Заговор в Древнем Риме

Каждая женщина была не прочь ко мне прикоснуться, надеясь, что это принесет ей удачу, и я не препятствовал этому. Зато всячески противился подобному жесту со стороны мужчин. Я был героем дня, причем только одного дня. Римляне — народ легко увлекающийся и падкий до зрелищ. Назавтра их внимание устремится в ином направлении и обо мне никто даже не вспомнит.

Вернувшись домой с ощущением приятной тяжести в желудке, я позволил старикам рабам немного посуетиться вокруг меня. Возможно, в их глазах я останусь героем на целых два, а то и три дня, если за это время не сделаю ничего такого, что могло бы их обидеть. Кассандра порывалась снять повязку с головы и поставить свою излюбленную припарку, однако я предпочел довериться профессиональному лечению Асклепиода.

Когда солнце склонилось к западу, я облачился в тунику и открыл ящик с оружием. В нем хранились мои мечи, боевое и парадное обмундирование, кинжалы и кесты. Достав пугио в ножнах, спрятал его под тунику, заткнув за пояс. Затем вынул кесты — бойцовские перчатки, которые когда-то выиграл на каком-то состязании. Отодрал от них один из сложных ремешков с толстой бронзовой нашивкой, который самостоятельно закреплялся на костяшках пальцев. Полудюймовые шипы пирамидальной формы позволяли этим оружием наносить противнику страшные удары. Примерив ремешок на своей ладони и удостоверившись, что он вполне подходит, я засунул его под тунику с правой стороны, чтобы при надобности можно было легко достать его левой рукой.

Я не ждал опасности со стороны Катилины и его парней, но знал, что по городу рыскал Клодий со своими молодчиками, которые могли напасть в самый неожиданный момент. Мне надлежало быть начеку, по крайней мере до тех пор, пока гнев Клодия не навлечет на себя кто-нибудь еще, что в скором будущем неминуемо должно было случиться, ибо тот обретал врагов столь же быстро, сколь Цезарь — голоса избирателей.

Предупредив рабов, что вернусь поздно, я вышел из дома, когда улицы уже погрузились в густой мрак. Шумное веселье почти улеглось. В Субуре редко царит полная тишина, однако к этому часу большинство гуляющих горожан разошлись по домам. Правда, на некоторых открытых площадках и во дворах, которые делили меж собой несколько соседей, обитатели инсул продолжали торжественную трапезу. Благодаря праздничным жертвоприношениям, их столы изобиловали мясом, не говоря уже об овощах и фруктах, которыми жителей города с лихвой обеспечил недавно собранный урожай. Осень, как правило, была для Рима благодатным временем года. Если же она выдавалась неурожайной, то приходилось выжимать больше податей из провинций.

Я добрался до особняка Орестиллы, благополучно избежав столкновения с Публием и его клевретами. Привратник открыл дверь, и я вошел в атрий. Мое появление было встречено приветственными восклицаниями. Катилина почтительно вскочил с места и горячо пожал мне руку.

— Отлично, Деций. Молодец!

Обняв меня за плечи, он повернулся лицом к остальным и с торжественным жестом провозгласил:

— Вот наш герой! Наконец-то мы дождались его.

Гостей было около дюжины, все они поднялись со своих мест, чтобы поприветствовать меня. Некоторые уже были мне знакомы: Курий, Цетег, Сура, Лека, а также бородатые близнецы Торий и Вальгий. Последние двое сегодня утром оказали мне решительную поддержку во время второго этапа состязаний. Торий щеголял повязкой на голове, которая, впрочем, была наложена не столь мастерски, как моя. Подбитые глаза Вальгия распухли до неузнаваемости, превратившись в маленькие щелки. Среди незнакомых гостей был лысый мужчина крупного телосложения в тунике латиклавии с узкой красной полосой, означавшей принадлежность к сословию всадников. Прочие не имели никаких знаков различия.

— Деций, — произнес Катилина, когда к нам приблизился лысый, — позволь представить тебе Публия Умбрена, известного предпринимателя. Сфера его интересов охватывает всю Галлию.

Это был тот самый таинственный делец, который вел переговоры с аллоброгами.

— Мне довелось познакомиться с твоим отцом в Галлии, — сказал Умбрен.

В его голосе звучала фальшивая сердечность аукциониста.

