Закон и честь

Старший инспектор в кои-то веки не пропустивший мимо ушей ни слова из страстной речи учёного, вынужден был признать, что последний во многом прав. Пожалуй, иллюзиограф и впрямь довольно-таки занятная штуковина. Сходить, что ли, на сеанс, глянуть самому хоть одним глазком, что это за дивный зверь такой?..

— Смотрю, у вас особое отношение к этому чуду, — сказал Джентри, поглядывая в окно. За стеклом проносились подпирающие друг дружку скромные загородные домики. Стало больше деревьев, садов, свежих пашен. Совсем скоро поезд вырвется на простор, где его буду окружать одни поля, расчерченные насаждениями сбросивших листву лесополос.

— Вообще-то это я придумал иллюзиограф, — небрежно сказал Крейг и скромно потупился.

Джентри медленно повернул голову и настороженно уставился на явно завравшегося учёного.

— Хм, вообще-то даже мне, человеку весьма далёкому от всех этих игрушек, известно, что иллюзиограф придумал Кристоф Дюбуа. Вы здесь каким боком, сэр?

— Разве вы уже забыли, что я вам говорил на счёт своих изобретений и распространённой в нашей учёной среде гибкой системе тайной работы? — Крейг был само недоумение. — Я же рассказывал вам, что практически все мои открытия, запатентованные ОСУ, носят имена абсолютно посторонних людей, не имеющих к ним никакого отношения! Так же и с иллюзиографом. Я продал патент на его производство ОСУ, они приписали это изобретение некоему Дюбуа, я даже не знаю, существует ли такой человек в действительности, и все остались довольны. Я получил свои деньги, ОСУ долгосрочный патент, этот Дюбуа известность, а простые люди невиданное до селе развлечение. Все довольны и все счастливы! Разве такой подход не прекрасен?

Джейсону нечего было возразить. Он продолжал с несколько пришибленным видом поглядывать на спокойно рассуждающего о весьма значимых для человечества вещах учёного. А в принципе, что плохого в желании Крейга работать инкогнито? Разве это противозаконно — не высовывать из лаборатории носа и не мелькать на страницах газет? Да и какая, в конце концов, разница для народа, кто именно придумал очередную игрушку! Дюбуа, Крейг или ещё кто… Всегда в первую очередь в памяти остаются сами открытия, изобретения, а уж потом фамилии придумавших их людей. Вот даже если взять первое пришедшее на ум техническое достижение за последние тридцать лет, такое, как тот же паровоз. Кто первым догадался соорудить и поставить на рельсы этого железного монстра? К стыду своему Джентри не знал, зато отлично знал, что паровоз из себя представляют. И старший инспектор не думал, что в этом плане сильно отличается от остальных. В веках остаются открытия. Имена помнят немногие. И в чём-то это неправильно. Людская забывчивость часто приводит к весьма печальным последствиям.

— Вы дьявольски интересный человек, Гордон, — Джентри теперь смотрел на кутающегося в пальто учёного несколько по-другому.

— О, я полон всяческих сюрпризов, — подмигнул ему свободным от пенсне глазом Крейг.

_________________________________________________________

Дуглас Макинтош, кондуктор поезда «Столичный экспресс» обошёл уже шесть вагонов, три класса «люкс», три первого класса и протиснулся через дребезжащие от тряски двери в коридор седьмого, так же относящегося к первому классу. Шесть купе, шесть постукиваний, шесть вежливых обращений и дальше в следующий вагон. Рутина. Обычная тоскливая и однообразная рутина изо дня в день, из месяца в месяц, из года в год. Макинтош работал кондуктором «Столичного экспресса» вот уже без малого двенадцать лет. Двенадцать лет однообразной рутины. Но Макинтош был из той породы счастливчиков, которым нравилась их работа. Ему нравилось ощущать себя частью чего-то важного и значимого. Он был как бы незаменимым винтиком в механизме этого поезда. Поездом управляют люди, такие же винтики, как и он. Машинист, помощник машиниста, кочегар, кондуктор, прочие работники… Вытащи все эти винтики и механизм рассыплется. Поезд остановится, и никто никуда не поедет.

За всё время работы Макинтош не получил ни одного взыскания. Спокойный, подчёркнуто вежливый и уравновешенный, он отлично ладил как с начальством, так и с коллегами. Ну и что, что на первый взгляд, его обязанности не назовёшь слишком уж сложными или тяжёлыми? В работе поезда каждый винтик выполняет свою роль. Макинтош проверял билеты, отлавливал «зайцев» и обеспечивал должный порядок на борту состава. Такова была его работа, и он с ней превосходно справлялся.

За двенадцать лет Дуглас изучил «Столичный экспресс» вдоль и поперёк, знал досконально каждый закуток любого вагона. Ещё ни один безбилетник не смог от него укрыться. Подобных негодяев, нарушителей отточенной работы поезда Макинтош вылавливал, где бы они ни прятались. От его чуткого нюха и острого взора невозможно было укрыться ни в вагоне-ресторане, ни в багажном вагоне, ни в тендере с углём. Если Макинтош нападал на след «зайца», то будьте уверенны, как бы не был хитёр негодник, а от карающей длани вездесущего кондуктора он не уходил.

