Заговор профессоров. От Ленина до Брежнева

Как показал на допросах в ВЧК другой член организации, бывший чиновник для особых поручений Временного правительства Н. Н. Виноградский, кроме связи с военной организацией, «кроме собраний для общих политических суждений НЦ завел проскрипционный список коммунистов по карточной системе (около 10 000 карточек, на которые заносились служебные перемещения и устанавливались псевдонимы)». «Эту работу, стоившую 10 000 рублей в месяц, вели три лица по газетам и агентурным путем, работа эта потом была запущена и осенью (1919 года. – Э.М.) прекращена» [48] .

48

Там же. С. 340.

Конечно, ведение карточек на определенные персоны – это из арсенала спецслужб или исследователей-историков, и такие были в этой организации. Но стоит обратить внимание на другое – Виноградский как-то пренебрежительно говорит о том, что в организации проводились «собрания для общих политических суждений». А ведь, по сути, в ходе этих политических суждений вырабатывалась политико-экономическая программа для России, что было главной задачей «Национального центра».

Стоит посмотреть на состав московского национального центра. Из 16 человек его членов, четверо – это профессора университетов и институтов, пятеро – бывшие общественно-политические деятели царской России и России времен Временного правительства. То есть более половины – это «интеллектуальные» люди, предназначение которых состояло в том, чтобы осмыслить ситуацию в стране и выработать программу государственного устройства России после падения советской власти – власти коммунистов. Выработке этой программы и способствовали эти «собрания для общих политических суждений».

Эти собрания проходили регулярно, два раза в месяц. Место для собраний обеспечивал профессор Николай Константинович Кольцов. Это был либо его кабинет в Научном институте, где он заведовал отделом экспериментальной биологии, либо его квартира. По большей части собирались в институте.

Щепкин, ловкий заговорщик, показал на допросах в ВЧК, что единолично держал связь с офицерами из военной организации центра – получал от них данные о советских частях, которые потом отправлял с курьерами в штаб Деникина, координировал планы. Все сам. Другие члены организации, профессора, общественные и партийные деятели не догадывались, не знали об этой тайной деятельности их руководителя. И действовал Щепкин так, по его словам, потому что считал эту публику неспособной к конспиративной деятельности. Но из показаний другого члена организации, бывшего чиновника для особых поручений Временного правительства Н. Н. Виноградского, следует иная картина. Во-первых, после ареста Щепкина Трубецкой (член организации) шифровал донесения, «отправляемые белогвардейцам»; во-вторых, у профессора Кольцова «хранились суммы НЦ, и он передавал необходимые деньги на военную организацию С. Е. Трубецкому». И дальше Виноградский подсказывает следователю, что «доказать наличность у Кольцова сумм “Нац. центра” трудно, так как у него постоянно хранились значительные деньги Научного института» [49] .

49

Там же. С. 341.

Конечно, трудно доказать что-либо, когда деньги на научные исследования хранятся в одном кошельке с деньгами на подпольную деятельность. Это и была настоящая конспирация, придуманная Кольцовым. Возможно, понимание природы денег у него сложилось под влиянием отца-бухгалтера, служившего в меховой фирме. В любом случае «кольцовская» конспирация отвергала «щепкинскую», державшуюся на утверждении, что профессора – неудачные конспираторы.

На заседаниях «Центра» тон задавала профессорская группа – Котляревский, Муравьев, Фельдштейн, Кольцов. Несомненным лидером был Котляревский Сергей Андреевич. Он-то и руководил всей деятельностью «Центра» в деле разработки программ и проектов. В обсуждениях он задавал тон, мог искусно управлять полемикой и отстаивать позицию.

Котляревский – профессор истории, научные интересы которого простирались от проблем создания федеративного строя в России, географии страны до организации государственной власти. В царское время он был членом Государственной думы от кадетов. До 1908 года состоял в ЦК этой партии, потом покинул ее из-за программных разногласий. С тех пор занимался наукой и преподаванием. Когда после Октябрьской революции власть стала советской, он не верил в ее прочность и, естественно, не разделял ее политику. Тем не менее его пригласили на работу в советский Комиссариат юстиции, потом в Комиссариат просвещения. Политически он определял себя как эволюционного социалиста. Эта позиция и привела его в «Национальный центр», где он стал лидером в деле разработки национальных программ.