Мне также представили остальных гостей, но я не имел возможности узнать о них ничего, кроме имен: Публий Габиний Капитон, Луций Бестия, Марк Фульвии Нобилиор и Луций Статилий. Несмотря на то что каждый из них был намеренно облачен в простую тунику, все они были всадниками и являли собой яркий пример голодранцев, каковыми подчас являлись представители этого сословия. Некоторые, подобно Умбрену, были разорившимися предпринимателями, иные никогда не поднимались так высоко, чтоб разориться.

Прочие участники собрания и вовсе не были римлянами и представляли собой не слишком родовитую знать различных италийских муниципий и колоний. Я уже позабыл их имена, хотя при надобности их можно без труда отыскать в судебных протоколах. Зато до сих пор помню то, что однажды сказал мне Милон о мятежниках, — эти слова заставили меня пересмотреть свои радужные представления о состоянии нашей империи. В действительности только Рим пребывал в относительном спокойствии, а за его пределами повсюду бурлили волнение и недовольство.

Обнимая меня и дружески похлопывая, Катилина ненароком наткнулся на спрятанные под туникой кинжал и кесты, которые отозвались негромким лязгом. Его брови удивленно взлетели вверх, и пришлось вытащить оружие, что, к моему удивлению, было встречено всеобщим восхищением.

— Мне не представилось возможности встретиться сегодня вечером с Клодием, — словно в свое оправдание произнес я.

В ответ на мое замечание многие, расплывшись в широких улыбках, обнажили собственные кинжалы и короткие мечи.

— Здесь нет ни одного человека, который побрезговал бы держать при себе оружие, — засмеялся Катилина. — Что до Клодия, то на его счет беспокоиться не стоит. Пока что он не представляет никакой опасности: сидит дома, где с ним нянчится любимая сестра. Стонет, жалуясь на судьбу. Говорит, что только ядовитые змеи могут укусить человека в пятку.

— Знаешь, — вступил в разговор Цетег, — в городе теперь тебя зовут Гадюкой Метеллом.

— Что ж, хорошее прозвище. Весьма мне по вкусу.

— Сегодня вечером довелось услышать в банях одного из его лизоблюдов, — изрек своим до омерзения приторным голосом Лека. — Он декламировал свои новые вирши, сравнивая Клодия с Ахиллом, которого трусливый враг ранил в пятку. — Лека залился громким и неестественным смехом. — Можно подумать, что человека, в одиночку сумевшего пронести от Форума до Субуры голову Октябрьской лошади, можно обвинить в трусости.

— Скоро придет время, когда твое имя, Деций, будет в Риме у всех на устах, — оптимистично заверил меня Катилина.

— До тех пор, пока я в очередной раз не выдвину свою кандидатуру на публичную должность, — не без иронии добавил я, вспомнив о своей роли в этой игре.

— Кстати, именно по этому поводу мы сегодня и собрались, — продолжал Катилина. — Все мы устали зависеть от переменчивости пристрастий избирателей, которых испортили Гракхи. И с каждый годом положение становится все хуже и хуже.

Он выждал, пока стихнет одобрительный гул.

— Я никогда не ратовал за возвращение к монархии, однако считаю, что дела обстояли бы у нас гораздо лучше, если бы решения принимал Сенат совместно с Советом центурий, ибо там присутствуют и патриции, и плебеи. Это серьезные люди с солидным состоянием и богатым военным опытом. Ныне же гражданство предоставляется кому попало, вплоть до вольноотпущенников.

Тут он вспомнил, что среди собравшихся далеко не все — римляне, и поспешно добавил:

— И в довершение всего наши демагоги лишили муниципии и колонии их старинного права на самоуправление, не предоставив взамен мест в правительстве.

Подобного рода оплошность никогда не допустил бы Цезарь. Но Катилина не был прирожденным политиком.

— Вот именно, — сказал один из представителей неримской знати. — Считается, что мы, италийцы, имеем римское гражданство. Однако, чтобы иметь своих представителей, мы должны приезжать на голосование в Рим. Нам приходится ютиться в палатках и доходных домах в самое отвратительное время года. — С каждым словом он все сильнее распалялся, наполняя свою речь все большей горечью. — Кроме того, чаще всего именно наши голоса становятся орудием в руках мошенников. Едва на голосование выдвигается интересующий нас вопрос, как ораторы начинают безостановочно говорить или авгуры вдруг находят какой-нибудь знак, из-за которого приходится откладывать голосование. На самом деле они просто тянут время, чтобы мы отправились домой, не дождавшись принятия решения.