Захватывающее время

– Ого, крепко! А я спрашиваю:

– Заказать еще газировки?

– Нет. – У нее на глазах выступают слезы. – Все в порядке. Просто замечательно.

Главная прелесть «Марвина» в том, что здесь есть музыкальный автомат с полной подборкой песен Дина Мартина. Я ставлю несколько песен, и мы тихо беседуем. Чтобы придать динамики нашему разговору, я начинаю придумывать истории про других посетителей кафе: про официантку, про чувака, что сидит за стойкой у кассы (очень может быть, что это и есть Марвин), про тоскующего в одиночестве коммивояжера и, самое интересное, про страшную пару в кабинке напротив.

Я объясняю Эйми, как я пришел к выводу, что их отношения исчерпали себя. Они по правде люто ненавидят друг друга, но вынуждены быть вместе, потому что прикончили ее бывшего муженька ради его трехсотдолларовой страховки. И теперь, когда она злится, она хлещет его по лопаткам автомобильным «дворником», а он такая тряпка, что не дает ей сдачи и поэтому медленно травит ее, подсыпая ей в утреннюю овсянку содержимое кошачьего лотка.

Вместо того чтобы посмеяться над этим, Эйми говорит:

– Мне кажется, ты не очень высокого мнения о браке, да?

– Тут дело не в браке, – возражаю я, – а в том, что семейная жизнь – это навсегда. Это понятие никак не укладывается у меня в голове.

– У меня укладывается.

– Серьезно? Но ведь брак твоих родителей распался?

Она ставит на стол стакан и смотрит на одинокого коммивояжера.

– Мой папа умер.

– Прости.

– Все в порядке. Это было очень давно.

– А что случилось? – Иногда моя тактичность берет отпуск. Сегодня она отправилась, должно быть, в Кувейт или куда подальше.

– Мой отец был действительно хорошим человеком. Очень любил животных, защищал их права. А еще он был очень умным. Ради удовольствия читал книги по физике, Аристотеля и все такое прочее. Любил Ван Гога. Он часто читал мне вслух, и я думала, что лучше этого нет ничего в мире. Но у него была одна проблема.

Она замолкает, и я говорю:

– Мне ты можешь рассказать. Я никогда никого не осуждаю.

Она принимается нервно накручивать прядь волос на указательный палец, но потом все же продолжает:

– В общем, дело в том, что он пристрастился нюхать бензин. Он держал канистры в сарае за нашим старым домом.

Я думаю: «О, господи, этот чувак подорвал себя!» Я представляю, как он, надышавшись бензином, прикуривает сигарету и – кабум! Но оказывается, что все было не так.

Выясняется, что пары бензина поражают сосуды головного мозга, и однажды Эмбит, старшая сестра Эйми, пришла домой и обнаружила его лежащим у двери сарая, холодного, как черенок от лопаты. Аневризма.

Я говорю:

– Господи, какая жестокая смерть. Я видел такое по телику. Я имею в виду не бензин, а аневризму.

– Да. – Она делает большой глоток из своего стакана и на этот раз даже не морщится. – Но у меня, когда я выйду замуж, все будет по-другому. Я все обдумала. И ты должен обдумать. Нельзя начинать что-то вслепую.

Я знаю, что вести разговоры о семейной жизни с девчонками нельзя, но сейчас я хочу как можно дальше отодвинуть от нас эту историю с нюханьем бензина и умершим отцом, поэтому прошу ее рассказать мне, каково ее видение брака.

– Ну, когда я выйду замуж, мы будем жить на ранчо.

– Ясно. А ты будешь работать в НАСА.

– Верно. – Она улыбается, радуясь, что я запомнил это.

– А твой парень тоже будет работать в НАСА, астронавтом или бухгалтером?

– О, боже, нет. У нас не обязательно будут общие интересы. Я вообще не верю в то, что муж и жена должны быть похожи. Думаю, значительно лучше, когда они дополняют друг друга. Если они будут жить в разных измерениях, они смогут изменять друг друга.

– Крутая идея.

Этот потенциальный муж представляется мне помесью Питера Паркера из «Человека-паука» и Хана Соло из «Звездных воин», хорошо сдобренной романтикой древних умерших поэтов.

Ранчо – это тоже нечто невероятное, как страна чудес на какой-нибудь фантастической планете. Пурпурные закаты, голубые колокольчики, желтые нарциссы, оранжевая морковь, кристально-чистый ручей, вьющийся по долине, большая красная силосная башня размером с космический корабль. И лошади. Табуны лошадей – рыжих, вороных, аппалузов, пегих – что скачут повсюду и никогда не устают.

Все это выглядит мечтой девятилетней девочки, но что я могу сделать, сказать ей, что все это невыполнимо? Может, сказать: «Послушай, на свете не существует ни летающих тарелок, ни марсиан, ни Санта-Клаусов, и шанс, что ты когда-нибудь приземлишься на ранчо или под бок к такому мужу, равен нулю»? Я не люблю рушить мечты. Реальный мир и без меня справится с этим.

Кроме того, не важно, насколько все это реально. Мечты никогда не сбываются. Они не что иное, как спасательные круги, за которые хватается тонущий. Жизнь – это океан, и все в нем цепляются за какую-нибудь мечту и так плывут дальше. Я плыву сам, по-собачьи, а вот у Эйми спасательный круг – это красота. Мне это нравится. Это понравилось бы каждому, кто бы только мог увидеть, как светится ее лицо, когда она изо всех сил цепляется за свою мечту.

Глава 40

Кажется, мы только пришли, а кафе уже закрывается. Мы покупаем парочку бутылок «7Up» на дорогу и, когда подходим к машине, Эйми разрешает мне разбавить ее газировку виски. Никому из нас не хочется домой, но мы не знаем, куда можно податься вечером буднего дня. К тому же для подростков существует комендантский час, и мы не можем это игнорировать.

Так что мы паркуемся перед ее домом, болтаем и пьем. Свет в доме сейчас выключен. Я рассказываю ей историю про развод родителей, и про появление Гича, и про пластику груди, которую сделала себе моя сестрица, и про Кевина, который называет себя Кивином. Я впервые вижу, чтобы меня так внимательно слушали. Как будто я разливаю редкое и очень дорогое вино, и она следит, чтобы ни одна капля не упала мимо ее бокала.

Кэссиди никогда так не делала. Она всегда слушала меня с легкой усмешкой на лице и изогнутой бровью, как будто считала, что все, что я говорю, присказка, а интересное – впереди.

Наконец в моем повествовании наступает перерыв, который может представлять опасность в разговоре с девчонкой.

– Кстати, – говорит Эйми, и вид у нее такой, будто она собирается впервые в жизни прыгнуть в воду с утеса, – ты говорил серьезно, когда мы ехали домой с той вечеринки на прошлой неделе?

Ого!