Итак, последний четвёртый вагон первого класса, за ним в сцепке идёт вагон-ресторан, а дальше начинаются, вплоть до общего по счёту четырнадцатого, плацкартные вагоны второго класса. Замыкали состав битком забитые бедняками пять вагонов третьего класса и багажный вагон.

Макинтош поочерёдно стучал в двери купе, входил внутрь, зорко, но ненавязчиво осматривал расположившихся на мягких диванчиках пассажиров, проверял билеты, щёлкал компостером, желал доброго пути и выходил. Такие вот нехитрые отработанные за годы службы до автоматизма манипуляции, повторяющиеся изо дня в день. Вагоны первого класса отличались от люксовых более скромной отделкой стен и отсутствием дорогих марок вин в застеклённых барах. В остальном различия были настолько незначительными, что незнающему человеку и в глаза не бросались. Чуть проще занавески на окнах, возможно, подушки диванов не такие мягкие, вешалки внутри гардеробных шкафов из менее «престижных» пород дерева.

Под перестук колёс, ступая по устилающему пол узкого коридора тёмно-зелёному коврику, Дуглас добрался до последнего, шестого купе четвёртого вагона первого класса. Кондуктор на секунду замер напротив двери, затем резко постучал костяшками пальцев по деревянной, вскрытой лаком вишнёвого цвета поверхности, и нажал на ручку. Дверь бесшумно отворилась внутрь, и он переступил порог купе.

— Добрый день, пожалуйста, приготовьте ваши билеты, — заученно проговорил Макинтош. Внимательные глаза пожилого кондуктора за долю секунды обшарили салон от и до, и, не заметив ничего противозаконного, остановились на пассажирах.

Путешествующих в шестом купе четвёртого вагона первого класса было трое. Одетый в шерстяной светло-серый костюм-тройку мужчина с котелком на голове мирно дремал, уткнувшись подбородком в грудь, под мягкое покачивание вагона. Сидящая рядом с дремлющим пассажиром дама в длинном кремовом платье с горностаевым манто и широкополой шляпке, украшенной страусовыми перьями, следовала примеру своего соседа по диванчику. Должно быть, супружеская пара, утомлённая долгими переездами, решил про себя Макинтош. Крепко спят, даже на стук в дверь не проснулись. Было, правда, нечто такое, что смущало Дугласа в них, то, чему он не мог дать никакого объяснения… Ну что ж, так или иначе, придётся потревожить этих спящих голубков. Порядки одинаковы для всех. Но начнёт он, пожалуй, с третьего, бодрствующего пассажира.

Макинтош негромко кашлянул и повторил, особенно выделяя последние слова:

— Сэр, ваш билет, пожалуйста.

Тот словно и не слышал кондуктора. Знай себе продолжал, сгорбившись, сидеть на втором диванчике, облокотившись о стол и глядя перед собой. Макинтошу показалось, что он что-то шепчет под нос. Какая-то неразборчивая скороговорка. Широкие плечи странного пассажира подрагивали. Что это с ним, насторожился Макинтош, делая осторожный шаг вперёд? Приболел или же элементарно пьян? Тогда непонятно, как умудрилась заснуть эта парочка, находясь в одном купе с этим подозрительным типом!

— Сэр, что с вами? Вам плохо? — Дуглас наклонился, пытаясь заглянуть в скрытое стоячим воротником длинного потёртого кожаного плаща лицо бормочущего человека. Кондуктор надеялся, что всё ещё образуется самой собой, что ситуация вот-вот прояснится, и он потом сам посмеётся над собственной подозрительностью. — Сэр?..

— Нет-нет-нет, мне вовсе не плохо, мне очень даже хорошо, — внезапно отозвался пассажир, заставив Макинтоша вздрогнуть и покрыться противными мурашками. Голос заговорившего резал уши, был гортанным, скрипучим, и довольно мерзким, словно обсыпанным наждачной крошкой и приправленный издёвкой пополам с ехидством. — Плохо моим друзьям. Бедняжки… Им так плохо, что они не выдержали и заснули. Давайте не будем их будить, мистер контролёр. Уверен, мы сами во всём разберёмся.

Он начал подниматься, опираясь огромными заросшими чёрными волосами кулачищами о стол. Выпрямившись, пассажир едва не вонзился тульей высокой шляпы-цилиндра в оббитый бархатом потолок купе. Макинтош, изумлённо разинув рот, попятился назад. Этот тип был ну просто огромен! Рост футов семь, не меньше! Могучие плечи, длинные как у гориллы руки, вытянутое, заросшее жёсткой щетиной угловатое лицо, крючковатый нос, неприятно извивающиеся, словно живущие собственной жизнью губы, торчащие неопрятные бакенбарды… Встреть Макинтош этого детину в тёмном переулке глубокой ночью, точно бы наложил в штаны от страха. Но… Но здесь не тёмный переулок! Здесь шестое купе четвёртого вагона первого класса поезда «Столичный экспресс»! Здесь, чёрт возьми, этот здоровенный бугай находится на территории Дугласа Макинтоша, кондуктора, который является царём и богом для любого севшего на этот поезд человека. И никакому громадному заросшему детине не напугать его.