Заговор Мурман-Памир

Файн стал прислушиваться особенно внимательно. Ему начинало казаться, что речь идет о нем самом.

…Скачет, скачет русский от Студеного моря, рога оленя перевиты зеленой ленточкой. А недаром они перевязаны зеленой ленточкой. Везет русский большой, большой ящик, в ящике том все счастье людей из-за моря. Привезет ящик в Питер, там поставят ящик на огонь и он сгорит.

…Разом пропадут все люди с заморскими зверями на пуговицах, некому будет стрелять и забирать оленей, останутся одни лопари. Тут везде повесят красный ситец, все намажутся оленьим жиром, а реки потекут рыбьим жиром.

…Ой недаром перевязаны рога оленя зеленой ленточкой.

…И утром, и как только солнце спряталось, и еще раз заходил большой начальник, спрашивал: кто перевязал рога оленя зеленой ленточкой?

…Скачет, скачет большая райда (олений поезд). Один, два, три, четыре, десять оленей и еще десять. В санях люди с ружьями, смотрят, где олень, рога-зеленые ленточки, близко уже они, за пригорком.

…Правду говорили старики.

…Стрелять оленю промежду рогов, он упадет на колени, звезды упадут с неба. Вонзят русскому нож в сердце, станут рассекать и делить землю лопскую, и лопарей, и оленей, и собак, и морские промыслы, и озерные, и лесные. Будут люди с желтыми пуговицами и в Коле, и в Кандалакше, и в Архангельске, и в Питере.

Дремота почти соскочила с Файна.

— В чем дело?

Тряс лопаря за плечо. Тот разводил руками, смотрел хитро подслеповатыми глазами.

— Где, где?

Старик сделал знак молчать, вышел на порог и стал прислушиваться. Потом кивнул головой и показал пальцем: там. Файн ничего не слышал. Но времени терять нельзя было. Револьвер приставлен ко лбу лопаря.

— Запрягай сейчас же самого быстрого оленя и вези меня на русскую сторону.

Лопарь засуетился. Вдруг и Файн стал различать какой-то нарастающий смутный шум. Из-за ближайшего леса доносилось скрипенье полозьев, топот оленьих копыт, фырканье. Неслись не одни санки, несся целый десяток их. Опасность надвигалась. В полной темноте лопарь метался, как угорелый. Руки не попадали в петли, ремни не слушались. Олень топтался.

ЧАС = СУТКАМ

Как все это вышло?

Совершенно непостижимо.

Два дня прошло с тех пор, как Файн покинул мичмана. Кто мог сообщить в Мурманск о его поездке? И кто его преследователи?

Каким образом лопарь узнал о них раньше, чем они появились?

Во всяком случае опасность надвигалась и надо было спешить.

Файн не помнил, как среди покрывшего погост шума налетевшей райды и снования десятка неизвестных сапок, он в полной темноте, почти уже отчаявшийся, вылетел на запряженном, наконец, олене, зацепив чьи-то сани и хватив кого-то по голове ручкой револьвера.

Всю ночь продолжалась близкая, порою на плечах, погоня, но олень лопаря оказался, действительно, превосходным, и к утру Файн слышал за собой шум не более двухтрех санок.

Олень после бешеной скачки уже хромал и задыхался.

Лопарь оказался безусловно преданным Файну. Было ли это неясное революционное чутье или просто идеальная честность и гостеприимство, обычное у лопарей, Файн так и не понял.

Избавиться от последних преследователей помог следующий случай.

Между сплошными елями чернела одинокая землянка. Бродили олени. Уже с пригорка лопарь стал делать руками какие-то знаки. Перед землянкой засуетились и когда сани подлетели, беглецов ждал запряженный рослый и сильный олень.

Файн огляделся.

Преследователи в облаке снежной пыли показались на пригорке.

Недоумевающие заботливые лица лопарей окружали Файна.

Надо было решиться.

Файн положил руку на рукоятку револьвера, другой показал на оленей. Вынул деньги — золотые и романовские — которыми был снабжен в достаточном количестве:

— Вот вам деньги, а оленей надо перебить, чтобы те не воспользовались.

Лопари даже присели от страха, некоторые заныли.

— Одни, в глухой тайге, без оленей! Верная смерть!

Файн настаивал.

Выход нашел лопарь — спутник Файна. Что-то объяснял хозяевам на своем языке. Передал им небольшую часть суммы, предложенной Файном.

Тотчас же лопари вооружились палками и принялись разбивать каждому оленю по одному копыту.

Лопарь, смеясь, объяснял:

— Поправятся через три дня, а сегодня-то никто на них не поедет!

Несколько дальних пуль просвистало над говорившими. Вскочили в санки. Свежий олень рванул. Потом преследователи — видимо, русские белогвардейцы — окружили землянку. Лопари разводили руками. Сыпались ругательства.

Продолжали преследование на истомленных оленях и в какие-нибудь десять минут совершенно затерялись, стали черными точками на горизонте.

Файн ехал теперь не особенно быстро, правили в Кандалакшу, но далеким кружным путем, так как за ночь лопарь углубился в дикие непроходимые места. Переваливал и через невысокий хребет.

Однако, впереди были новые грозные испытания.

Через полчаса, приблизительно, после того, как последние преследователи пропали, Файн заметил, что лопарь бросает тревожные взгляды куда-то назад и вбок.

Потом лопарь пригляделся внимательнее и вдруг в паническом ужасе склонился к передку саней, охватив голову руками.

Файн пробовал смотреть туда же.

Не подымая головы, лопарь теребил его:

— Не смотри, не смотри, окаменеешь!

Дрожал как в лихорадке, зубы стучали, завыл. Файн выругался. Действительно, на дальних холмах как будто какой-то вихрь завивал, перебегая по склонам. Воздух там струился, качался.

— Буря какая-нибудь особенная, ужасная? — с содроганием подумал Файн.

Но нет, что-то явно перебегало не на широком пространстве.

— Санки? Но колоссальная быстрота!

Наконец, на одном из уклонов разглядел узкое тело. Над ним веером разбросанный воздух.

— Что за чорт? Неужели? Но нет, в самом деле! Ясно! Аэросани!..

Из Мурманска, не надеясь на погоню, нарядили по следам оказавшиеся у англичан аэросани.

Все оборвалось в Файне. Лучший олень в хороших условиях, делает 70 верст в сутки. Нормальный же ход аэросаней 70 верст в час.

— Сутки против часа! Недурно. Открыты мы или еще не открыты? Бросить санки, спрятаться, зарыться в снег? Тогда смерть от холода.

Но постепенно подавленность Файна проходила. Мужество возвращалось. Он расталкивал лопаря.

— Там такие же люди, как и мы. С желтыми пуговицами. Они движутся в 24 раза скорее нас, но на открытой равнине. В густом лесу, в кустарниках мы изворотливее.

Лопарь начинал понимать.

— Туда?

— Верно. На хребет, в лабиринт камней и теснин!