Захватывающее время

Ванная на втором этаже – та, что примыкает к спальне Холли и Кевина, – выглядит идеальным местом для того, чтобы там пыхнуть, но что я вижу, когда поднимаюсь туда? Прямо на огромном комоде стоит высокая бутылка скотча «Макаллан» тридцатилетней выдержки. Тридцатилетней! Вот вам весь Кевин. Он обожает пускать пыль в глаза, выставляя напоказ брендовые штучки, однако у него нет желания распивать эту трехсотдолларовую бутылку на столь малозначительной вечеринке. Конечно, ведь его босса-то здесь нет.

Я сам никогда не был любителем скотча, но мой «7Up» уже начинает казаться мне малость жидковатым. Ну и вообще, какова вероятность, что мне когда-нибудь доведется попробовать нечто подобное? Я как-то читал в одной статье в интернете, что шестидесятилетняя бутылка «Макаллана» продается за тридцать восемь тысяч долларов! И что из того, что эта еще не открыта? Я же не вылакаю полбутылки сразу.

Хотелось бы открыть ее так, чтобы Кевин ничего не заметил. И вот с этим проблема. Даже если я со всей осторожностью сниму печать, мне надо будет очень постараться вернуть ее на место. Я изучаю бутылку под разными углами, верчу ее туда-сюда, даже скребу печать ногтем, но безрезультатно.

В конце концов я решаю покурить, надеясь, что травка наведет меня на мысль. После пары глубоких затяжек голова начинает работать, и меня осеняет гениальная идея: можно отбить горлышко бутылки о раковину, выпить всю бутылку, не забывая при этом глотать стекло. А потом, когда меня начнет рвать, я выблюю целую батарею идеальных миниатюрных бутылочек скотча!

Вот поэтому я не курю столько, сколько Рикки – у меня слишком бурная фантазия, для нее достаточно одной-двух затяжек.

Нарисованная воображением картина веселит меня, и я едва сдерживаю смех. И тут у меня в голове появляется новая: Кевин входит в ванную, я размахиваю перед ним «розочкой», как ковбой во время драки в салуне в каком-нибудь старом вестерне. На этот раз я не могу удержаться и ржу во все горло.

Ступенька на лестнице скрипит. Кто-то приближается. Наверное, Кевин – испугался, что я доберусь до его трехсотдолларовой бутылки. Вот же параноик. Не доверяет родному брату своей жены.

– Саттер? – Это и в самом деле Кевин. – Эй, ты здесь? Может, спустишься вниз и немного поболтаешь с Ханной?

Он идет в мою сторону. Я понимаю, что сейчас, когда я под кайфом, самое естественное – это юркнуть в гардеробную. Любой на моем месте поступил бы так же, говорю я себе. Стоя между костюмами и спортивными куртками, я наблюдаю за ним в щелочку между стенкой и раздвижной дверью. Он ищет меня, будто я отошедший от дел вор-форточник, который вновь принялся за старое.

Он смотрит на комод. Черт, думаю, я не поставил бутылку на место, прежде чем спрятаться.

– Саттер? – зовет он, оглядываясь. Я говорил, что его волосы похожи на парик? Это не парик, но они действительно выглядят как парик. Он направляется к ванной. – Ты не видел мою бутылку «Макаллана»?

Я качаю головой. Неужели он действительно думает, что я поднялся сюда, чтобы спереть его скотч? Мне хочется незаметно спуститься вниз, выскользнуть через заднюю дверь и больше никогда не появляться в их чертовом доме.

Одна проблема: у меня в пальцах все еще тлеет косячок Рикки. И знаете, что происходит дальше? Огонек оказывается слишком близко к полиэтиленовому чехлу, в котором тысячедолларовый костюм Кевина прибыл из химчистки, и вся эта штука моментально вспыхивает. Превращается в огненный шар из «Войны миров». Мне ничего не остается, как выскочить из гардеробной и покатиться по ковру, чтобы сбить огонь, на случай, если я тоже горю. Ведь именно так советуют поступать на пожарных учениях в начальной школе.

