Заговор Тюдоров

Впрочем, как бы мне это ни нравилось, без помощи Скарклиффа мне было не обойтись. Стрэнд далеко, а у него есть конь, значит я смогу выиграть время.

Я сунул шпагу в ножны. Скарклифф хмыкнул, глядя, как я направляюсь к его жеребцу. Конь был почти в четырнадцать ладоней ростом, с могучей шеей и огромной головой; когда он зафыркал, обнюхивая меня, я решил, что это добрый знак. Человек, который приучил к такой невозмутимости боевого жеребца, наверно, не так уж плох.

Когда я потянулся к передней луке, чтобы взобраться в седло, Скарклифф сказал:

– Цербер – все, что у меня есть ценного. Я рассчитываю на достойное возмещение.

Я одним прыжком вскочил в седло.

– Мой конь в Уайтхолле. Скажешь Тоби, конюшенному мальчику, что ты доставишь его в Эшридж. Пока я не вернусь, он твой. Встретимся в «Грифоне».

Я ударил пятками по бокам мышастого жеребца и галопом поскакал прочь.

Глава 19

«Я рассказал ей все, что знал, – о письмах, о заговоре…»

Я скакал сломя голову по ночному Лондону, и в мыслях навязчивым эхом звучали признания Кортни. Сибилла знала, кто я такой; он сказал ей, что я помогаю Елизавете. Она искусно устроила наше сближение, чтобы с помощью этих писем выдать Кортни королеве и нанести поражение Ренару, но что ей, в конце концов, было нужно? Если она знала, что письма раскрывают только половину заговора, то чего достигла, спрятав письмо Елизаветы? Сибилла вела свою загадочную игру, и меня не оставляло смутное чувство, что эта игра не сулит мне ничего хорошего.

Я без конца размышлял об этом, мчась во весь опор, чтобы разыскать Сибиллу. Мятежники Уайетта вооружаются, готовясь к бою. Кортни сказал, что они начнут действовать, как только будет объявлено о помолвке королевы. Помолвка не может быть официально объявлена, пока Мария не переберется в Хэмптон-корт, поэтому я рассудил, что у меня есть еще время, чтобы остановить Сибиллу и сообщить все, что я сегодня разузнал, королеве. Если Уайетт, как задумано, соединится с Саффолком, Джейн Грей будет обречена. Несколько месяцев назад ее отец помог Нортумберленду возвести леди Джейн – против ее воли – на трон, принадлежавший Марии. Тогда королева обещала ей помилование, но теперь Ренар выдвинет измену Саффолка поводом для ее казни. Если Джейн, в жилах которой течет кровь Тюдоров, погибнет на эшафоте, сколько времени потребуется Ренару, чтобы убедить королеву обрушить свой гнев на Елизавету?

Я снова ударил мышастого пятками по бокам. Обогнув городскую стену, я миновал обветшавшие ворота Ладгейт и вверх по холму въехал на покрытый гравием Стрэнд. Эта улица протянулась параллельно Темзе, на нее выходили фасады стоявших над рекой аристократических особняков. Другой мир, мир, где растворялись бесследно лондонские грязь и нищета. Даже воздух здесь был заметно свежее, чем внутри городских стен, – если не считать едва уловимого едкого запашка, которым несло от реки. С двух сторон к дороге подступали безжизненные нагие деревья; я представлял, как в разгаре лета их густая листва укрывает прохладной тенью дам, выходящих с детьми и слугами на вечернюю прогулку.

С дороги бросилась врассыпную стайка возмущенных лебедей. Особняки, мимо которых я проезжал, были похожи как две капли воды – вычурные бастионы из кирпича с деревянной крепью, дорогие эркеры и изящные новомодные трубы, которые выводили дым прямиком из каминов. Каждый особняк окружала высокая стена с прочными воротами; при каждом особняке наверняка была собственная пристань. Состоятельные жители Лондона не ездили по городу верхом, если могли отправиться по Темзе на личной барке.

У одних ворот я резко осадил Цербера.

Вокруг меня смыкалась тишина.

