Закон молчания

Дэн на это снова кивнул, слушая, как к такси вернулся один из пассажиров, как он сунул руку за отворот пиджака, заставив подумать, что на этом — все, и как в этой руке оказался всего лишь пухлый конверт.

— Денег по тем временам было до черта. Когда я вернулся домой, меня чуть удар не хватил. Но знаешь, хотя мне сразу же сказали, что им нужны хваткие парни и вообще, чтобы заскакивал, если нужна помощь, я ни на секунду не думал, что соглашусь. Ввязываться в такие делишки — ну его. — Тед хмыкнул и покачал головой, собираясь с мыслями для следующей части рассказа, но друг его опередил.

— Тебя нашли, — просто сказал он, и оставалось только кивнуть.

— Да, прямо на следующий день. Мог бы и сразу сообразить, что этим закончится.

Говорить осталось совсем немного. Выволокшие из машины громилы, передавшие привет от мистера Гамбино. Запыленный двор. Пара бейсбольных бит. И пусть Тед был в неплохой форме, четверо мордоворотов — это четверо мордоворотов, а когда у одного из них в руках возникает пистолет — нечего ему противопоставить, кроме собственной реакции, помноженной на желание выжить.

По сути, Теду повезло дважды: его такси смогли выследить недалеко от бара «Маранцано», и до этого бара удалось добраться.

И выбора как такового не осталось вовсе. Либо присоединяешься к тем, кто тебе помог, и получаешь защиту, либо надеешься, что удача улыбнется тебе и в следующий раз.

Тем более, поначалу казалось — и нет в этом ничего страшного. Какая разница, что за машину водить? А тут еще и хозяин тем же вечером заявил, что парни, у которых проблемы с серьезными людьми, ему не нужны, и вышвырнул пинком под зад. Все еще действовавший в те времена сухой закон Тед и сам считал полной ересью. А во что именно встрял, и что это — дорога в один конец, стало ясно намного позже.

Закончив, Тед задумчиво поднял пустую чашку, покрутил ее в руках и вернул на пол. Снова — уже в который раз — спросил себя, а мог ли тогда он поступить иначе и поступил бы, дай ему кто-то возможность все переиграть? Правда заключалась в том, что он не знал. Разве что переиначивать ту смену целиком, потому что с момента, когда он остановился подождать двух пассажиров, свернуть в сторону было уже невозможно.

— И как тебе теперь? — проговорил внимательно смотревший на него Дэн.

Вместо ответа Тед подхватил бутылку, сделал глоток прямо из горлышка и помотал головой.

— Какое же все-таки дерьмо, — бросил он. — И кто только его ценит?

Дэн еще немного помолчал, не отводя взгляда.

— На самом деле тебе повезло не дважды, — негромко проговорил он, — а четыре раза.

— Н-да? — Тед вскинул брови и взлохматил волосы. — И в чем же еще?

— Начать с того, что тебе вообще могли не предлагать ни помощи, ни принятия в семью. Здесь все строго, рекомендовать новичка должно не менее трех человек, и так быстро никто никого не возьмет: здесь есть свои лимиты, на количество в том числе. Но два года назад вот-вот должны были отменить сухой закон, это грозило серьезными переменами, и оба клана спешно наращивали силы, готовясь к серьезной стычке. А заодно пробовали друг друга на прочность. Это первое. Второе же… — он чуть повел плечами под футболкой. — Стычки так и не случилось. Комиссия шикнула вовремя, доны пожали друг другу руки, и все успокоилось. Так что, — здесь Дэн слегка хмыкнул, — ты, можно сказать, попал в тихое время.

