Заговор в начале эры

– Цезарь благодарит вас за все, – громко сказал о себе в третьем лице молодой претор, – но я прошу вас разойтись.

– Мы останемся здесь, – быстро выкрикнул Гай Оппий.

Толпа одобрительно загудела.

– Я прошу дать возможность сенату отменить свое решение, – очень громко произнес Цезарь, – я не совершал ничего противозаконного и думаю, что сенат отменит несправедливое решение. Я распустил ликторов и готов подчиниться решениям сената, оставаясь частным лицом.

Он знал, что уже через несколько часов об этих словах будет знать каждый сенатор в городе.

Механизм обмана толпы и использования народных масс в своих интересах не изменялся последние две тысячи лет, оставаясь универсальным орудием честолюбивых проходимцев и карьеристов. Спустя две тысячи лет голоса избирателей вновь будут покупать «хлебом и зрелищами», а толпу будет интересовать не предвыборная платформа кандидатов, а их умение накормить озлобленный люмпенский класс, увлечь людей звонкими лозунгами, пустыми обещаниями, демагогическими призывами.

– Мы не уйдем отсюда, – вновь раздался чей-то крик.

– Мы с тобой, Цезарь! – отозвался другой с противоположной стороны улицы.

Толпа радостно зашумела.

Клодий протиснулся вперед.

– Мы пойдем на сенат и заставим этих стариков изменить свое решение, – решительно сказал он.

– А ликторы? – спросил чей-то голос.

– Мы их разгоним.

– А легионеры префекта?

– Их тоже, – решительно махнул Клодий.

– Нет, – быстро поднял руку Цезарь, – я еще раз прошу вас разойтись. Нельзя одно беззаконие восстанавливать другим беззаконием. Я думаю, отцы-сенаторы поймут, что ни я, ни Метелл Непот, выдвигая Помпея, не имели дурных замыслов и стремились действовать на благо республики и народа римского. Мы хотели лишь защитить права римских ветеранов, столь много сделавших для нас.

Толпа одобрительно зашумела. Имя Помпея было у всех на устах. С этого момента все победы Помпея вольно или невольно будут связываться с именем Цезаря. В глазах римлян городской претор становился единственным защитником попранных прав армейских ветеранов, в массе своей составляющих люмпенское сословие.

Стремительно промотав награбленное, эти люди, привыкшие жить войной и грабежами, быстро опускались на дно, составляя неисчерпаемый резерв класса люмпенов. Но в их глазах Цезарь всегда был истинным другом и защитником.

Даже Домициана – старшая весталка, потребовавшая удаления провинившейся весталки Постумии из коллегии весталок, не получила нужного ей большинства голосов у жреческих коллегий, состоящих более чем наполовину из плебеев и разорившихся патрициев.

Ситуация в городе встревожила и самых твердолобых сенаторов. Инстинкт самосохранения подсказывал – с Цезарем лучше не связываться.

Собравшиеся в доме Катула сенаторы предложили восстановить Цезаря в его должности. По предложению Катона одновременно было решено увеличить бесплатную раздачу хлеба на беспрецедентно большую сумму, равную семи с половиной миллионам денариев.

Катон, Цицерон и все остальные понимали – нужно сделать все, чтобы вырвать люмпенское сословие из-под влияния Цезаря. Но что еще, кроме хлеба, могли дать эти магистраты. Спустя два месяца бесплатная раздача хлеба превратится в еще один триумф Цезаря, так как в большинстве своем люди, получая хлеб, считали, что и это милость щедрого Цезаря.

На следующее утро сенаторы, собравшиеся в храме Юпитера, почти единогласно проголосовали за отмену собственного постановления и торжественно разрешили Цезарю вновь приступить к исполнению своих обязанностей. Другим пунктом было решено принять предложение Катона и увеличить бесплатную раздачу хлеба.

Свое возвращение в сенат Цезарь организовал как можно более торжественно. Впереди шествовали ликторы, вновь вернувшиеся к исполнению своих обязанностей. Улыбающийся претор прошел через весь сенат, встреченный одобрительными возгласами своих сторонников.

Красс торжествовал. Его деньги сыграли не последнюю роль в этом спектакле. Катон мрачно взирал на это торжество.

– Мы уступаем все время, – тихо сказал он Агенобарбу, не сводя ненавидящих глаз с Цезаря, – но его надо остановить. Иначе у нас будут два Катилины. Один – в лагере, другой – в городе. И неизвестно, кто из них хуже.

Глава XXVIII

Куда: куда вы валите, преступные

Мечи в безумье выхватив?

Неужто мало полей и волн морских

Залито кровью римскою?

Квинт Гораций Флакк(Перевод П. Семенова-Тян-Шанского)

Ранним утром, когда солнечный диск едва показался на горизонте, Вибий проснулся в постели Семпронии. Она, как обычно, приняла его прошлой ночью, когда юноша, раздираемый своей страстью, вновь пришел к дому любимой женщины. Каждая проведенная в доме Семпронии ночь становилась для него источником невероятных наслаждений и мук. Удовлетворяя свою страсть, он только усиливал душевные муки, чувствуя, как бесстрастно отвечает на его ласки Семпрония. Для женщины это стало своеобразной игрой, не лишенной к тому же удовольствия. Но несчастный влюбленный желал большего, и одно сознание этого желания усиливало его страдания.

В то утро Вибий проснулся с непонятным предчувствием каких-то перемен. Оглядевшись, он недоуменно пожал плечами. Место Семпронии на ложе было пусто. Вибий, резко поднявшись, сел и еще раз поглядел по сторонам. Женщины нигде не было. Он услышал шум и, быстро встав с постели, накинул на себя тунику, выходя из конклава Семпронии.

Из атрия доносились голоса, слышались быстрые шаги нескольких человек.

– Несите все к лошадям, – услышал он твердый голос Семпронии и поспешил через внутренний дворик.

– Что случилось? – спросил Вибий, входя в атрий.

Женщина стремительно обернулась.

– Ты уже проснулся, – ласково улыбнулась ему Семпрония, попытавшись дотронуться до его волос.

Он инстинктивно отпрянул. Ее покровительство, подобное отношению старшей к младшему, приводило Вибия в бешенство.

– Что случилось? – снова спросил он, сбрасывая с себя ее руку.

– Я уезжаю из Рима, – пожала плечами женщина, отворачиваясь.

– Уезжаешь? – изумленно спросил юноша. – Во имя великих богов, что ты говоришь? Ты сошла с ума! Что ты говоришь?

Женщина улыбнулась, но не ответила.

– Фесарион, это отнеси тоже, – указала она на один из мешков и, повернувшись к Вибию, добавила: – Ты видишь, как мало времени у нас было.

– Но куда ты едешь? Во имя Юпитера, великого и всеблагого, ответь мне, Семпрония!

Женщина покачала головой.

– Далеко, – загадочно сказала она, – очень далеко, мой любезный Эпафродит. [125]

– Квиндцемвиры [126] предсказывали мне смерть от безумия, – прошептал Вибий, – и клянусь Марсом, они были правы. Я сейчас потеряю рассудок. Объясни мне, что случилось, куда ты отправляешься?

125

Эпафродит – любимец Афродиты, счастливый.

126

Квиндцемвиры – греческая коллегия прорицателей.