Заговор «Аквитания»

– Но можно провести соответствующие исследования, – не очень уверенно возразил Конверс.

– Того, что здесь есть, не даст ни одно исследование, – прервал его Коннел, держа страницу с именами сторонников «Аквитании» в Пентагоне и Государственном департаменте. – Эти люди, кроме, быть может, пяти-шести человек, стоят выше тех, с кем мне приходилось иметь дело, этих людей – они разного звания – нельзя подкупить или шантажировать, им нельзя угрожать. Когда вы сказали про список имен, я был уверен, что знаю большинство или хотя бы половину из них. Но я ошибся. Я никогда не поднимался выше начальников отделов и служб или их заместителей, которые передают всю информацию старшим по званию, а уж те доводят ее до сведения тех, кто стоит в вашем списке. Пресс не мог сам раздобыть эти имена или получить их у кого-то со стороны. Даже я не знаю, где их искать.

Конверс встал.

– Вы уверены в том, что говорите?

– Уверен. Кто-то – это может быть и группа людей, – глубоко укрытый в Вашингтоне, вытащил на свет божий эти имена, и он же – или они – занимался сбором материалов для этих досье.

– Вы хоть понимаете, что это может означать?

Коннел молча кивнул.

– Мне нелегко говорить это, – мрачно начал он, – но Пресс лгал нам. Вам – тем, что он вам говорил, а мне – тем, о чем он умалчивал. Таким образом, вы оказались на поводке, конец которого держат в Вашингтоне. И мне не полагалось об этом знать.

– Марионетки расставлены по местам… – Джоэл проговорил это так тихо, что его почти не было слышно, и машинально шагнул к балконной двери, из которой лился яркий солнечный свет.

– Что? – спросил Фитцпатрик.

– Ничего… Эта фраза промелькнула у меня в голове, когда я услышал об Анштетте. – Конверс повернулся. – Но если этот поводок существует, зачем они его прячут? И почему Эвери делал то же самое?

Военный юрист стоял неподвижно, на лице – никакого выражения.

– Не думаю, что мне нужно отвечать на этот вопрос. Вы сами ответили на него вчера вечером, когда мы говорили обо мне. И не обманывайте себя, лейтенант, я прекрасно помню, что вы тогда сказали: «Время от времени я буду называть вам какое-нибудь имя, и, возможно, оно приоткроет вам какую-то дверь… но это – все». Что означает: морячок, которого вы взяли на борт, может обо что-нибудь споткнуться, и если он попадет в руки плохих людей, то никто не сможет выбить из него тех сведений, которых у него нет.

Джоэл стерпел упрек не только потому, что он был справедлив, но и потому, что он помог ему понять ту правду, которую он не до конца осознал на Миконосе. Биль сказал тогда, что в числе задававших вопросы в Вашингтоне были и военные, которые по тем или иным причинам проводили свои расследования, «задавали вопросы», – их заставили замолчать. Возможно, они помалкивали там, где их могли подслушать, но иногда прерывали свое молчание. Так они тихонько переговаривались до тех пор, пока еще один тихий голос из Сан-Франциско – человек, который знал, к кому обратиться с вежливой просьбой о его близком друге и зяте в Сан-Диего, – не связался с ними. Они переговорили, и в результате этого разговора родился план. Им требовался человек с определенным опытом и определенным запасом ненависти, которую они могли бы разжечь, а уж потом, запалив костер, отправить в лабиринт к чудовищу [44] .

44

Имеется в виду древнегреческая легенда о Минотавре, который был заточен в лабиринт, построенный Дедалом.

Осознание этого явилось для Джоэла ударом, но, как ни странно, он не винил их за подобную стратегию. Он не винил их даже за молчание после смерти Престона Холлидея – открытые обвинения превратили бы эту смерть в бессмыслицу. Они спокойно выжидали, уверенные, что их марионетка сможет разобраться в незаконных делах тех, против кого они его направили, и сделать работу, которую они не способны сделать сами. И это он тоже понимал. Но было здесь еще кое-что, с чем ему трудно было примириться, – марионетка легко могла погибнуть. Одно дело – его незащищенность в тех обстоятельствах, о которых ему говорил Эвери Фоулер – Престон Холлидей. Но если уж он на поводке, пусть кукловоды знают, что он сознательно идет на это. Ему необходимо также получить имя их человека в Бонне, к которому в случае чего он мог бы обратиться. Прежние правила игры больше не действуют, в ней появились новые условия.

