Заговор против Америки

— Герман, — шепнула моя мать, — ты напугаешь нашего младшенького.

— Наш младшенький уже полностью в курсе дела, — уверил он ее и вновь обратился к Тейлору. — Вам когда-нибудь доводилось слышать Уолтера Уинчелла? Позвольте мне процитировать его: Не подразумевает ли достигнутое ими дипломатическое взаимопонимание и других, не преданных пока огласке, аспектов? Не пришли ли они к согласию и по вопросу of американских евреях, а если так, то на чем именно они ударили по рукам? Уинчелл поразительно смелый человек. У него хватило мужества выступить с таким заявлением в общенациональном эфире.

Неожиданно один из посетителей подошел к нашему столику так близко, что практически навис над нами, — кряжистым немолодой усач с заправленной под ремень салфеткой. Судя по всему, ему не терпелось встрять в разговор. Ужинал он за соседним столиком — и вся его компания теперь смотрела в нашу сторону, с нетерпением дожидаясь дальнейшего развития событий.

— Эй, приятель, в чем дело? — сказал мой отец. — Отойдите-ка отсюда!

— Уинчелл еврей, — объявил усач, — он на содержании британского правительства.

В ответ на что руки моего отца, вооруженные ножом и вилкой, взметнулись в воздух словно бы для того, чтобы вонзиться в пивной живот усачу, больше похожий, впрочем, на рождественского гуся. Этот жест был достаточно недвусмыслен, однако усач не дрогнул. Я мысленно назвал его усачом, а не усатиком, потому что носил он не черные усики а ля Адольф Гитлер, а пушистые седые усы, придающие человеку сходство с китом, — во всяком случае, на кита был похож президент Тафт с точно такими же усами на розовой пятицентовой марке 1938 года выпуска.

— Пора бы завести дело на распоясавшегося еврейского болтуна, — продолжил усач.

— Хватит!

Тейлор, вскочив с места, вклинился при всей своей миниатюрности между исполинской фигурой усача и моим разъярившимся, но словно бы прижатым к столу отцом.

Еврейский болтун. Во второй раз за менее чем сорок восемь часов.

Двое мужчин в передниках, выскочив из-за стойки, подбежали к усачу и взяли его в клещи.

— Вы не у себя в салуне, — сказал ему один из них, — так что ведите себя прилично!

Приятели усача как бы в шутку утащили его обратно за столик. А один из мужчин в передниках подошел к нашему столику и сказал:

— Кофе за мой счет, и пейте его, сколько захотите. И позвольте мне угостить мальчиков еще одной порцией мороженого. И сидите здесь, ни о чем не беспокоясь. Я владелец заведения, меня звать Уилбером, и берите любой десерт — тоже бесплатно. И позвольте принести вам еще воды со льдом.

— Спасибо. — Голос отца звучал безжизненно, как будто вместо него заговорило какое-нибудь механическое устройство. — Спасибо. — Или как будто заело пластинку. — Спасибо.

— Герман, прошу тебя, — зашептала моя мать. — Давай уйдем отсюда.

— Ни в коем случае. Нет. Мы закончим ужин. — Он закашлялся, прежде чем смог продолжить. — Нам предстоит вечерняя экскурсия по Вашингтону. Мы никуда не уедем, пока не побываем на вечерней экскурсии по Вашингтону.

Другими словами, нас не спугнешь и не запугаешь, мы доведем до конца все, что наметили заранее. Для нас с Сэнди это означало еще по одной гигантской порции мороженого, которые меж тем подал на стол один из мужчин в передниках.

Через какую-то пару минут жизнь в закусочной пошла своим чередом: заскрипели стулья, застучали ножи и вилки, затренькали тарелки; разве что все стало самую малость потише.

— Еще кофе? — спросил у жены отец. — Ты слышала: за счет заведения.

— Нет, — пробормотала она, — не хочется.

— А вам, мистер Тейлор?

— Нет, спасибо, мне ничего не надо.

— Что ж, — сказал отец, обращаясь к Тейлору. Он все еще был не в себе, но, похоже, уже начал отходить. — А чем вы занимались раньше? Или вы с самого начала работали гидом по Вашингтону?

И как раз тут мы вновь услышали голос человека, ранее подходившего к нам, чтобы проинформировать, что Уолтер Уинчелл, подобно Бенедикту Арнольду в приснопамятные времена, продался англичанам. «Не волнуйтесь, — сказал он своим друзьям. — Евреев мы скоро вышвырнем».

Даже в здешнем шуме мы прекрасно расслышали его слова — тем более что он не счел нужным понизить голос. Услышали и все вокруг. Но половина посетителей сделала вид, будто ничего не заметила, они даже не оторвали взгляда от тарелок, тогда как другая половина — или чуть меньше, но в любом случае далеко не единицы, — издевательски посмотрела в нашу сторону.

То, как обмазывают дегтем и вываливают в перьях, я видел раз в жизни, в каком-то вестерне. Но тут я подумал: «Сейчас нас обмажут дегтем и вываляют в перьях» — и представил себе унизительный и удушающий слой грязи, которую никогда не смоешь.

Мой отец на мгновение замер, судя по всему, решая, то ли в очередной раз попытаться взять ситуацию под контроль, то ли выкинуть белый флаг.

— Я только что спросил у мистера Тейлора, — внезапно обратился он к моей матери, взяв обе ее руки в две свои, — чем он занимался до того, как стал гидом.

И посмотрел на нее как гипнотизер, только что произнесший ключевое слово, которое должно сломить волю гипнотизируемого и лишить его возможности действовать самостоятельно.

— Да, — ответила она, — я слышала. — И, хотя слезы вновь нахлынули ей на глаза, она, держа спину прямой, повернулась к Тейлору. — Да, расскажите нам это, пожалуйста.

— А вы, парни, давайте-ка управляйтесь с мороженым, — сказал отец. Перегнувшись через столик, он потрепал нас по плечам и заставил взглянуть ему в глаза. — Оно вкусное?

— Вкусное, — ответили мы в один голос.

— Я преподавал в колледже, мистер Рот.

— Вот как? — воскликнул отец. — Слышали, парни. Вы ужинаете с преподавателем из колледжа!

— Преподавал историю, — уточнил Тейлор.

— Я мог бы и сам догадаться, — польстил ему мой отец.

— Это был маленький колледж на северо-западе Индианы. В 1932-м там произошло сокращение штатов. Затронувшее и меня.

— И что же вы? — спросил мой отец.

— Ну, сами можете себе представить. При тогдашней-то безработице и непрерывных забастовках. Я занимался всем понемногу. Косил мяту в Индиане. Грузил мясо на скотобойне в Хаммонде. Грузил ящики с мылом в Восточном Чикаго. Проработал год на фабрике шелкового белья в Индианаполисе. Поработал даже внештатным санитаром-почасовиком в психиатрической лечебнице в Логанспорте, возился там с душевнобольными. Трудные времена в конце концов привели меня сюда.