Закон моря

— Разобьёмся?

— Давай наверх. Я сейчас, следом.

В непроницаемо-чёрной ночи гудел океан, оглушая, накидываясь на суденышко, темень слепила, и ничего нельзя было разобрать в этой дегтярной грохочущей темноте, лишь кинжальный луч прожектора с ходового мостика судорожно впивался то в водяные холмы, то в зубчатые мокрые скалы впереди. Антон совсем рядом увидел ощетинившийся «собачьей пастью» узкий проход в бухту, невольно отступил от борта и вцепился в поручни рубки.

«Баклан» ударило левым бортом, затем правым, и он затрещал, словно сдавливали его могучие челюсти. Слышно было, как дробится привальный брус. Н вдруг сноп света перестал метаться, стал плавно раскачиваться, ощупывая то спокойную черную воду бухты, то недалёкий, припорошенный снегом берег: океан протолкнул судёнышко в узкий проход и, отстав, грохотал теперь сзади, за высоким мысом Крестовым.

Уже четверо суток в угнетающей белой тишине «Баклан» стоял, уткнувшись форштевнем в схваченную первым ледком песчаную отмель. С бортов и кормы уходили в воду боцманские лини, но рыба не шла на приманку из промороженных медуз и высохших морских звёзд. Поросшие кустарником, скрюченными вечными ветрами берёзками сопки вплотную окружали бухту Изменную. Судя по карте, ближайшее селение лежало почти в ста километрах.

Вчерашним утром была съедена последняя четвертушка НЗ, шторм не утихал, и мичман Суходолов велел беречь силы. В кубрике лежали молча, лишь моторист Чхеидзе время от времени принимался насвистывать какой-то тягучий грузинский мотив.

— Перестань! — не выдержав, заорал рулевой Клинов. — Без тебя тошно!

— А ты спокойней, Клин, — сказал Чхеидзе. — Не психуй. Лежи, береги силы. Шторм кончится, а двигатель завести сил не хватит. Эх, уцелела бы рация... Антоша, неужели ничего нельзя сделать?

— В лепёшку раздавило, — вздохнул Антон. — Была бы рация...

— На этой дурацкой посудине даже ружья нет, — не унимался Клинов. — Нырка не из чего подстрелить. Лежать бы этому «Баклану» на дне вместе с «Арой» и «Гагарой» — лучше было бы.

— «Баклан» тут не виноват, — тихо сказал боцман. Ему было совсем плохо, он надрывно кашлял.

— Кто же виноват? — с вызовом бросил Клинов и, не дождавшись ответа, кивнул на Антона: — Вот кто виноват. Кок, наш кормилец!

— Ты Антона не трогай.

— И ты, Кнып, виноват! Вы оба! Утопили продукты... Если бы вы не перевернули шлюпку, загорали бы мы сейчас здесь, как на отдыхе. А так хоть волком вой.

— Берегите силы, ребята, — тихо произнёс Чхеидзе. — Зачем спорить? На такой волне трудно было удержаться.

— А если бы на шлюпке был ты? — сдерживаясь, спросил Кнып.

— Я бы не утопил! — отрезал Кланов. — Голод — скверная штука, боцман. Сам видишь. И мичман зря наши продукты геологам отдал. Красивый жест! У них ведь ружья были. Видел?

— Ружья я видел, да патронов к ним не осталось у геологов, — задумчиво сказал Кнып. И вдруг спросил: — А почему ты свой паек не взял? Ведь командир предлагал.

— А потом что? — ухмыльнулся Клинов. — Травили бы как иуду...

— Выходит, не из-за совести?

— Всё это баланда, Кнып. Совестью брюхо не набьёшь. — Клинов поднялся с койки, с минуту сидел с закрытыми глазами. — Надо что-то придумать! Так нельзя, слышите, мы же с голоду подохнем!

— Не бесись, — спокойно сказал Чхеидзе. — И других не беси.

— Слушай, Клин, — Антон посмотрел на Клинова, и нехороший, жёсткий взгляд был у него при этом, — я накормлю тебя, если ты голоден. Хочешь?

— Что же? — недоверчиво усмехнулся Клинов. — Может, у тебя припрятано?

— Хочешь?! — повторил Антон с яростью. А сам не знал, конечно, что станет делать, если тот вдруг скажет: «Да, хочу!» — может, встанет и тут же пойдёт в то далёкое селение, что лежало почти в ста километрах, а может...

— Ребята, бросьте вы, — поморщился Чхеидзе. — Слушать вас нехорошо. Девушки, что ли?

— Нет, надо что-то придумать, — не успокаивался Клинов. — Шторм может ещё целый месяц бушевать. Кто знает сколько? Снежные заряды несёт — ни черта не видать. Рация разбита. Нас ведь не найдут даже. Если и искать будут — не найдут. Нельзя же подыхать вот так, заживо!

— Вот что, Клинов, — оборвал его боцман, — ты воду не мути.

— Я иду к мичману. Он командир и обязан что-то сделать. За это ему деньги платят!

— Ты пойдёшь сейчас на берег, наберёшь ведро снега и разведёшь на камбузе огонь! — жёстко сказал боцман. — Надо выпарить водоросли.

— К чёрту! — взорвался Клинов, — Только бы выбраться отсюда, до базы дойти — сразу же спишусь с этой посудины!

— Держать не станем. Трудно тебе будет дальше с нами служить. Попросту невозможно, думаю.

— Ничего, обойдёмся. Дослужим в другом месте. Не сошёлся свет клином на вашем «Баклане».

— Ив другом лихо тебе доведётся... Ну а сейчас давай за снегом — и на камбуз. Это приказ! — твёрдо произнёс боцман.

— Если бы вы не утопили продукты... — Клинов нелюдимо, зло взглянул на Кныпа, нехотя стал натягивать бушлат.

— Я тебя всё-таки накормлю, увидишь! — упрямо повторил Антон уже в спину ему. — Не знал, что аппетит у тебя волчий...

Вошёл Суходолов, присел на рундук, мягко спросил:

— Как сальник, Чхеидзе?

— Подтянул, товарищ мичман. Машина на ходу. Шторм утихнет — выходить будем?

— Попытаемся... Течи нет, боцман?

— Пробоину ребята заделали, другая — выше ватерлинии, не страшно.

— Это ваш последний рейс, товарищ мичман? — спросил Антон. — Ах, как же неладно вышло со шлюпкой!..

— Последний, — тяжело вздохнул Суходолов. — И мой, и «Баклана»... Что Клинов? Замечаю, нервничает парень.

— Ничего, — ответил боцман, — за снегом пошёл. Когда человек чем-то занят, в голове чище.

— Как думаете, товарищ мичман, найдут нас? — осторожно спросил Антон. И сам же ответил: — Хватились уж, наверно... найдут.

— Не скоро, должно. Кто же подумает, что мы в Изменную проскочили? А тут ещё снежные заряды. На себя надо рассчитывать. На себя! — Суходолов, уходя, обернулся: — Судя по всему, ещё, может, с недельку придётся побыть здесь. Берегите силы, ребята. Тут главное — выдержка. А мы — народ флотский.