Закон контролера

– Короче, так, – сказал я разведчику, полностью отпуская контроль над его телом.

И озвучил план.

Тот усмехнулся разбитым ртом.

– Хрен знает, кто ты и на кой тебе оно надо, но это самоубийство. Мы в здании регионального отделения конторы. Тут тебя в твоей порезанной гимнастерке любой опер выкупит за две секунды, а оперов тут много.

– Ну, это мы посмотрим, кто там кого выкупит, – сказал я, проверяя, дослан ли патрон в «макарове», который я забрал у бесчувственного капитана. – Других вариантов все равно нет. Ну ты как, идешь или остаешься?

– Иду, – сказал разведчик, вставая со стула. Его качнуло в сторону, но он удержался на ногах и добавил: – Надеюсь, что дойду.

И, сложив руки за спиной, направился к двери. Я, немного задержавшись напоследок, пошел следом, держа пистолет направленным в поясницу разведчика.

В коридоре возле двери стоял давешний амбал, но я был готов к этому, вломившись в его мозг как грабитель в банк, вырубив ментальным ударом охрану – в данном случае отключив логику. Если б у двери стоял волчара хоть наполовину такой же устойчивый к пси-воздействию, как разведчик, сейчас бы тот волчара уже тащил из кобуры табельное оружие – а мне в силу крайней измотанности организма пришлось бы тупо стрелять в советского сотрудника КГБ, чего мне ну прям очень не хотелось. Свой же, как-никак. Тот случай, когда тебя хотят убить, а ты в силу своих моральных заскоков, конечно, обороняешься, но при этом тебе крайне неудобно. Типа, «извините, пожалуйста, за простреленные колено и локоть, мне искренне жаль, что так получилось».

К счастью, амбал был туповат. Типичный хороший исполнитель, надежный и безынициативный, как автомат Калашникова. Нажал на спуск – стреляет, не нажал – отдыхает. В мозгу у него был несложный набор навыков, хорошо отработанных и вполне достаточных для его должности, не требующей способностей к руководству. Потому для меня оказалось не сложно показать ему то, что он ожидал увидеть, когда открылась дверь кабинета, больше напоминающего пыточную. А именно – бесстрастно-деревянное лицо его начальника над знакомой униформой.

– Короче, старшина, – сказал я. – Слушай приказ. Кабинет закрыть, никого не впускать до моего особого распоряжения.

– А что с задержанным? – несколько обескураженно спросил старшина, вероятно, удивившись необычному приказу.

– Задержанного я сам отконвоирую. А фашист пока пусть в кабинете посидит, подумает о своем будущем. Вопросы?

Старшина мельком кинул взгляд внутрь кабинета, где переодетый в фашистский мундир капитан сидел прикованным к стулу с комком из носков во рту вместо кляпа – причем для надежности этот комок я надежно зафиксировал у него на затылке обрывком ремня. Задохнется от вони, которую вобрали в себя те носки, ношенные сначала фашистом, потом мной, – туда ему и дорога. Выживет – пусть его коллеги разбираются, откуда у него рация, замаскированная под сигаретную пачку, которую я предусмотрительно поставил на середину стола. Понятное дело, что образ тела, сидящего на стуле, я тщательно замаскировал в голове старшины под себя.

– Вопросы, старшина? – с нажимом повторил я.

– Никак нет! – рявкнул амбал, захлопывая дверь спецкабинета и доставая связку ключей.

– Выполнять, – бросил я через плечо и, ткнув разведчика пистолетом в позвоночник, направился вдоль по коридору.

Утро было слишком ранним для того, чтобы в учреждении находилось много сотрудников. Советские круглые часы в конце коридора показывали четверть шестого, и те кагэбэшники, кто попадался нам на пути, были, к счастью, или полусонными, или слишком погруженными в свои мысли для того, чтобы обращать внимание на избитого задержанного, которого куда-то ведет их коллега. Ведет – значит, надо, рабочие моменты, ничего особенного.

