Закон десанта – смерть врагам!
Шрифт:
Вадим развернулся спиной к скалам, сполз с каменного козырька. Пальцы сжали холодный выступ. Долго так не провисеть. Он задвигал ногами, ища опору. Бесполезно. Ступни болтались в воздухе. Он что-то не рассчитал. Распрямил руки в локтях — повис сосулькой. Усталость в руках — нечеловеческая. Под ногами пустота. Кольцов бросил взгляд через плечо — не успел оценить обстановку, руки разжались. Вадим пролетел сантиметров тридцать и, чуть не свернув пальцы на ногах, упал на колени. Вскочил, не обращая внимания на боль. Быстро посмотрел налево, направо. Кругом скалы, на обрыве кусты стеной. Над головой — массивный желоб, с которого будто стекает гигантская капля… Он не успел защититься. Капля ударила ему в грудь, как чугунное ядро. Падая, он вытянул шею, благодаря чему и не разбил затылок. Ох, уж эта Валюша… Поднялся,
— Катюша, — позвал он.
— Я здесь, Вадим, — прозвучало сверху.
Кольцов вытянул руки.
— Слезай, держу.
Ухнуло что-то массивное. Возможно, Гароцкий, он не смотрел. Понятно, в такой ситуации люди не будут держаться группой. Разбегутся кто куда, не уследишь. Как птенцы из гнезда. Их раньше страх объединял, а теперь он же их разъединяет.
— Я боюсь, Вадим, высоко…
— Сползи по краю, я тебя за ножки обниму.
— Хорошо, Вадим, хорошо…
Не зря по черепу стучали молоточки… Автоматная очередь прошила свод желоба, выбив искры из обрыва! Покатились камешки. Ударила вторая — оглушительная (залпом бьют?)
— А ну, стоять, кролики! — заорали из кустов над обрывом.
Люди не слушались, ныряли в камни. Натерпелись. Началась неразбериха. Пули летели густой стеной, молотя по скалам. Огонь велся, судя по всему, предупредительный — убивать беглецов не хотели. Погоня приотстала: наступившие сумерки притормозили осмотр территории ротонды. «Тропу слонов» обнаружили с опозданием, иначе не позволили бы людям разбежаться… В этот момент Катя и сползла ему в руки. Он уловил движение краем глаза: двое выскочили слева, из кустов, осыпая глину, заскользили вниз. Стрельба оборвалась. Но люди продолжали галдеть: чертыхался Мостовой, визжала Жанна. Вадим пихнул Катю и Валюшу к откосу. Девочка оказалась смекалистой, на что он и рассчитывал: юркнула между двух камней и уже мчалась прочь, ежесекундно озираясь. Он оттолкнул от себя Катю — она льнула к нему, ни черта не понимая.
— Беги за ней… — Но что-то у Катюши разладилось с координацией, она ударилась в камень, отшатнулась, зацепила другой, протиснулась между глыбами, побежала шатко… Он обернулся, встал в позу, готовый бить по мордам. Но кто-то отвел от него беду. Двое с обрыва, не успев добежать до Вадима, наткнулись на очередного беглеца, которого в данный момент и обрабатывали в кустах. Имелись драгоценные секунды. Развернувшись, Кольцов побежал за Катей, но, шарахнувшись от негромкого окрика, нырнул за валун.
— Вадим… — мясная туша семенила наперерез, — подожди, Вадим, я с тобой…
Ага, соглашение о взаимодействии заключим… Кольцов сжал зубы. Только Гароцкого для полного боекомплекта не хватало… Ходячая мишень (причем медленно ходячая), участвовать с таким в забеге, наверное, очень увлекательно. А главное, безопасно. Да и черт с ним, не прогонять же, сам засветился!
Опять простучала длинная очередь. Вадим осел за камень, прикидывая, куда нырнуть. Но стреляли не по ним. Он обогнул камень, не поднимая загривка, и нос к носу столкнулся с Гароцким, который стоял на четвереньках и жадно дышал. Устыдившись своего порыва (нельзя бросать товарищей по несчастью), Кольцов великодушно разрешил:
— Пригнись и топай за мной. Но учти, Антон, будешь тормозить — брошу. Как жену нелюбимую.
Хозяева «конторы» явно испытывали дефицит в живой силе. Угнаться за каждым не хватало бойцов. Но подкрепление прибывало. Вадим с Антоном пробежали через хаотичное нагромождение глиняных глыб, однако женщину и девочку не догнали — те ушли в отрыв. До спасительной чащи оставалось рукой подать; мутные деревья, размытые хмарью, обретали индивидуальные очертания, когда двое молодцов с автоматами наперевес загородили дорогу.
— Стоять, с-суки!