Тед не ответил. Опустив голову, он разглядывал собственные ладони. Следов давно не осталось, да и остаться не могло, но отчего-то казалось, что на них все равно есть невидимая, самим собой знаемая печать: «Он — один из нас». Слишком уж ярко, едва ли не ярче ночной погони, отпечаталось в памяти посвящение…

…Сперва Теду все казалось забавным. И требование раздеться догола, чтобы продемонстрировать отсутствие «жучков», и то, как нелепо он чувствовал себя в костюме и при «удавке», без которых являться на церемонию — да, черт возьми, церемонию и никак иначе! — не полагалось. И мрачноватая торжественность всех собравшихся в задней комнате бара. Без электричества, при горящих свечах, от которых в воздухе тянуло копотью. Все это напоминало инсценировку, дурацкую игру, где собравшиеся вот-вот сбросят маски, похлопают друг друга по плечу и разойдутся восвояси. Так же не бывает. Не может быть такого, что вот это вот тайное собрание тайного общества в полутьме — всерьез! Подходя к столу, он и вовсе думал одно: «Только бы не заржать в голос!» Едва ли присутствующим это пришлось бы по душе.

— Давай, — подтолкнул его в спину Том, один из той самой пары ночных пассажиров, и когда со стула вслед за остальными поднялся мужчина под пятьдесят с бульдожьим лицом и залысинами у висков, прошипел в ухо: — Дон Сальваторе.

Тот внимательно оглядел всех в комнате, остановился на вставшем напротив Теде и на мгновение опустил веки, прикрывая глаза, блестящие, как темные пуговицы.

— Господа, — голос у Сальваторе оказался густой, сочный, — я думаю, все знают, зачем мы здесь сегодня. Если у кого-то есть возражения, самое время их озвучить. — Он помолчал. — Хорошо. Как твое имя?

— Тед. Теодор. — Очень хотелось поморщиться, когда Том снова толкнул его, на этот раз в бок и совсем незаметно.

— Теодор. — Дон словно покатал имя на языке. — Teo d’oro.[1] Хорошее имя. Итак, сегодня ты вступаешь в семью. Знай, что после дороги назад уже не будет. С этого момента семья — самое главное, что у тебя есть.

Он говорил и говорил. О том, что это — общество немногих избранных. Что мафия — дело чести. Что семья всегда поможет своим, в любых проблемах, стоит только обратиться — не важно, что за вопросы придется решать. Что приоритеты семьи важнее всего остального. Важнее детей и братьев, жен и друзей, матерей и отцов. И чем дальше, тем меньше хотелось смеяться. Потому что здесь, сейчас, для этих людей все было на полном серьезе, они воспринимали происходящее не как спектакль по поводу или никому не нужную, но сохранившуюся традицию — но как необходимость.

Палец протянутой руки резануло коротко и остро, когда стоявший справа от Сальваторе человек, массивный, со слишком выраженной ямкой на подбородке, провел по нему отточенным лезвием. Кровь закапала на образок — крохотный и совсем простой, всего лишь аккуратно вырезанная распечатка, — и когда он, подожженный, оказался в руках, их ударило болью. Тоже короткой и почему-то ледяной. Цветная картинка даже не успела сгореть до конца — сомкнуть и потереть ладони друг о друга, гася пламя, нужно было практически сразу, вслед за доном повторяя:

— Пусть я сгорю в аду, если предам свою семью…

…Движение рядом и стук Дэновой чашки по полу заглушили отзвуки собственного голоса, и освещение в комнате, только что переплавившейся в другую, озаренную пляшущими огненными язычками, показалось неуместно ярким.

Рыжий свою порцию так и не осилил, переместив в себя едва ли половину — и ту, наверное, лишь потому, что не хотел оставлять Теда пить в одиночестве. И от этого вдруг возникло чувство, что он просто присел Дэну на уши.

— Я не жалуюсь, — проговорил Тед, глядя перед собой. — И оправдаться не пытаюсь. Я прекрасно понимаю, кто я теперь. — Он хмыкнул и на мгновение замолк. — Ты спросил. Я рассказал. Вот и все.

Легкое прикосновение к плечу заставило повернуться. Дэн смотрел на него прямо и серьезно, и на дне чуть потемневших глаз не плескался хмель.

— Я знаю, — просто сказал он. Повторил: — Я знаю. И… чтобы ты тоже знал: я не собираюсь говорить про Марию. И вовсе не из-за грузовика. От меня — никто не…

— Сдурел?! — перебил его Теодор, возмущенный до глубины души самим предположением.

Тот не вздрогнул и не отшатнулся. Не стал отворачиваться или опускать голову, пряча лицо.

— Просто подумал, что лучше сказать вслух.