Заколдованная (сборник)

В то утро он распластался на плоту, точно приклеенный и наяривал на гитаре, а мы с Кукой усердно гребли. Повторяю, Котел — отпетый лентяй. В оправданье своей лени, он говорит, что грести, колоть, копать — не на пользу физического развития. Не те эмоции. На пользу только то, что в удовольствие. Например, бег трусцой по двум маршрутам: легкому и полутяжелому. Потому и плот для него был неким плавающим диваном. Короче, своим бездельем Котел довел меня до белого каления, но я не вышел из себя — только выдвинул мягкое, почти ласковое предложение:

— Котел! Ты не хочешь немного погрести?

— Чайник, это не очень хорошая шутка! Ведь видишь — я сочиняю музыку и разогнал фантазию, а ты гасишь ее. Я только хочу взлететь, как ты привязываешь мне гири. Да и куда спешить? Можно подумать нас ждут изнывающие от тоски невесты. Медленнее едешь — больше замечаешь, — Котел придал голосу интонацию обиды.

Это он ловко насобачился изображать! Если б еще и верил в то, что говорил! В общем, выкручивался как мог. Добавлю — у него на все случаи имелись четко отрепетированные мизансцены. Даже споры и те разыгрывал: перед тем, как спорить с Кукой, отходил в сторону, что-то записывал и уже вступал в бой «по бумажке». При этом в заключение, чтобы подчеркнуть свой, якобы благородный гнев, вытаскивал из кармана камень (заранее приготовленный) и швырял под ноги.

Теперь о сочинениях Котла — разверну эту тему, заодно проведу для вас воспитательный урок. Не подумайте, что я хочу в бочку меда добавить ложку дегтя. Ни в коем случае! Для меня объективность превыше всего, я в высшей степени объективный, справедливый и честный человек. И уважаю любую профессию, если человек в ней мастер, но Котел-то как музыкант — так себе; самое большее на что он способен, это более-менее правильно воспроизвести мелодию.

Ну вот, значит, прежде замечу: с детства у Котла находили признаки гениальности: рассеянность, плохой почерк, несносный характер, но, забегая вперед, скажу: ничего не только гениального, но и сколько-нибудь значительного Котел так и не создал. Сочинения Котла можно разделить на слишком запоминающиеся «прилипчивые», то есть услышал такую мелодию и несколько дней она, как заноза, сидит внутри вас, пока ее не вытеснит следующая; и на заумную чертовню, сплошную бессмыслицу — невнятный набор чумовых звуков, от которых сразу скручивает (разумеется, эту чушь собачью Котел особенно любит и слышит в ней «что-то потустороннее», и говорит, чтобы оценить эту музыку, «надо достичь определенной душевной зрелости»).

В общем, в то утро мы с Кукой гребли не жалея сил, а Котел беззаботно наяривал на гитаре и ему было ни жарко, ни холодно, он давно потерял совесть — так и хотелось треснуть его по башке.

Как только Кука нашел стоянку, Котел забросил музыкальные упражнения и предложил распорядок дня: «завтрак, разбивка лагеря, подготовка к обеду, послеобеденный отдых, легкий полдник, вечернее чаепитие» — иными словами, предлагал завтрак плавно перевести в ужин.

— Вполне сносный распорядок! — отчеканил Кука.

Я был против привала, но под их давлением пришлось согласиться.

19

Мы запалили костер из сухих веток, но поесть не успели — внезапно туман сполз и над нами появился страшный наворот лохматых туч; застыла листва, попрятались и смолкли птицы, в густом, тяжелом воздухе повисла тишина — вначале напряженная, до звона в ушах, потом над рекой воцарилась какая-то взрывоопасная жуть — почувствовалось зловещее приближение урагана. Летом такие фокусы природы не редкость, поверьте мне, я знаю, о чем говорю. И понятно, я насторожился, но не испугался. В такие моменты главное — подавить волнение.

