Заколдованный участок
Шрифт:
– Ну, ты это... Ты не бреши!
– Собака брешет, а я мысли говорю! – сказал Ваучер и ушел, старый каркун.
Он ушел, оставив Савичева в тягостных сомнениях. Даже охоты к работе поубавилась.
Во время ужина Савичев посматривал на Татьяну, и вид у него был такой, будто он прислушивается к себе. Потом, когда она прибиралась и мыла посуду, подошел и хотел приобнять жену за плечо. Но постеснялся: отвык от подобных нежностей.
Татьяна с улыбкой обернулась:
– Ты чего?
– Да ничего... Может, еще что сделать?
–
Татьяна пошла в спальню, разобрала, как говорят в Анисовке, широкую супружескую постель и спросила Савичева:
– Ты ложишься?
Он встрепенулся, сделал было шаг, но тут увидел на стене старые часы, которые давно стали и которые давно надо бы починить. Он снял их и аккуратно положил на стол, сказав жене:
– Посижу еще... Поработаю...
Так, между прочим, за столом и заснул.
А Нестеров в отличие от него заснул в своей постели, спал, как всегда, крепко, но с затейливыми снами. То ему чудится, будто он эстрадный певец и вышел на сцену, и поет, и в зале буря восторга, но вдруг пропадает фонограмма, пропадает его голос, и публика, только что его обожавшая, в один голос издевательски вопит: «Жулик!» То он видит себя в каком-то застенке, перед ним строгий человек, на столе лист со словом «Анкета», человек хватает этот лист, трясет им и кричит: «Вы не тот, за кого вы себя выдаете!» И тут же этот жуткий сон сменяется счастливым: Нестеров видит, как находит прямо на улице деньги, правда, счастье это сомнительное, ибо денег неприятное количество: тридцать три тысячи сре... рублей, конечно. Или совсем ужасный сон: он, Нестеров, стоит на возвышении рядом с человеком в белых одеждах, светлым и благостным, и кричит: «Не верьте ему, это я ваш пророк!» И тут подходит петух, который принял его за курицу, и стучит крепким клювом ему в голову.
От этого стука Нестеров и проснулся. То есть от стука в окно. Вскочил, открыл: за окном стояла Наталья и протягивала деньги:
– Вот, возьмите и закодируйте его, Христа ради! Не могу я уже! Проснулся – полудохлый! И опять требует! Сколько же это можно?
Начинается, подумал Нестеров. Он ведь вовсе не был уверен, что излечение Савичева дело его рук. Да, он попробовал, пользуясь случаем, узнать, вернулась ли к нему способность воздействовать на людей. Но, во-первых, на таких, как Савичев, воздействовать нетрудно, а во-вторых, Нестеров ставил перед собой задачу не кодировать, конечно, а хотя бы усыпить Савичева, но тот, похоже, и сам заснул при первых звуках музыки. Поэтому никаких особенных «кодовых» слов Нестеров не произносил, то есть, строго говоря, никакой кодировки не было.
Но продолжать эту мистификацию не хотелось: совсем уж попахивает авантюрой и шарлатанством. Поэтому Нестеров хмуро спросил:
– Сам-то он хочет закодироваться?
– Да нет, в этом-то всё и дело!
– Тогда не могу. Только с согласия больного.
– Будет согласие! – пообещала Наталья. – Я ему всю рожу расцарапаю и на развод подам, если не согласится!
– Это насилие получится. Нет, Наталья, нельзя так.
– Тогда это... Ну, в газете я читала: без ведома больного. Вливают ему там чего-то, он сам не знает, а лечится. Вот и вы его как-нибудь закодируйте, он знать не будет, а...
– Да ерунда это! Не могу, даже не уговаривайте. Главное – толку все равно не
будет.Помолчав, Наталья спросила упавшим голосом:
– Что же мне, пропадать теперь? А? Сейчас не дам ему – начнется скандал, а то и драка. Убьет меня до смерти, вы виноваты будете!
– Да я-то при чем? Выдумали тоже – на расстоянии! Не бывает такого! Невозможно!
– Но он-то не знает, что не бывает! – сказала Наталья. И, сказав это, вдруг о чем-то подумала. И пошла обратно к дому, крикнув: – Ладно. Без экстрасенсов обойдемся!
Без экстрасенсов обойдемся, думала Наталья, спеша к дому, осененная идеей, о которой мы вскоре узнаем. По пути она свернула в магазин и тут же вышла оттуда со свертком.
Суриков лежал и стонал, когда она вошла в дом.
– За смертью тебя посылать! – взвыл он. – Принесла?
– Принесла, принесла, – сказала Наталья, ставя на стол бутылку. – Только тебе не впрок пойдет.
– Это почему? – не поверил Суриков, медленно вставая и приближаясь к столу на полусогнутых.
– А потому. Зашла к Нестерову сейчас, упросила его, закодировал тебя, как Савичева. Савичев вон второй день не пьет. Не может.
– Врать-то. Как он может меня издали закодировать?
– А по фотографии. Очень даже просто.
– Если ты меня этим хочешь отговорить, чтобы я не пил...
– Да на здоровье! – напутствовала Наталья. – Травись!
Суриков недоверчиво посмотрел на бутылку. Сел возле стола. Открыл пробку. Трясущейся рукой налил в стакан.
А Наталья села на диване и спросила со странной деловитостью:
– Тебя где похоронить-то? На старом кладбище за рекой, с отцом твоим? Или на новом хочешь?
Суриков, приподнявший уже стакан, поставил его обратно.
– Ты чего говоришь, дура?
– Да ничего. В Полынске Мурзина сестры сват тоже закодировался, а не утерпел. Но даже полстакана не выпил: захрипел и тут же упал.
– Ничего, я не захриплю!
Суриков опять взял стакан. Но рука на этот раз тряслась еще больше. Он поставил его. Наклонился, вытянул губы. Уже готов был отхлебнуть и вдруг отшатнулся и схватился руками за горло, давя тошноту. Справился. Закричал:
– Вы что со мной сделали?! Живо беги к нему, пусть раскодирует!
– Ничего подобного! – с холодным отчаяньем сказала Наталья.
– Я же хочу! Хочу же я!
– Пей!
– Не могу! Зараза, психиатр гадский... Наталья, добром прошу, иди к нему сейчас же! Я ведь и стукнуть могу!
– Не можешь!
– Почему это?
– А на это он тебя тоже закодировал!
– Да? А вот посмотрим!
Суриков вскочил и бросился к Наталье, занося руку. Ей, конечно, было страшно, но она терпела, смотрела ему прямо в глаза, не шелохнувшись. Потому что, быть может, решался вопрос жизни и смерти.
А Суриков застыл с поднятой рукой, удивленно глядя на нее. Ему показалось, что он действительно не может ударить.
Он уронил руку и тихо спросил:
– Наташ, за что ты меня так? Господи, тяжело-то как! Помру ведь!
– А теперь выбора нет, Вася: или помрешь – или человеком будешь. А я мучиться больше не согласна! Ну, чего ты? Ляжь иди, ляжь!
Она встала, взяла обессилевшего Сурикова за плечи и стала укладывать его.
Вот такая это удивительная штука – психология!