Заклятие Лусии де Реаль (сборник)

– Не-ет, – отрицательно мотает он своими кудряшками.

– Я ожил потому, что мне очень захотелось узнать, как это ты, негодяй… – повысив голос, с расстановкой произносит Дудко.

– Но-но! Выбирай выражения! Я честный предприниматель! – возмущённо выкрикивает гробовщик.

– …как это ты, «честный» негодяй, ухитрился всучить моей жене вместо дубового гроба сосновый, а деньги взять, как за дубовый?

– Это поклёп! – дёргается как ужаленный Шорт. – Ты ответишь за свои слова!

– Нет, это не поклёп, а факт. Факт, свидетельствующий, что ты, прохвост, обманул несчастную вдову. И отвечать за это тебе придётся перед судом, жулик ты несчастный.

– Чья бы корова мычала, а твоя молчала. Тоже мне… праведник нашёлся! А сколько ты, подлая твоя душа, продал людям гнилого, негодного в пищу мяса больных коров и свиней? Скупаешь за бесценок всякую дохлятину, а мясо из неё продаёшь как первосортное.

– Это я продаю гнилое мясо? – вскипает от негодования Дудко. – Ты хоть думаешь, что говоришь, морда твоя еврейская? Я продаю гнилое мясо!

– Ты, ты! – спешит заверить его гробовщик. – Кто же ещё? Думаешь, никто не знает, как ты свои тысячи нажил? Нажил ты их, продавая доверчивым людям порченое мясо. Жулик ты, проходимец и надувала…

– А ты… ты… – задыхается от распирающего гнева мясник, – а ты жид пархатый! Вот ты кто! На людском горе наживаешься. Мертвечиной, как шакал, питаешься! Вдову обманул на десять долларов!

Рабочие, чтобы не слышать этот обмен «любезностями», из деликатности выходят один за другим из мастерской, оставив спорщиков наедине.

– А ты… жадюга, хохол ненасытный! Я хоть людей не травлю! А ты скольких несчастных свёл уже со свету своей гнилятиной? Таких, как ты, судить мало! Тебя самого следовало бы отправить на твою же бойню. Под топор! – всё больше распаляется Бен Шорт, брызгая слюной в раскрасневшееся лицо Джека Дудко – Вишь, он за десятью долларами пришёл…Бедняк несчастный…

Набычившись и тяжело дыша, оба пожирают друг друга полными злобы глазами и готовы вцепиться друг другу в горло.

Первым от слов к делу переходит Дудко. С криком: «Я вытрясу из тебя эти десять долларов!» – он хватает Шорта руками за цыплячью шею и несколько раз, едва не оторвав голову, хорошенько его встряхивает. Затем, войдя в раж, начинает душить своего более слабого противника по-настоящему, навалившись на него всей тяжестью своего тела. Шорт теряет равновесие, падает спиной на верстак и кривится от боли: в бок ему вонзилось что-то острое. Он пытается крикнуть, но пальцы мясника клещами сжимают ему горло. Шорт понимает, что ещё несколько секунд промедления, и придётся прощаться с белым светом. Прощаться к тому же молча, мысленно. И тогда он начинает судорожно шарить руками по верстаку в поисках чего-нибудь тяжёлого или острого. К его счастью, правая рука натыкается на молоток…

* * *

Хоронили Джека Дудко в его прежнем, сосновом гробу. И тем не менее, надо полагать, больше претензий к своей «последней обители» у бывшего мясника не будет. На сей раз он умер по-настоящему и навсегда. Самое убедительное подтверждение этому – проломленный молотком череп, – удар пришёлся точно в левый висок.

