вы нанимаетесь посыльным, чтобы узнать что-нибудь полезное, а они выпроваживают вас пинком в зад! А при чем тут я? Моего отца призвали в «Фольксштурм» в четырнадцать лет. Дерьмо!

126

Черные и евреи! (нем.)

– И еще раз – я весьма сожалею. Поверьте, это истинная правда. Не в нашем духе – винить детей.

– Дерьмо.

– Может быть, я могу немного сгладить впечатление, которое у вас сложилось. У меня неприятности – видимо, я глупый американец. Но я заплачу вам сотню американских долларов…

Молодой человек с превеликим удовольствием снял для него комнату в ночлежке. Она была ничем не лучше той, что досталась ему в Везеле, только вода здесь была горячее, а туалет ближе к двери.