Я никогда прежде здесь не бывал, хотя служил семейству Дадли. И тем не менее сразу распознал этот дом. От него веяло опалой: неопрятные космы высохшего плюща болтались на воротах, во внутреннем дворе царило запустение. Над входной дверью, испещренная лишайником и птичьим пометом, висела эмблема Дадли – медведь с сучковатым обрубком дерева. Я загляделся на нее, и волна воспоминаний нахлынула на меня, грозя накрыть с головой. Всю свою жизнь я видел эту эмблему – вырезанной на стенных панелях и перемычках окон, пришитой к мундирам и плащам. Я и сам носил ее в то недолгое время, когда служил оруженосцем Роберта. Некогда это был символ гордости и власти, теперь же – лишенный смысла знак низвергнутого рода.

Я спешился, привязал Цербера к железной перекладине в стене. Отменно обученный, он тут же принялся щипать мерзлую траву, а я двинулся вдоль особняка в поисках прохода. Ворота были заперты, да к тому же чересчур высоки, чтобы через них можно было перелезть. Стены выглядели так же неприступно. Тем не менее на краю наружной стены я заметил небольшую прореху там, где она примыкала к реке, – каменная кладка просела от сырости и запустения.

Опустившись на корточки, я заглянул в дыру. По ту сторону видна была часть сада, некогда пышного, а ныне заброшенного и чахлого. Иссохшая лужайка вела к берегу, где был спуск к воде; у причала болталась на привязи крытая барка.

Скребя известковый раствор лезвием кинжала, я расширил щель, затем лег ничком, натянул плащ на голову, чтобы не запутался между ног, и, царапая бока и плечи о стылый камень, протиснулся внутрь.

И выпрямился, холодея от растущей тревоги. Особняк был в нескольких шагах – помпезная громада с мертвыми темными окна. По вымощенной плитами террасе я прошел к черному ходу. Подергал засов, ожидая, что дверь окажется заперта. Я ошибся. Распахнув дверь, я шагнул внутрь – и едва не споткнулся о нечто распластавшееся на полу в коридоре. Одного взгляда на труп мне хватило, чтобы узнать подручного Ренара. Лужа крови, растекшаяся под ним, свидетельствовала о недавнем и чрезвычайно точном ударе шпаги. Его ударили, едва он вошел в дом, вне сомнения посланный Ренаром на поиски Сибиллы. Я вдруг вспомнил, как она говорила, что Ренар снял особняк на Стрэнде, чтобы поселить там любовницу, – вот только в сумятице недавних событий эти слова вылетели у меня из головы.

Сибилла заманила меня сюда. Она ждала, что головорез Ренара появится в этом доме; теперь она точно так же ждет меня.

Обойдя убитого, я осторожно двинулся вглубь особняка. Это был дом-призрак, и в его обширной пустоте мои шаги отзывались особенно гулким эхом. Стены были оголены – ни картин, ни гобеленов.

Заметив впереди мерцающий отблеск, я сжал рукоять шпаги. Я ожидал, что вот-вот навстречу мне метнется из темноты Сибилла, но, медленно подойдя ближе, увидел, что свет исходит из комнаты, где на боковом столике у зеркального окна горит фонарь.

Затем я услышал голос:

– Тебе нечего опасаться. Я одна.

Я шагнул в узкий дверной проем. Помещение, в котором я оказался, служило, скорее всего, личным кабинетом или, может быть, небольшой библиотекой, используемой для приватных дел. Окно в виде ромба выходило на внутренний двор и парадные ворота. На полу под окном высилась груда высохшего камыша вперемешку с обрывками ткани. Пахло сыростью и плесенью, но вдобавок отчего-то попахивало маслом, и откуда исходит этот запах, я определить не смог.

Помимо столика с фонарем, в комнате был только выщербленный дубовый стол, позади которого стояла Сибилла. На ней была черная рубашка с широкими рукавами, облегающий кожаный жакет и короткие штаны с поясом – то же, что в ночь нашего поединка. Не хватало только маски.

Сибилла усмехнулась:

– Долго же ты добирался сюда. Разве я не упоминала, что Ренар снимает особняк? Впрочем, принимая во внимание все обстоятельства, твоя забывчивость вполне простительна.

Мне пришлось приложить все силы, чтобы выдержать взгляд ее глаз – блестящих, точно залитых лунным светом фиалок, соблазнительных, как грех. Я крепче стиснул рукоять шпаги, словно это был талисман, оберегающий от чар.