Понёс ли Бен Шорт наказание за убийство? Пока нет. Хотя со времени смерти Дудко прошел без малого год. Дело в том, что морионские судьи до сих пор не пришли к единому мнению: считать Джека Дудко человеком и полноправным гражданином Баккардии или рассматривать его всё-таки как покойника, на которого законы не могут распространяться. Ведь, согласно справке, выданной морионским муниципалитетом Марте Дудко, её муж причислен к категории горожан, умерших естественной смертью и похороненных на 2-м городском кладбище. А другой справки, свидетельствующей, что покойник, пролежав ночь в могиле, чудесным образом воскрес, ни Джек, ни Марта взять не успели. Вот и ломают теперь юристы головы над вопросом: можно ли наказывать человека за убийство несуществующего человека (проще говоря, трупа) или нет? Неизвестно также, в каких пределах допустима защита живого человека в случае нападения на него покойника. Об этом в уголовном кодексе Баккардии тоже не говорится ни слова.

Впрочем, злые языки поговаривают, что несовершенство баккардийских законов тут ни при чём. Причина всей этой канители, считают они, заключается вовсе не в уголовном кодексе, а в деньгах. Перед деньгами, как известно, ничто и никто устоять не может. Даже судьи. А денег у Шорта хватает – несмотря на все старания медицины, люди в Морионе умирают постоянно, изо дня в день. Вот почему Бен Шорт и дальше продолжает делать свои гробы и при случае надувать простоватых клиентов.

Все мы люди, все мы человеки…

– Да-а! Вот это па-арень! – восхищённо шепчет на ухо своей подруге Рива Рольф, симпатичная брюнетка лет двадцати с короткой стрижкой и карими, пылающими неподдельным восторгом глазами. – Вот это действительно революционер! Вот кто по-настоящему ненавидит богачей! Остальные только сюсюкают да сопли растирают. С таким я пошла бы, не задумываясь, на что угодно – хоть в огонь, хоть в воду. Почему я раньше не видела его?

– Потому что ты редко бываешь на наших собраниях, – шепчет в ответ подруга. – Совсем отбилась от рук. Закопалась в своих книгах и света Божьего не видишь.

– Всё! Отныне я буду самым активным членом организации. Только теперь я начинаю видеть смысл в нашей деятельности. Раз есть ещё такие люди, как этот парень, значит, дело наше небезнадёжное. Кстати, как его зовут? Я была невнимательной вначале.

– Марк Болтон. Он работает слесарем-сантехником в мастерской городского коммунального хозяйства. А признайся-ка, подруга, уж не влюбилась ли ты в него?

– А что, в такого и влюбиться можно. Тем более что и с виду он вроде бы ничего…

Разговор этот происходит на нелегальной сходке молодёжной секции городской организации Союза рабочих социалистов-революционеров, сокращённо СРСР, в небольшой столярной мастерской под названием «Всё для кухни», которую любезно предоставил в распоряжение молодых социалистов её хозяин Барри Штурм – давний, несмотря на своё буржуазное происхождение и положение, приверженец идей свободы, равенства и братства и один из руководителей морионских социалистов-революционеров.

Девушки, болтая свисающими ногами, сидят на широком пыльном подоконнике. Остальные – а всего народу в мастерской собралось около полусотни человек – тоже располагаются где кому пришлось: на верстаках, на штабелях досок, а то и просто на полу. Повезло пришедшим первыми: они вальяжно восседают на новеньких, ещё не отправленных заказчикам табуретах, стульях и столах.

На импровизированном возвышении из двух поставленных вместе табуретов – оратор, невысокий стройный парень лет двадцати пяти с правильными волевыми чертами лица и выразительными серыми глазами, которые смотрят прямо и твёрдо.

Голос у Болтона не очень громкий и даже несколько глуховат. Да и говорит он не так уж складно, не всегда находит нужное слово. Но зато его речь полна энергии, огня и молодого задора. И говорит он горячо, взволнованно и, что важнее всего, убедительно. Чувствуется, что выступает человек, искренне верящий в то, о чём он говорит. Да и слова его просты, без зауми, и потому всем без исключения понятны.