Через четыре часа он проедет кованые ворота имения Ляйфхельма; хорошо бы за этими воротами иметь человека, с которым Фитцпатрик мог бы связаться, если он не вернется к полуночи. Чудовища подступали к нему все ближе, они уже наваливались на него, но повернуть назад он не мог. Вот-вот захлопнется западня за сайгонским диктатором, и можно будет свести счеты со всем, что искалечило его жизнь настолько, что никто не смог бы в ней разобраться… Нет, слово «никто» не подходит. Был один человек, который понял его. Этот человек – Валери, и она призналась, что больше не в силах ему помогать. Да и нечестно было бы и дальше искать ее помощи.

– Так вы решили? – спросил Коннел.

– Что решил? – Конверс не сразу оторвался от своих мыслей.

– Вам не обязательно отправляться туда сегодня вечером. Бросьте все это. Пусть ими займутся государственные органы, например ФБР и ЦРУ. Меня просто бесит, что они до сих пор не взялись за них.

Конверс собрался было ответить, но тут же передумал. Все должно быть ясно не только Фитцпатрику, но и ему самому. И, кажется, он понял. Он снова видел этот откровенный ужас в глазах Эвери Фоулера – в глазах Престона Холлидея – и слышал его последний крик. Пусть стратегией его была ложь, но взгляд этот и этот крик шли от самого сердца.

– А вам не приходило в голову, капитан, что они просто не могут «взяться за них»? Далеко не у всех есть возможность, как вы только что выразились, запросто снять трубку и запустить в ход всю машину. А что, если при первой же попытке сделать это покатятся головы в самом буквальном смысле этого слова? Это может быть официальный разнос, а может быть и пуля в затылок. Позвольте добавить, я не думаю, будто они боятся за себя настолько, что выбрали для этой работы человека со стороны; мне кажется, они пришли к весьма неутешительному выводу: им нельзя действовать изнутри, потому что они не знают, кому можно доверять.

– Господи, до чего же вы хладнокровный сукин сын!

– А как же иначе, капитан? Мы имеем дело с параноидальной фантазией по имени «Аквитания», она управляется и направляется испытанными, преданными, очень умными и весьма предприимчивыми людьми, которые, достигнув намеченной цели, будут восприниматься этим обезумевшим миром как глас силы и разума. И они получат контроль над этим миром – нашим миром, – ибо все иные пути развития общества поблекнут перед их силой и твердостью. Сила и твердость, советник, будут восприниматься как противовес дестабилизации, беспорядку и хаосу. И что, скажите на милость, выбрали бы вы сами на месте обывателя, работающего с девяти до пяти, имеющего жену и детей и не уверенного, что, вернувшись домой, он не обнаружит, что дом разграблен, жена изнасилована, а дети задушены? Уверяю вас, вы бы наверняка предпочли танки на улицах.

– Вполне логично, – сказал военный юрист, и два эти слова как бы закружились в светлом солнечном воздухе их номера.

– Логично, морячок. Именно на это и делается ставка, именно это они провернут в мировых масштабах. Что бы это ни было и где бы это ни было, времени осталось мало – всего несколько дней или несколько недель. Если б только я мог… – Конверс повернулся и направился к дверям своей спальни.

– Куда вы? – спросил Коннел.

– В моем портфеле есть телефон Биля на Миконосе. Он – мой единственный контакт, и я хочу поговорить с ним. Хочу, чтобы он знал – марионетка внезапно обрела свободу воли.

Через три минуты Джоэл стоял, нагнувшись над столом, с телефонной трубкой у уха, дожидаясь, пока оператор в Афинах соединит его с островом Миконос. Фитцпатрик сидел на диване с развернутым досье на Хаима Абрахамса, не сводя глаз с Конверса.

– С линией все в порядке? – спросил военный юрист.

– Сейчас как раз слышны гудки. – На седьмом гудке трубку сняли. Джоэл услышал какие-то слова. – Доктора Биля, пожалуйста, доктора Эдварда Биля.

– Tee thebate [45] .

45

Слушаю вас (греч.).