Заговор богов

Хвала богам, все ловушки давно деактивировались, и Рус, воспользовавшись чьей-то памятью, легко прошел по лабиринту. Шел вместе с Аригелием и, когда они вдвоем очутились в большом округлом помещении, хлопнул в ладоши – и зажегся свет. Если честно, то Рус и сам удивился: думал, что за тысячи лет Сила в простых узорах развеялась окончательно – ан нет! В «светляках» – сохранилась. Теперь будут гореть вечно – посылать команду «выключение» Рус не собирался. Не хотел, а получились понты, колотить которыми, находясь в альганских пятнах, где иных магов днем с огнем не разыщешь, выходило само собой.

Аригелий был склонным к Силе Эледриаса. Он внимательно рассмотрел, насколько успел, конечно, узор «включения», оторвавшийся от ладоней Руса. Спросил, однако, не о нем:

– Значит, здесь ты предлагаешь устроить нашу казну. А те, неактивные узоры? По-моему, они жаждут активации.

– Ты прав – это ловушки. Они такие. Активируй, если хочешь, – Рус пожал плечами, – в «наставлении» написано, как это делается. А что? Удобно. Лабиринт сложный, открывать его секреты будешь только близким, а на входе поставишь надежную охрану.

– Не в этом дело. Помещение слишком большое. Да и против «ям» различных Сил защиты нет. Заходи, воруй.

– Хах! Ты сначала ловушки активируй и узнаешь, как они отнесутся к появлению в этом большом помещении неугодных тебе личностей. А координаты снимать? Храни секрет, я только тебе его открыл. Да что мы все одно по одному? Говорили уже, и не раз. Условие помнишь?

– Пять магов отправить в Месхитополь, в меняльные конторы «Три толстяка». Они станут с помощью «упругих лепестков» наполнять сокровищницу золотом, но мне от него достанется только треть и обязательно надо печатать свои монеты. Да! Слухи о глубоком руднике поддерживать, но под большим секретом.

Рус – пасынок Френома, побратим Эледриаса и наконец маг-Хранящий неопределенного ранга, написал целое «наставление», куда внес большинство нужных структур, по-местному – узоров. Причем распределил их очень удобно – от простых к сложным – и если внимательно приглядеться, то можно было различить некие закономерности.

Все жрецы и склонные к Силе Эледриаса относились к чужаку с таким пиететом, что Аригелий, всерьез считающий себя настоящим побратимом «Защитника и Освободителя», невольно взревновал. Но первый царь Леса Свободы отлично умел владеть собой – никто, а в первую очередь сам Рус, ни о чем не догадывался.

Вскоре в сокровищнице появилось золото. Сначала немного, потом побольше, а через месяц как прорвало: посыпалось потоком, удерживаемым исключительно развитием каналов пяти магов в Месхитии и двух в Кафарии, которые перебрасывали монеты из подвалов меняльных контор «Три толстяка».

В последние полдекады Аригелий заходил в хранилище, которое стал всерьез считать собственной казной, ежедневно и с вожделением смотрел на золото. Охранники, пребывающие с ним, относили к выходу из холма столько, сколько могли поднять, и лишь с улицы, опасаясь больших колебаний Силы, царь «лепестками» отправлял золото к печам под центральным холмом. Вслед за деньгами в «упругие лепестки» прыгали трое доверенных охранников и сам Аригелий. Только одна мысль резала ему сердце: две трети богатства, которое он стал считать полностью своим, придется отдать…

Рус не успел выйти из шатра Пиренгула, как к князю влетел ошарашенный секретарь.

– Го-государь… – Он шумно сглотнул и протянул Пиренгулу черный амулет «эфирного разговора». Весь княжеский аппарат государственного управления давно переехал в активно строящийся Альвадис. – А-асман-младший зовет тебя на правосудие Богов или Предков, как тебе будет удобнее.

На лице тирского владетеля нарисовалось огромное облегчение, словно он тянул, тянул повозку в гору, знал, что так надо, но упорно не понимал зачем. Теперь все выяснилось.

Князь нарочито медленно, успокаивающе, взял амулет и безразличным тоном поотвечал на горячечные выкрики молодого человека. Рус узнал тот голос, голос вылеченного им от слабоумия Асмана-младшего. «Это сколько прошло-то? – невольно задумался он. – Черт, совсем потерялся. Пять лет точно… нет, шесть. Как время бежит, господи!» О какой-то там опасности для себя или тестя не беспокоился совсем.

– Никого из телохранителей не беру! – высокопарно произнес Пиренгул, отдавая секретарю амулет. – Иду к этому сопляку один. Зять, сопроводить не желаешь? – Это сказал уже гораздо тише.

– Ко второму зятю? – уточнил Рус и продолжил громко, чтобы и за пределами шатра, не защищенного «глушащими» Знаками, было слышно. – За любимым тестем я хоть куда! С ним я никого не боюсь! – Подмигнул князю, обозлившемуся на сарказм, без сомнения, понятый всеми приближенными (это наоборот – с Русом Пиренгулу бояться нечего). – Куда идти? – спросил уже тихо.

– В дворцовый парк напротив парадного входа, – сквозь зубы прошипел Пиренгул, еле удержавшись от «вспышки». Выдохнул горячим паром и продолжил спокойнее: – Я сам «жерло» создам. Пусть ты для них станешь сюрпризом.

– Тогда я следом, не потревожив Силу, в кустики, которые слева от главного крыльца, – негромко предупредил Рус. Пиренгул серьезно кивнул, и вскоре под ним загорелось «жерло вулкана».

Асман-младший (не дававший клятву не оспаривать княжение Пиренгула) толкнул речь перед толпой. И его слова были весомо подкреплены повозками, забитыми вкусно пахнущей снедью. Народ носами потянулся к отряду асманитов, числом два десятка. На белоснежном единороге сидела замотанная в красивый голубой башлык женщина, в которой легко угадывалась средняя дочь Пиренгула Мерильгин – жена Асмана-младшего. Тогда, при принятии венца, идея женить наследника Асмана Второго на собственной дочери, пытавшейся убить Гелингин, показалась Пиренгулу очень заманчивой. Сегодня, смотря на возмужавшего Асмана, державшего в правой руке саблю, а в левой кинжал, – князь сомневался в том решении. Как-никак зять, близкий родственник, убивать которого было, по крайней мере, неприятно. А надо.

Вызов был брошен по всем правилам. Пиренгул, как ни крутился, отказаться не смог – слишком сильны и законны права противника на венец. И так как претендент не был склонным к Силе, то и смерть свою принять должен был не от магии – о чем и состоялся договор на площади под самым крыльцом. Решение скрепили клятвами Богам и Предкам. Громыхнуло. Что в ответ на клятву было явлением редким. Все! Гвардейцы, во главе с кусающим губы Рахмангулом, вперемешку с десятком охранников Асмана (эх, мало их Танагул порезал!) растащили толпу, оставив пустое, мощенное красно-коричневым камнем пространство шагов пятьдесят в диаметре.

Настраиваясь на почти забытую, чисто фехтовальную схватку, отец бросил хмурый взгляд на дочь и закаменел. Такого презрительного торжества, такого уверенного предвкушения победы, такой радости от предчувствия скорой смерти (неясно чьей, но Пиренгул серьезно заволновался) он не видел давно. На лице родной дочери – не ожидал и не желал разглядеть такое.

«Эх, надо было раздавить змею», – с поздним сожалением подумал князь и едва не пропустил ловкий выпад молодого Асмана. А сердце разрывалось: Мерильгин, несмотря на всю ее подлость, он любил. Пусть она себе и воображала обратное.