– Посмотрите вокруг себя, – говорит Марк Болтон, указывая рукой в сторону улицы Флотской, которая видна из окон мастерской. – Всё, что вы видите перед собой, создано нашими руками, руками трудящихся. Но вот парадокс: ничего из созданного нами нам не принадлежит. Оно является собственностью тех, кто меньше всего трудился над его созданием. А точнее будет сказать, вовсе ни над чем не трудился. Так разве это справедливо? Нет, конечно! Но, как ни странно, все спокойно смотрят на эту несправедливость, как будто так и надо. А они, эти ненасытные живодёры, пользуясь народной пассивностью и бездельем, только-то и знают, что увеличивать за наш счёт свои богатства да купаться в роскоши: отдыхают на Гавайях и Сейшелах, ездят на «линкольнах» и «мерседесах», одеваются у самых знаменитых кутюрье, пьют исключительно дорогие коньяки и вина, едят то, что нам и не снилось. И это в то время, когда работающие на них тысячи бедняков Мориона ютятся в хибарах и каморках, задыхаются и исходят потом в переполненных трамваях и троллейбусах, одеваются во что придётся и едят что Бог послал. А эти живоглоты без зазрения совести эксплуатируют их, на каждом шагу обманывают и обворовывают, платят этим горемыкам за их тяжёлый труд несчастные центы. Сами же столько нагребли, что уже бесятся от жира, не знают, куда девать отнятые у нас деньги, на что их потратить. Вы только посмотрите, какие они возводят себе загородные дворцы. Недавно мне привелось поработать недельку в одном из таких «домиков», чинил там кое-какую сантехнику. Я имею в виду известный вам дворец «Орлиное гнездо» владельца мотоциклетного завода Дона Пиллерса, выстроенный этим кровопийцей-миллионером в Платановой роще у подножия холмов Соларе. Так там одних жилых комнат я насчитал больше тридцати. Зачем столько комнат нормальному человеку? Даже если у него большая семья? А сколько там различных залов и других непонятного назначения помещений! И, куда ни глянь, антикварная, из дорогих пород дерева мебель, картины знаменитых художников, настенные росписи, лепнина, литьё, мрамор, фарфор. Золото, наконец! В этом дворце – можете себе представить! – унитазы в уборных золотые. Ну… может, позолоченные – чёрт их там разберёт. Прислуга в ливреях с галунами из чистого золота ходит.

Вот я и спрашиваю вас: до каких пор мы будем впустую молоть языками, провозглашать красивые и умные слова о равных правах и социальной справедливости и спокойно смотреть на то, как кучка лишённых всякой совести мошенников жирует за наш с вами счёт? И при этом за людей нас не считает. Для них мы ведь всего лишь рабсила. Не рабочие, не трудящиеся, а рабсила. Слово-то какое придумали! Вы только вслушайтесь – раб-сила! Рабы мы для них, получается, вот кто. Так, может, пора уже показать этой зажравшейся своре кем мы в действительности являемся? Не на словах показать, а на деле. Демонстрациями, митингами, протестами, всякими там пикетированиями их уже не прошибёшь. К этому они давно привыкли. Надо что-то более действенное, радикальное. Надо такую акцию провести, чтобы эта нечисть поняла наконец, что в один прекрасный день она может в одночасье лишиться всех своих богатств. Пусть эти упыри и кровососы не думают, что будут вечно прятаться за выдуманный ими закон о частной собственности. Найдётся и на них управа! И этой управой должны стать мы – работяги, пролетарии. Словом, пришло время переходить от слов к конкретным действиям. Иначе какие мы социалисты-революционеры? Болтуны мы после всего этого, которые только и знают, что упражняться в красноречии. И если наше руководство, – Болтон бросает вызывающий взгляд в сторону стола, за которым сидят хозяин мастерской Барри Штурм и пожилой плечистый мужчина с львиной гривой седых волос – председатель городского комитета СРСР Пабло Рохас, – не может или не хочет заниматься организацией настоящих революционных выступлений против богачей, нам, молодёжи, ничего не остаётся, как взять инициативу в свои руки. Мы и сами сумеем показать всем – и народу, и его эксплуататорам, – что такое боевая революционная молодёжь Мориона.