Заговор Мурман-Памир

Надо было решаться. Сани отделились от опушки и понеслись через небольшую покатую равнину к ущелью.

С аэросаней их заметили.

Их движение оказалось ошибкой. Не пролетели они и четверти расстояния до ущелья, как аэросани затрещали в непосредственной близи.

Теперь лопарь сжался в жесткий комок, весь энергия, не обращая внимания на Файна, сам вел борьбу. Люди ли, духи ли в чудовищных санях, но есть возможности с ними бороться.

Полудикарь при помощи первобытного оленя боролся против последнего слова транспорта и четырех английских офицеров.

Узкий глубокий овраг-трещина преграждал дорогу саням. Лопарь вытянул оленя в струнку и, легко отделившись от земли, перемахнул овраг. Преследователи же, не рассчитавши, врезались в снег, отскочили, стали поворачиваться и задержались.

Теперь лопарь вел санки по крутому берегу оврага, аэро неслись по другому берегу. Таким образом удалось значительно сократить расстояние до холмов. Потом преследователи, обогнав беглецов, выбрали место, где их берег значительно возвышался над противоположным, перешли через узкий овраг и перерезали дорогу оленю.

Тогда лопарь поставил оленя на колени, прилег к саням и по вертикальному почти откосу бухнул в овраг.

Такого номера англичане проделать не могли, крутились по берегам оврага, перескакивали через него, не стреляли, потому что, видимо, твердо решили взять Файна живым.

Лопарь несколько раз менял направление, выиграл расстояние, выскочил опять на равнину и здесь выкинул особенно рискованный трюк.

Покатый, довольно крутой склон скалы оканчивался вертикальным, ледяным обрывом. Сюда-то лопарь направил оленя. Англичане понесшиеся за ним, на половине склона сумели затормозить, и целую минуту качались между жизнью и смертью. Тогда юркий олень, повернувшись на краю обрыва, пролетел под самыми полозьями англичан. Файн видел повисшую над головой на бешено работавшем пропеллере машину и среди четырех, готовых лопнуть от напряжения и прилива крови, с выпученными глазами лиц, узнал одно. Своего недавнего пленника, сданного Николаю Петровичу. Частично все как будто начинало разъясняться.

Между тем, оставив англичан выкапываться из опасного положения, лопарь вплотную подкатил к холмам.

Правда, до ущелья нельзя было добраться, но был готов уже новый план. Впереди нависшие оплывшие снежные массы.

Файн не понимал еще в чем дело, а олень уже понимал. Умное животное, наученное бояться подобных мест, несло ровно, почти не задевая копытами снега, без единого лишнего движения, с необычайной легкостью разрезая воздух.

Люди замерли, прилипли к саням.

Англичане же неслись, совершенно не учитывая нового обстоятельства. В последний раз они нагоняли. Пропеллер производил страшное движение воздуха. Снежные массы колебались. Начал сеяться сперва мелкий снежок. Сани мчались.

Вдруг страшный удар раскатился позади беглецов. Второй обвал поглотил аэро. Они еще вынырнули, остановили пропеллер, снова пустили его, отлетели в сторону, и гигантская снежная шапка окончательно погребла их.

Но и нашим путникам пришлось плохо. Снежный поток подхватывал. Под ногами разверзлась бездна. Лопарь потерял управление оленем. Новый удар выбросил Файна из саней. Он начал скользить вниз. В наступивших сумерках видел оленя с завернувшимися на спину санками, летевшего кувырком. Лопаря на корточках, спокойно катившегося куда-то в пропасть.

Над головой в бесконечности блестели крупные звезды. Сзади падали все новые и новые лавины.

Файн катился все быстрее.

Страшный, до нестерпимости ледяной ветер встречал, сдирал кожу с лица, зажимал каменной перчаткой ноздри, сжигая, убивая, давил на легкие, не давал ни дышать, ни видеть, заставлял терять сознание.

ПОД МЕДОВЫМ НЕБОМ

Как будто кипятком обваривало апрельское, но уже кусающее солнце шею Бурундука.

Сидя у окошка в помещении Турчека, он перелистывал «дело Мирзы Файсулова».

Показание.

«Я, Мирза-Абдул Файсулов, 54 лет, житель города Ташкента, купец, будучи допрошен следователем Ольшевским, показал: 10-го марта с. г. нового стиля действительно приобрел от братьев Сайдагаровых ящик опиума… (следовало описание ящика), причем ящик того же числа доставил на собственной арбе на вокзал, где и был ящик вручен отъезжавшему в Москву Клингенбергу. Ранее продажей опиума никогда не занимался, обычно торгую пряжей. С Клингенбергом встречался накануне в чай-хане, причем Клингенберг просил указать адрес торговли опиумом или кукнаром. После чего указанный ящик и был мною предложен. Денег от Клингенберга не брал, так как предоставил ему товар в кредит с получением денег из Москвы. Больше показать ничего не могу, выражаю искреннее раскаяние, так как думал, что продажа опиума не воспрещенная шариатом, не нарушит также и гражданского закона.

(подпись)».

— Так, но какое отношение к моим заданиям?

— Читайте, читайте дальше!

Но дальше читать было только корешок и серая папка: «дело» кончалось.

— А здесь было еще письмо!

В Турчека забегали. Но письмо бесследно исчезло. Пришлось на словах приблизительно передать содержание его.

— После обычных, знаете, туземных приветствий шло упоминание о том, во-первых, что русский шайтан на Памирах никуда не вырвется, во-вторых, что слово ханым откроет Файсулову все двери на Махале-Бадак, и в-третьих, в-третьих… что московская ханым не сердится или что-то в этом роде. Ханым значит женщина. Как же все это связано с вашим Мурман-Памиром? Признаюсь, не шибко. Но смотрите: у вас химик, — как его назвали? — Берендеев, на Памирах, и здесь Памиры! У вас адрес явки Махале-Бадак купцу Атаваеву, а здесь просто Махале-Бадак!

— И больше никаких фактов?

— Еще один. Неделю тому назад задержан в старом городе водонос, совершенно невзрачный старик, в мехах на ишаке, вместо воды, оказалось золото. Яростно сопротивлялся голыми руками и получил тяжкие увечья, от которых и умер. Все время молчал, но перед смертью приоткрыл глаза и произнес одно слово: ханым. Только и всего.

— Н-да, немного фактов…

Бурундук погрузился в задумчивость.

— Придется кому-нибудь идти на Махале-Бадак к Атаваеву и представиться членом Мурман-Памира.

— Но кому именно?

— Думаю, что вам, товарищ Бурундук, и вот почему. Вы человек абсолютно новый, а дело требует для успеха огромной тонкости. Эти «ханымы» — если такая организация действительно существует — чертовски осведомлены.

— Но я не знаю ни языка, ни обычаев!

Сошлись на следующем. Агент Васильев, едва ли кому известный в Ташкенте, пойдет с Бурундуком. Васильева Бурундук представит не членом общества, а случайным спутником, и в переговоры посвящать не будет. Но в случае надобности он поможет Бурундуку ориентироваться.

Узкий двурогий месяц повис в медовом небе. На бревенчатом мосту котлы с тягучей густой мишалдой такого же медового цвета, целые горы теплых лепешек — нон, — от которых валил пар; запах плова, кебаба, луку, чесноку и тысячи других.

На углу Махале-Бадака под навесом чайхане, на кошме развалился, видимо, натянувшийся анаши, в широчайших клешах матрос с огромным стейером, съехавшим на самый зад. Выплескивал остатки чая из глиняной пьялушки на прохожих и орал:

— В Туркестанской республике нету лакеев! Сам всякий себе наливай чай!