Закодированный

Вместо того чтобы – как бог на душу положит.

А он именно класть и хотел.

Богохульство это – тоже закодировано? А испуг при богохульстве? А эти слова про богохульство и испуг при этом?

Господи, что ж?

Это как раз те повороты, на которых говоришь сам себе: полегче, полегче, эй!

Полегче.

3. Закодированный

Повесть

Глава первая

День первый

Сквозь мелкую морось осеннего дождя уютно светили окна находящегося напротив здания управления внутренних дел, где люди допоздна мытарили друг друга; так судьба распорядилась, что одни из них были сыщики, а другие воры, а Семен задушевно, неторопливо и аргументированно проклинал журналистику как профессию заведомо безнравственную.

– А что есть нравственность? – спрашивал его Прядвин.

– Нравственность есть правда! – заявил Семен, чувствуя себя битым и тертым человеком шестидесятых годов и зная, между прочим, какая реплика последует на это восклицание, но все же воскликнул, он хотел сделать приятное приятелю, дав тому возможность быть умным и парадоксальным.

Реплика последовала:

– А что есть правда?

– Правда есть факт!

– А что есть факт?

– Факт? – с готовностью отозвался Семен. – Идет дождь. Факт?

– Отнюдь! Где идет? Какой именно? Хорошо это или плохо? Нам – хорошо, мы в тепле. Труженикам села плохо – в рассуждении косовицы стерни и обмолота зяби. Нет факта без интерпретации!

– В этом-то и дело! – обрадовался Семен взаимопониманию. – Я устал, я устал от интерпретаций! Дайте факты! Голые факты! Мы – пьем. Факт?

– Факт.

– Так выпьем же!

Выпили.

– Ты живешь в вонючей комнате вонючей коммуналки. Но – один. Сам с собой. Факт?

– Факт.

– Выпьем!

Выпили.

– Жизнь прекрасна! – не унимался Семен. – Факт?

– Факт.

– Выпьем!

Выпили.

Кончилось за полночь. Семен лежал поперек дивана и еле-еле жевал ртом:

– Меня жена убьет. Зачем людям жены? Это страшное и странное порождение цивилизации: жена! Я – готов. Факт?

– Факт.

– Выпьем!

Но пить было уже нечего.

И надо бы, конечно, Прядвину лечь рядом с Семеном и заснуть, но он вместо этого сходил к соседке Ирке, торгующей вином распивочно и навынос, купил бутылку водки и долго еще сидел в полусне, в полубеспамятстве, тараща глаза на последнее светящееся окно управления внутренних дел, желая быть солидарным с неизвестными ему служащими людьми, которым приятно небось, что в доме напротив тоже кто-то не спит, обуреваемый мыслями или житейской заботой, а вот если все поголовно будут дрыхнуть, то что станет со страной, оказавшейся без присмотра? Но и это окно погасло, и Прядвин с чувством выполненного долга отправился спать, сунув в кучу тряпья за шкафом ополовиненную бутылку.

А началось с пустяка, как обычно и начиналось.

Шли с Семеном из редакции, сверстав очередной номер еженедельной прогрессивной и свободной газеты «Авангард», испытывая особенное удовольствие от физического объема проделанной работы, – русского ведь интеллигента всегда помучивает совесть, что он не пашет землю и не кует металл. На редкость ловко был сколочен этот номер, бойко и четко сложился день, почти что на западный некий образец (из какого-то, что ли, фильма, где журналист в белой рубашке с расстегнутым воротом обеими руками говорит по телефону, успевая одним глазом вычитывать информацию с экрана монитора, а другим проводить ноги молодой сотрудницы), а тут на пути, в кон дню, – еще один образец западного образца: вывеска с лампочками с надписью «Ваr». И знали же, что это забегаловка, но на авось зашли, мечтая о горячем, хоть и водянистом, кофе (чтоб горячий да еще и крепкий – это уже авось чрезвычайный).

Здесь было грязно и светло. Играла музыка, где ушам утонченным предназначалась свирельная мелодия, а ушам прочим барабанное буцц! буцц! буцц! На полках тесно стояли яркие банки и бутылки, свидетельствующие о тороватости хозяев и служителей бара и долженствующие побудить клиента захотеть красоты жизни, ударить о стойку деньгами…

– Кофе нет, – сказала женщина за стойкой. – Автомат испортился.

– А чай?

Женщина, естественно, не ответила на глупый вопрос (дешевых напитков они тут не держат), и тут же на гражданственного Семена нахлынула злоба, а на лиричного Прядвина – тоска.

Для тоски у него была еще одна причина: он успел увидеть и разглядеть юную красивую женщину, которая держала в тонких пальцах граненый стакан с мутным вином, она говорила с красивым молодым человеком и смотрела на него. Чуть распахнуто было ее кожаное пальто на меховой подкладке, и Прядвин представил теплый воздух, окутывающий эту женщину, которая уйдет отсюда, не сказав Прядвину своего имени, не сказав ему, что она любит его и не может без него жить. Именно поэтому Прядвин и обратился к женщине за стойкой с таким возгласом:

– Портвейна, будьте любезны!

Хотя, дело даже и не в этом, при виде красавицы Прядвину представился нелепым и глупым сегодняшний осмысленный и умный день, идиотским показался собственный зарок не пить ни капли, данный себе месяц назад, дурацкими показались и обида Семена на женщину за стойкой, и сама женщина, и стойка, и банки с бутылками на полках. К тому же он понял, что Семен сейчас тоже обратится к плохой женщине насчет выпивки, и, значит, Прядвину уже не самому решать, а подчиняться или противиться чьей-то воле. Если откажешься, Семен поскучнеет и не скажет, но подумает, что Прядвин – ущербный человек, неспособный опрокинуть без последствий стаканчик-другой ради легкого разговора, если же согласишься, Семен, зная о его болезненных периодах, спросит: а не сорвешься? – и придется уверять его; будь спокоен, я в норме! Но ведь он в норме, он способен контролировать себя, он не позволит себе зайти слишком далеко, поэтому Прядвин и поспешил проявить инициативу.

Плохая женщина поставила перед ними бутылку и два стакана.

– Сколько? – сердито спросил Семен.

Женщина назвала сумму денег.

– Ого! – сказал Семен, и женщина, судя по ее лицу, собиралась выставить против этого «ого» массу язвительных и даже матерных аргументов, но Прядвин сказал:

– Ладно, ладно! – и увел Семена от стойки.

Еще не выпив, он почувствовал себя уже свободным и долго держал в руке поднятый стакан, ловя взгляд красавицы, чтобы тут же поприветствовать ее легкой нахальной ухмылкой, но так и не поймал.

День второй

Они весело друг над другом похохатывали, умывались, одевались с бодростью:

– Ай да рожа!

– Ничего, ветерком, дождичком…

– Жена убьет? Факт?

– Она в командировке. Поправиться бы.

– Нечем.

Сказав это, Прядвин вспомнил о припрятанной бутылке.

Но они уже стояли у двери.

И – вышли на улицу, под морось.

– Сдохнуть, – сказал Семен.

Дошли до угла.

– Вот что, – сказал Прядвин. – Мне тут надо… Ты иди, я чуть позже. Скажи там…