Конечно, сейчас, по прошествии нескольких лет, будет нелегко описать тот ураган, то светопреставление, хотя я уверен, справлюсь с этой задачей. Но прежде чем рассказывать об урагане, ответственно заявляю, и возьмите это на заметку — на водных маршрутах нашей средней полосы нет укрытий от ненастий; не ищите дом рыбака или турбазу для диких неорганизованных путешественников — их не существует. Надейтесь только на свои палатки. Только на них!

— И когда на наших речках будут оборудованные стоянки для туристов? — сказал я без всяких задних мыслей, но Котел тут же ожил и разнузданно взялся за свое:

— Кто у нас думает о туристах? Вот в Америке в любом захолустье на дороге гостиница с горячим душем.

— Но здесь не дорога, — спокойно, стараясь не огрублять слова, заметил я, — и гостиницы здесь не нужны. Мы специально уехали от всякой цивилизации. Другое дело — изба для путников. Но хватит болтать, смотри, какое грозовое небо! Надо принять разумные меры предосторожности, подстраховаться.

Котел с Кукой легкомысленно отнеслись к моим словам и беспечно развалились у костра. Я посмотрел на них со значением и стал в одиночку подтягивать растяжки палатки, втыкать дополнительные колья…

А буря уже была на носу: гудели деревья, и облака, подчиняясь какой-то небесной механике, носились над нами, как ошалелые, и волны на реке вздымались, точно водяные холмы, и с угрожающей скоростью обваливался берег, будто срезанный гигантским ножом — отваливались куски огромные, с автобус. Потом сразу стемнело, и сверху рухнула стена воды; тугие струи дубасили по головам, прямо вбивали в землю. Совсем рядом полоснуло, шарахнуло и огромная липа у палатки заполыхала, точно факел. Я бросился сбивать пламя, а Котел вдруг вскочил и нервно засмеялся:

— В огне и воде есть колдовство! Какой-то священный ужас!

Он был запуган вконец и дергался, будто его кололи иголками; с ним творилось что-то неладное, он явно немного тронулся.

— Оглуши меня шаровая молния, есть! Мне по душе такой гнев природы! Ее дикие пляски! Ураганы меня возбуждают, но я полностью владею ситуацией, — растопырив ручищи, Кука побежал укреплять швартовые плота.

Спустя несколько минут, потушив огонь, я решил накинуть плащ, полез в палатку, а там… Котел. Я не поверил своим глазам, даже протер их. Пока мы сражались со стихией, этот жалкий трус отсиживался в палатке, да еще для отвода глаз открыл книгу (предупреждаю: трус крайне опасен; спятит от страха и такого может натворить!). Я высказал Котлу все, что о нем думал.

— Не ругайся, как бандит, — дрожащим голосом выдавил он. — Слабое подобие грозы. Можно сказать, грибной барабанный дождик, и… — он не договорил — молния сверкнула так, что мы ослепли.

Через секунду долбанул гром и сверху полетели градины величиной с кулак. В палатке зазияли дыры, точно пробоины от снарядов; через минуту она треснула на две части, а на наших лицах один за другим появлялись синяки — казалось, в нас палили — не камнями, конечно, — картошкой. Мы хотели прикрыться остатками палатки, но огромный вал воды, высотой с железнодорожный вагон, подхватил нас вместе с вещами и потащил в реку. Рюкзаки затонули сразу, за ними на дно отправилась порванная палатка; одеяло и гитара еще плавали, но уже крутились в водовороте, готовые вот-вот исчезнуть в пучине — до сих пор не могу прийти в себя от этой жути.

— Помогите укротить плот! Где вы околачиваетесь?! — со стороны берега истошно кричал Кука.

Котел потянулся к гитаре, я подплыл к плоту, ухватился за бревна, но они встали на «попа» и накрыли нас с Кукой, словно крышка от гроба. Под плотом я ощупал себя и понял, что скорее жив, чем мертв…

Мы выскочили из воды, как пробки, еле отдышались, но плот сохранили.

Все это я рассказал не для того, чтобы у вас, ребята, заледенели внутренности, а для того, чтобы вы не считали нашу поездку легкой прогулкой. Уверяю вас — все было именно так, как я говорю. Больше того — особо жуткие моменты опускаю, чтобы не травмировать ваши юные души. Оцените мое благородство!