Если вы думаете, что Кевин обеспокоился, загорелся я или нет, значит, вы не представляете, каков он, Кевин. Нет, он думает только о том, чтобы погасить огонь на своем драгоценном костюме, и принимается колотить по нему подушкой. Вот черт. В этом весь Кевин: куча сшитых кусков ткани заботит его больше, чем человеческая жизнь.

В результате гибнет только один костюм. Остальные, скорее всего, лишь пропитались запахом горящего полиэтилена, но в химчистке с этой проблемой справятся без труда. Но Кевин все равно в ярости набрасывается на меня. И понятно, что прибывшая Холли тоже становится на его сторону. Я в жизни не видел ничего хуже: сначала взбесился он, а потом она стала вопить как резаная, – прям-таки сериал на женском кабельном канале. Все это даже хуже, чем тот скандал, который мне устроили мама и Гич, когда я без спросу взял их машину и въехал в мусоровоз.

– Саттер, почему ты так себя ведешь? – орет Холли. – Почему нельзя вести себя, как нормальные люди? Когда же ты очнешься?

Конец их благопристойному ужину, приправленному великосветским этикетом.

– Послушайте, – говорю я. – Кому-нибудь из вас приходило в голову, что я чуть не сгорел? Чуть не превратился в груду пепла вместе с этим костюмом?

– А кто в этом виноват? – говорит Холли, по ее щекам текут слезы, смешанные с тушью.

– А что у тебя в руке? Моя бутылка «Макаллана»? – спрашивает Кевин.

– Ага, – отвечаю я, протягивая ему бутылку. – Не беспокойся, я ее не открывал. Просто рассматривал.

Они с Холли снова набрасываются на меня, но я прерываю их:

– Я извиняюсь. Это все, что я могу сказать. Это вышло случайно. Давайте я просто уйду, и вы не будете тратить остаток вечера и свои глотки на то, чтобы орать на меня?

С этими словами я выхожу из комнаты, оставляя их наедине с их воплями. Гости внизу едва не сворачивают шеи, разглядывая меня, когда я прохожу мимо. На мгновение я останавливаюсь и смотрю на Ханну, пытаясь телепатически уговорить ее уйти со мной, но она отвечает мне полным ужаса взглядом, как будто я Человек-волк или Кожаное лицо.

– Всем спокойной ночи, – говорю я, весело салютуя Ханне. – Непредвиденные обстоятельства вынуждают меня покинуть ваше общество и нажраться в сиську.

Глава 15

– Почему никто не любит меня? – кричу я, проносясь по улицам в тачке. – У меня красивая машина. У меня большой член. Почему никто не любит меня?

Если вам кажется, что все это ужасно трогательно, уточняю: это сарказм. На самом деле это слова одного чувака, с которым мы однажды летом работали на погрузке оборудования для сантехнической фирмы Гича. Его звали Даррел. Мы сидели на пандусе, обливаясь потом под жаркими лучами солнца. Дело было сразу после того, как женушка Даррела дала ему от ворот поворот, и он недоумевал: «Почему никто не любит меня? У меня красивая машина. У меня большой член. Почему никто не любит меня?»

Он говорил это абсолютно серьезно. Мне было и жалко его, и хотелось смеяться одновременно. Мне кажется, каждый должен время от времени попробовать это выкрикнуть. Здорово бодрит.

Через пару кварталов я вдруг понимаю, что справа надо мной возвышается здание «Чейз». Через две минуты я могу быть у входа, а толку-то? Поэтому я заезжаю на наземную парковку и сижу в машине, глядя на черные окна на самом верху. Глотнув виски, я говорю:

– Как оно, пап? Хочешь сорвать большой куш? Заработать миллион? Хочешь показать маме, как сильно она ошибалась? Заставить ее умолять тебя вернуться после всех этих лет?