Закон фронтира
Шрифт:
— А с Главным? — поинтересовалась Женя, утрамбовываясь под дверь.
— Хватит язвить, — посоветовал Олег и вышел наружу.
Вдоль обоих бортов «Чероки» протопали тяжелые башмаки и остановились. Патруль занял оборону.
Гош остановил тягач посреди двора, заглушил двигатель и с трудом выбрался наружу. От рычагов очень устали руки, и снять шлемофон оказалось неожиданно сложным делом, а закурить — и подавно.
Большой сидел на подножке «Лендровера» и громко всхлипывал. Цыган с потерянным видом бродил среди развалин коровника. Внутри сгоревшего дома что-то с грохотом упало и чертыхнулся Костя.
Гош
Большой поднял зареванное лицо.
— Что же теперь делать? — спросил он.
— А? — не расслышал оглохший Гош.
— Я говорю — что делать теперь?
Гош спрыгнул на землю и, неловко ковыляя — оказывается, болели не только руки, — подошел к Большому.
— Это все моя вина, — сказал он, глядя великану прямо в глаза. — И ничего уже не поправишь.
— Оставь, Гошка. Ни в чем ты не виноват.
— Я отпустил их. Понимаешь, отпустил.
— И правильно… — Большой снова всхлипнул. — Отпустил — и правильно. А что ты должен был сделать? Расстрелять на месте только за то, что они тебя почему-то не любят?
— Не знаю…
— Все к этому шло, — подал голос Цыган, выбираясь из коровника с парой обугленных лопат в руках. — Так и так. Неделей раньше, неделей позже, какая разница. Не забыть бы только Косте морду набить.
— Да что же мне теперь, повеситься, что ли?! — плачущим голосом взмолился из дома Костя. — Ну заснул я, заснул! Да! А эти…? Кто их просил рацию на столе бросать?
— Заткнись, — попросил Большой. — А то я тебе… Ох, не могу… Не смотрите на меня, ребята.
— Да мы и не смотрим, — Цыган протянул Гошу лопату. — Где?
— В саду, наверное, — понял Гош его немой вопрос. — Фермера где хоронили?
— Там. Под забором.
— Вот и пошли.
— Эй, Большой! Кончишь плакать, найди лопату и присоединяйся.
Большой в ответ что-то промычал сквозь обильные слезы.
— Тоска, — пробормотал Цыган. — Какая же тоска, мужики! Снова мы осиротели. Это что, судьба? Карма?
— Если Женя не выберется из города, — сказал Гош, взвешивая лопату в руке, — я им покажу, какая у меня карма!
Могилы копал, в основном, Гош. Цыган то и дело отходил в дальний угол сада покурить, и слышно было, как он там давится слезами и бормочет проклятья. А у Гоша внутри будто застыло все. Он методично копал, совершенно механически, так же, как учился перезаряжать автомат несколькими часами раньше. И думал о том, что теперь осталось чуть-чуть до самого дна. Совсем чуть-чуть. Еще вот потерять Женю — и все, конец. Можно будет честно признать, что становиться человеком ему, Георгию Дымову, не стоило. Лучше бы он очнулся «тупым».
Убитый горем и раздавленный чувством вины Костя, добровольно взваливший на себя обязанности похоронной команды, выволок в сад два завернутых в брезент тела. Вернулся в дом и принялся там забивать гвозди. Принес два грубо сколоченных из обгоревших по краям досок креста с табличками.
— Что написать? — спросил он хрипло.
— Просто имена. Корсаков Александр Алексеевич, Филин Николай Иванович. Выпить у нас есть?
— В подвале осталось.
— Давай, тащи. Выпить и закусить на всех. Ох, нажрусь я сегодня…
Костя ушел. Гош продолжил копать.
Цыган не появлялся, Большой тоже. Гош кидал землю и размышлял, что же такое пережил Белый, если отказывался признать свое имя, при этом таская постоянно в нагрудном кармане собственные водительские права. Необычные права, новые, российские, с цветной фотографией.— Эй! — закричал во дворе Цыган. — Малыш!
— Это не Малыш. Это Генри бродит, — сказал Большой. — Убили гады Малыша.
— Точно, Генри. А я-то обрадовался… Будет нам от рыжей на орехи.
— Ты ее из города вытащи сначала.
Гош забросил наверх лопату и выбрался из могилы.
— Костя! — позвал он.
С пепелища вышел и двинулся к столу нагруженный выпивкой и закуской Костя.
— Генри — твой. Значит, ты у нас остался единственный наездник. Регулятор графства Линкольн… Хочешь послужить обществу?
Костя в ответ только вздохнул.
— Как наших похороним, тут же собирай манатки, прыгай в седло и скачи к городу. Туда, где я Женю собирался встречать, тебе ребята покажут. Осторожно покрутись там, посмотри, что и как. На засаду только не наткнись. Хотя для тупых засада — это перебор. Сделаешь?
— Запросто.
— Не очень это рискованно будет?
— А мне теперь все равно.
— Вот тебе-то как раз не все равно. Ты нам еще понадобишься.
— Не бойся, я аккуратно.
— Женькино барахло сгорело?
— Начисто. Даже винтовка, и та никуда не годится.
— Проклятье! Ладно, вернется живая, я ей платье от Кардена подарю.
— Мне подождать ее до рассвета?
— Если это окажется реально — да. Часов до девяти.
— Так я вас там и встречу…
— Мы не пойдем в Тулу, Костя, — сказал Гош.
— Это как? — не понял Костя. Лицо его окаменело.
— Сначала мы поедем в войсковую часть и найдем что-нибудь большое и страшное. А потом уже в Тулу. Расслабься.
— А-а…
— Кому бы скотину уцелевшую отдать…
— Некому. Ты не о том сейчас думаешь. Ты лучше прикинь, что делать, если тупые вернутся на добивание.
— Мы уйдем сразу же после того, как наших похороним. Ждем тебя к часу дня в парке техники у первого бокса. С Женей или без нее, все равно. Ладно, зови ребят.
Костя покорно ушел во двор. Гош сидел на краю могилы, свесив ноги вниз. Он сегодня вычерпал себя до конца. А впереди был еще гусеничный марш километров на шестьдесят. И очень много всевозможных сложностей и неприятностей, предсказать которые Гош пока не брался, но чувствовал, что без этого не обойдется. Жить не хотелось, а хотелось заснуть и не проснуться. Или все-таки проснуться и обнаружить, что весь этот безумный год был просто кошмаром. Тяжелым, мучительным, но всего лишь сном.
Объездчики без лишних церемоний опустили тела в могилы, засыпали их и воткнули в землю кресты. Белого застрелили в коровнике, где он работал. Сан Сеича взяли в саду и забили насмерть. Мобильная рация лежала в доме на столе, как раз на таком расстоянии от обоих погибших, что они не могли слышать ее сигнал. А уставшего от пастьбы в одиночку Костю просто разморило на солнышке. Да так крепко, что отчаянные вызовы Цыгана подняли его слишком поздно. Он увидел столб дыма и бросился на выручку, но все уже умерли и пожар догорал. Судя по следам, на ферме побывал давешний БТР и человек двадцать народу. И в любой момент они могли вернуться. Но Гош больше не в силах был спешить. Он устал. И ему хотелось выговориться перед Сан Сеичем — хотя бы на прощанье.