О Кольцове Котляревский говорил, что он живо интересовался обсуждаемыми вопросами, но скорее как слушатель, он представлял тип чистого ученого-теоретика, пользовался всегда репутацией прекрасного преподавателя и очень этим делом интересовался, но он был довольно пассивен. Единственное его личное небольшое сообщение было лишено всякой политической окраски – об организации научной работы в государстве. Будучи большим противником отделения окраин, он всегда подчеркивал, что большевики осуществляют миссию объединения России, и он весьма отрицательно вообще относился к нашим контрреволюционным группам [50] . Говоря, что Кольцов пассивен и отрицателен к контрреволюционным группам, Котляревский так выгораживал его на допросах в ВЧК, так отводил от него излишние подозрения в контрреволюционной активности. Но Кольцов был другой. Он так вгрызался в проблему, политическую ли, научную, что либо камня на камне не оставлял от нее, либо доводил ее до высокой глубины понимания.

50

Там же. С. 299.

Другой человек Котляревского – профессор Фельдштейн. И он так о нем говорил на допросах в ВЧК: это теоретик-государственник, историк, научный исследователь, с живым интересом к политическим проблемам, много занимался историей Французской революции. И Котляревский, как и в случае с Кольцовым, подчеркивает, что Фельдштейн тоже не отличался активностью, а был мил и скромен: «Несколько застенчивый, со склонностью наблюдать события, а не принимать в них участие, он на совещаниях, на научных собраниях выступал мало, но готовил материалы, нужные для разных программных вопросов. Как делопроизводитель комиссии по выборам 1917 года в Учредительное собрание, он нашел богатый материал, который был полезен для политических собраний в центре» [51] .

51

Там же. С. 152.

Ближе других Котляревский знал профессора Муравьева. Тот работал в Комиссариате иностранных дел, куда его пригласил сам народный комиссар Чичерин. Муравьев по поручению Чичерина собирал сведения из иностранной прессы, делал обзоры о политическом и экономическом положении страны, следил за книгами, рассказывал прессе о работе наркомата. Вообще-то Муравьев был хорошим теоретиком, он весьма глубоко интересовался философией Гегеля, участвовал в семинарах философа Ивана Ильина и довольно часто выступал с рефератами.

Котляревский и Муравьев имели достаточно научных знакомств и контактов в Москве. И оба, несомненно, в тот 1919 год способствовали оживлению общественно-научной жизни в столице России – стране, охваченной Гражданской войной. Поражают регулярные в то время профессорские встречи, на которых кто-то из маститых делал доклад, а потом шло обсуждение. Котляревский так говорил об этом: «Я посещал обычно сообщения Ильина (известный русский философ Иван Ильин. – Э.М.) и здесь встречал по преимуществу людей академического круга, часто совершенно аполитичных не только в настоящем, но и в прошлом (математик проф. Лузин, лингвист проф. Петерсон). По поводу сообщения Ильина были некоторые как бы ответные сообщения такого же рода, также совершенно теоретические и философские (помню одно – Бердяева)» [52] . Поддерживать интерес к научной мысли в такое время – это многое значило.

52

Там же. С. 301.

Но главное занятие профессорской группы «Национального центра», к которой и принадлежали наши научные герои, все же была разработка проблем государственного устройства России и ее внешней политики после падения советской власти. Этому и были посвящены регулярно проводимые научные собрания-совещания, о которых так небрежно говорил Виноградский.

Ведь что они обсуждали? Во-первых, программу экономического возрождения страны; и во-вторых, как следствие – проекты законов, касающихся промышленных, аграрных, продовольственных, национальных и церковных вопросов. Некоторые законопроекты отправлялись правительству генерала Деникина, шедшего на Москву с юга. Причем отправлялись не столько для ознакомления, сколько для практического воплощения уже в освобожденных от советской власти районах.

Конечно, главным документом была программа экономического возрождения России. Когда о ней встал вопрос на очередном собрании членов центра, Котляревский заявил, что интеллектуальной мощности группы явно не хватит для обоснования этой программы, и потому имеет смысл обратиться к ученым-экономистам. И он знает таких экономистов, способных написать такую программу в довольно сжатые сроки. Это профессор Яков Маркович Букшпан и профессор Лев Борисович Кафенгауз. Не являясь членами «Центра», они поручение «Центра» постарались выполнить.