Не «вохра», понятно, но и не сказать, что задубелые профи. Те не станут жаться друг к дружке и не вылезут так близко, если не получили приказ убивать. Вадим замер, машинально оценивая весовые качества нападавших. И тут Антон поразил его до глубины души: то ли безумие охватило, то ли надоело всё… Жалобно воя, не останавливаясь, он попер на обидчиков! Навалился всей массой на первого и принялся выворачивать ствол.
Тот оторопел, попятился. Машинально потянул автомат на себя. Маразм какой-то. Вадим медленно присел, зашарил под собой — тут этих орудий пролетариата предостаточно. Второй тоже растерялся, не смотрел в его сторону. Автомат уходил с линии прицела — уж сил-то у Антона хватало. Автоматчик лукаво не мудрствовал, приказ поступил брать живыми, но зачем напрягаться? В исключительных случаях можно и мертвыми. Тугая очередь пропорола тело. Антон затрясся, как кукла на веревочках…Вадим швырнул булыжник — доброе кило породистого камня, — попал второму в живот. Автоматчик, охнув, выпустил оружие, перегнулся пополам. Первому мешал Гароцкий, который еще не упал. Уронить такую тушу — тоже не пустяк. Вадим напористо толкнул его на убивца — Антону без разницы, куда падать. Тот повалился на автоматчика, оказав Вадиму неоценимую услугу. Второй, пытаясь разогнуться, хватал ртом воздух. Злоба затуманила голову. Кольцов сорвал со второго кепку, схватил за вихор и треснул челюстью об колено. Бандит (а как его еще назвать?), обмякнув, рухнул без звука — если не считать таковым треск ломающейся кости.
Второй пытался выбраться из-под Антона. Исстрадался весь. Вадим охотно помог. Протянул руку. Выдернул бандита за рукав и свободным кулаком двинул под дых. Очень выгодно драться в темноте — когда не видишь обезображенные мукой лица… Паузы в отношениях вполне хватило, чтобы поднять с земли автомат и ударить наотмашь по виску — прикладом. После чего Вадим огляделся — вроде тихо. Вдали постреливали. Вынув фонарик, Кольцов осветил скрюченные тела. Антон Гароцкий мертв — пена на пухлых губах, кровь выходит толчками. В глазах читалось возмущение. Те двое относительно живы, но жизнь их с текущего вечера явно не задалась. Первый тих и покоен, только пальцы скребли жухлую травку, собирая ее в кучку. Второй не прочь был удариться в бега, поскольку мозги перестали работать. Пытался приподняться, гремя раскрошенной челюстью. Вадим занес приклад, шарахнул по второй скуле, для симметрии. Вполне достойный пир справедливости. Убить — это мало, убийство не наказание. Нужно, чтобы жили и мучились.
Брезгливо перевернув тела, он обшарил пояса, нащупал подсумок, набитый магазинами, штык-нож, фляжку. Чем стягивать все это добро, проще снять вместе с поясом да надеть на себя. Он так и сделал, отметив добротную мягкость кожи, не свойственную стандартным армейским ремням. Напоследок осветил покалеченных — врага надо знать в лицо. Типовые «качки» полувоенного образца. Один потолще, другой пожилистее. Возраст примерно… Христа. Теперь наверняка уверуют. Один из автоматов он забросил далеко в кусты, другой снял с предохранителя, дослал патрон в ствол и вновь поставил на предохранитель. Сжав рукой затворную раму, потащился в лес.
И куда же, разрази их нехорошая болезнь, делись эти бабы?…
Это был густой и крайне запущенный лес. Неизвестно, каких объектов тут понастроили, но за природой не следили. Слишком много камней. В былые времена они устилали русло реки, а то и не одной, являясь уместным элементом пейзажа. Реки испарились, а камни остались, обросли кустарником, деревьями… Избыток неровностей — от приличных оврагов до символичных, обросших клюквой канав, в которых очень удобно ломать ноги. На каждом шагу — деревья. Развесистые ели — пышнотелые, с многослойными юбками, оборками, иногда — сосны, а то и вовсе — прямотелые кавалеры-кедры с замшелым основанием, неохватные, с плетущимися по земле корневищами, в которых ломать ноги еще удобнее. Вадим не ощущал пройденного расстояния — в ночном лесу его трудно оценить, слишком много факторов скрадывает. Скорее всего, он топтался на месте. Бесчисленные канавы изматывали. Тормозил подлесок, опутывающий ноги ветками-жгутами. Хрустел бурелом-предатель. На каждой сломанной гнилушке он застывал, напряженно вслушивался. Усталость в итоге сразила. Кости ныли и просили отдыха. Он устроился под юбочкой у внушительной елки, нарезал лапника. Развалившись на мохнатом ложе, закурил, с наслаждением вытянул ноги. Прохлады он пока не ощущал — слишком энергично вел себя этим вечером, чтобы так быстро отдать тепло. Он лежал и ни о чем не думал, отдыхал. Докурив, раздавил сигарету о жухлые иголки, вытащил из пачки новую, снова закурил. Расслабление катило — то, что надо…