Заколдованная шкатулка

Эта знакомая ей комната кажется сейчас какой-то чужой, непривычной. Она освещена только старой зеленой лампой посреди стола, углы комнаты прячутся в тени, кажется, там, в этих углах, таится какая-то безымянная угроза. А возле стола сидят мама и тетя, тетя Тина. Они о чем-то разговаривают, не замечая стоящую в дверях Катю.

— Оставь девочку в покое, — говорит мама, взволнованно сжимая руки. — Не впутывай ее в свои дела!

— Это не только мои дела, — возражает тетя. — Это и ее судьба, а от судьбы не уйдешь. Бесполезно прятаться от неизбежного! Она вырастет — и сама поймет, что…

— Мама! — говорит Катя из двери, из темноты, из неизвестности. — Мамочка, мне страшно!

— Катюша!

Мама вскакивает, подбегает к ней, прижимает к себе, словно хочет от чего-то защитить, поворачивается к тете и бросает ей сердито:

— Смотри, чего ты добилась! Ты ее напугала!

— Хорошо, я уйду! — Тетя встает, идет к двери — и вдруг где-то совсем рядом пронзительно, неумолимо звонит будильник.

— Катя, вставай, тебе пора в школу! — раздается мамин голос.

— Да, мама, сейчас… — сонно бормочет Катя, закрывая голову подушкой. — Сейчас… я уже не сплю… я уже проснулась… еще только одну секундочку…

Будильник звонит не переставая.

Ну хоть еще десять минут… ну хотя бы одну минутку… всего одну минутку…

— Просыпайся! — повторяет мама и щекочет ее нос.

Катя чихает — и на этот раз действительно просыпается.

На диване рядом с ней сидит кошка Диана и щекочет Катин нос лапой, словно пытается ее разбудить. А на столе надрывается телефон. Ну, ясно, сонно думает Катя, этот звон я и приняла во сне за будильник…

Кошка смотрит на нее нетерпеливо и неодобрительно.

— Ну, встаю, встаю… — бормочет Катя, спуская ноги с дивана. — Ты еще меня будешь воспитывать…

Катя поднялась, добрела до стола, но телефон уже замолчал.

— Ладно, ничего страшного, — пробормотала Катя, виновато взглянув на кошку. — Если что-то серьезное — перезвонят…

На часах была четверть первого, и что теперь делать ночью?

После несвоевременного сна она чувствовала себя больной — в ушах звон, перед глазами плавают цветные пятна. А самое главное — от сумбурного сна в душе остался какой-то тревожный осадок. Катя отправилась в ванную, взглянула в зеркало и еще больше расстроилась — лицо со сна опухшее, помятое, все в красных пятнах, глаза кажутся маленькими, заплывшими, тусклыми. Поплескала в лицо холодной водой с запахом хлорки и почувствовала себя лучше. Только тревога никуда не делась.

И тут в комнате снова зазвонил телефон.

Катя бросилась к нему с непонятным волнением, как будто ждала важных новостей, сердце тревожно билось где-то под горлом.

Диана сидела на столе, рядом с телефоном, и трогала трубку лапой — то ли хотела сама ее снять, то ли, наоборот, пыталась предупредить Катю, чтобы та не отвечала.

И правда, протянув руку к трубке, Катя вдруг замерла.

Прежняя тревога охватила ее с двойной силой. Трубку снимать не хотелось, Катя чувствовала, что этот звонок не сулит ей ничего хорошего.

Все же она преодолела свой страх, сняла трубку и проговорила хриплым спросонья голосом:

— Слушаю!

Но ей никто не ответил. Из трубки доносился только монотонный глухой шорох — то ли отдаленный шум моря, то ли шипение старого испорченного граммофона.

— Кто это? — Катя почувствовала тот же страх, который мучил ее вначале недавнего сна, — словно кто-то преследует ее, дышит ей в затылок. И правда, теперь ей показалось, что из трубки доносится чье-то дыхание.

И тут же сквозь это дыхание, сквозь тихий монотонный шорох она расслышала приглушенный смех — холодный, безжалостный, издевательский.

— Я не боюсь! — крикнула она и бросила трубку.

Диана, которая сидела на столе рядом с телефоном, испуганно отпрянула.

— Кто тебе позволил сидеть на столе? — раздраженно проговорила Катя и замахнулась на кошку.

Диана спрыгнула со стола, забилась под диван и обиженно выглядывала оттуда, прижав уши.

Кате стало стыдно: не годится вымещать свой страх, свое раздражение на том, кто слабее, на том, кто не может тебе ответить. Чтобы загладить свою вину, она отправилась на кухню, к холодильнику — посмотреть, нет ли там чего-нибудь вкусного для кошки.

В холодильнике она не нашла ничего приличного, кроме куска подсохшего сыра, и машинально подумала, что утром нужно сходить в магазин. Но эта мысль тут же ушла в темноту как малозначительная. Ее вытеснила неутихающая тревога.

Катя по-братски разрезала сыр, положила половину в блюдечко, позвала Диану:

— Кис-кис-кис!

Кошка грациозно вошла на кухню, взглянула на Катю, дав этим взглядом понять, что обижена, но готова понять и простить, если Катя осознает свою вину и постарается ее загладить. Подойдя к блюдечку с сыром, удивленно уставилась на него, тихонько чихнула и снова удалилась.

— Ну ладно, не сердись! — бросила вслед ей Катя. — Я утром схожу в магазин и принесу тебе что-нибудь повкуснее!

И тут из прихожей донесся какой-то странный звук. Катя замерла, от страха ноги едва не подкосились. Перевела дыхание, прокралась в прихожую…

Там никого не было, и она было успокоилась и решила, что ей просто послышалось, но в это время странный звук прозвучал снова.

Теперь у нее не было никаких сомнений: кто-то пытается открыть дверь квартиры. Тихо, стараясь не шуметь.

Катя подкралась к двери, тихонько накинула старомодную дверную цепочку, отлично понимая, что эта цепочка ничуть ей не поможет, если тот, за дверью, справится с замком. Тут она увидела, что снизу у замка есть обычная задвижка, и заперла ее.

Катя стояла перед дверью с колотящимся сердцем, умирая от страха, прислушиваясь к малейшим шорохом, боясь снова услышать прежний страшный звук. Минуты проходили за минутами. Звук не повторялся, и Катя уже хотела услышать его снова — чтобы в ее положении появилась какая-то определенность.

Наконец она решилась отойти от двери.

Ей пришло в голову позвонить кому-нибудь — не столько потому, что она надеялась на чью-то помощь, сколько для того, чтобы услышать живой человеческий голос.

Катя сняла трубку, но не услышала гудка. Трубка казалась мертвой. Впрочем, прислушавшись, Катя услышала прежний монотонный шум — то ли отдаленный шум моря, то ли шипение старой граммофонной пластинки, на которой кончилась запись.

Катя положила трубку. Ей становилось все страшнее и страшнее.