Правда, пару раз замечал я взгляды, скользящие по моим погонам, – видимо, не совсем по званию было капитану конвоировать негодяя со следами допроса с пристрастием на лице. Но для корректировки легкого недоумения особых сил не требовалось – даже цыганки, которые ни разу не псионики, умеют «отводить глаза», так что столь ненавязчивую эмоцию, как мимолетное удивление, я легко нейтрализовал, просто переключая внимание сотрудника на что-то другое. Например, на яркий плакат, почти полностью закрывающий трещину на стене, с крупной надписью «Будьте бдительны!», где над ней был изображен суровый, но справедливый борец с классовыми врагами, уверенно смотрящий в светлое будущее.

Я исходил из того, что все коридоры рано или поздно приводят к выходу. И точно. Коридор повернул вправо и закончился «ресепшеном» времен развитого социализма, а именно колченогим пролетарским столом, сколоченным грубо, но надежно. За столом сидел пожилой старлей, родившийся явно в девятнадцатом веке, прошедший две войны и, судя по колючему взгляду, подозревающий в измене всех без исключения.

Пройти мимо такого волчары, думаю, не получилось бы точно: мозги, бронированные многолетним опытом работы сначала в военно-революционном комитете и далее по цепочке ВЧК-ГПУ-ОГПУ-НКВД-МГБ-КГБ, запудрить было не так-то просто. А в моем состоянии просто невозможно. Я только инфу о биографии смог считать с его мозга, она прям на поверхности лежала незащищенная – видимо, хозяин мозга очень ею гордился и не скрывал ни от кого.

Но, к счастью, старлей пил горячий чай из стакана с подстаканником, и за мгновение до того, как его липко-проницательный взгляд упал на мое лицо, я совершенно интуитивно применил простой прием также из цыганского арсенала – мысленно толкнул ветерана невидимого фронта под локоть.

Получилось грубо, но действенно. Коричневая и, судя по пару над стаканом, горячая жидкость плеснула старлею на штаны. Куда именно, я не увидел – стол помешал, но судя по реакции, попало прямо на ширинку.

Когда кипяток выливается на причиндалы, бдительность обычно несколько притупляется. Посему вместо того, чтоб разоблачить мой коварный план, старлей выскочил из-за стола, отряхивая штаны и матерясь столь витиевато, что в другое время я бы остановился послушать и набраться опыта. Но сейчас мне было не до обучения тонкостям великого русского языка, и я просто прошел мимо, слегка нажав разведчику стволом меж лопаток чтобы он чуть шустрее шевелил поршнями.

К счастью, выход из ведомственного здания не был оснащен турникетами и тому подобными неприятностями, поэтому вышли мы без проблем. Возле здания стояли четыре припаркованных легковых автомобиля с глазастыми фарами, которые в наше время уже антиквариат.

Особенно выделялся среди них черный «Паккард Патриций», наверняка поставленный американцами по ленд-лизу для высокопоставленных бойцов невидимого фронта. Я эту модель знаю потому, что она явилась прообразом для знаменитой советской «Чайки» – пожалуй, одного из самых красивых автомобилей периода Советского Союза. И узнаваемых благодаря внушительным «клыкам» непонятного предназначения на хромированных бамперах.

Номер на «Паккарде» был блатной, «2222». Я даже не удивился, когда увидел через стекло ключи в замке зажигания. Естественно, кто ж осмелится угнать машину представительского класса с кожаным салоном, стоящую возле здания КГБ и вылизанную так, как принято во все времена вылизывать кареты больших начальников?

Ну, я к высоким чинам всегда был равнодушен, в Зоне они никого не впечатляют – мутантам все равно, кого жрать, большую шишку или бомжа. Потому я, изначально планировавший выбивать пистолетом стекло и соединять вырванные провода, цивилизованно открыл дверь и, просто сев за руль, завел машину, довольно заурчавшую движком, словно поглаженный кот.

Разведчик тяжело плюхнулся рядом на пассажирское сиденье. Бледный как смерть, того и гляди отрубится.

– Куда? – бросил я, выруливая со стоянки.

– А тебе куда надо? – тяжело спросил разведчик.

– К той подстанции, где ты меня вырубил.

– Это на другом конце города. Езжай прямо, потом налево и снова прямо.

– Принято, – кивнул я – и нажал на педаль газа.

* * *

Машина летела по улицам города мягко и быстро, как и положено ездить таким автомобилям. Правда, я был не уверен, что на очередном повороте не впишусь в угол какого-нибудь дома – картинка перед глазами уже реально двоилась от усталости, нервного напряжения и последствий нескольких чувствительных ударов по черепу…