Закон Противоположности

— Вов, — простонала она с сочувствием.

— Да, вот так вот. В темноте не разобрать, кто такие. Одного я сразу скинул, другому в печень кулаком дал, тот лег, ну а третий исподтишка ударил и на землю повалил. Потом в отдел повезли, разобрались, извинялись, разве что только ноги не целовали, перепутали, говорят, с кем-то.

— Бедненький. Сильно болит?

— Да болит, но ничего, скоро пройдет.

— Как назло в доме еды ни крошки нет, но ты не переживай, лежи, я сама схожу в магазин.

— Деньги в кошельке. Возьми сколько нужно.

Яна протянула мне мою сумочку. Я достал портмоне, раскрыл и с удивлением обнаружил, что в нем нет ни одного рубля.

— Козлы, — сопел я сквозь зубы, задыхаясь от гнева, — всё выгребли, нищеброды. Всё до последней копейки. Это им с рук не сойдет. Уничтожу. Сгною к чертям собачим каждого.

— Кушать-то, что будем, Володь?

Боль в ноге отошла на второй план. Взял с тумбочки выключенный телефон. Воткнул шнур зарядного устройства, на экране мелькнул логотип производителя. Я сидел в постели, беспомощно пялясь в экран, и не имея ни малейшего представления, кому позвонить. Яна, не дождавшись ответа на свой вопрос, пошла в ванную умываться.

В этот день мы всё же нашли что поесть. Яна поджарила черствый хлеб с яйцами, на обед был позавчерашний суп с грибами. Я в еде не прихотлив, до встречи с Яной, такое меню было для меня в порядке вещей, думаю, что и для них тоже, до встречи со мной. Сегодня этот рацион чуть ли не голод. На столе нет сырокопченой колбасы, твердых сыров с медом, клубничного конфитюра, других деликатесов.

Свое состояние могу сравнить с сильной степенью опьянения, сознание ещё держится в теле, но в серьез меня уже никто не воспринимает. Сижу в кресле, смотрю телевизор. Что я могу с распухшей ногой? Ничего. Совсем ничего. Худшее впереди. Понадобится два — три дня, а может и больше, чтобы стать на ноги. Дальше то что? Куда идти? Где денег взять? Кто их накормит?

— Вов, посмотри, там кто-то приехал, — прокричала Яна из спальни.

— Кто? — спросил я.

— Откуда мне знать? Глянь сам. — Последовала короткая пауза. — Забыла про ногу. Прости. Сейчас посмотрю.

Через минуту я услышал, как хлопнула входная дверь.

— Вова в зале, — послышался её голос из прихожей, несколько секунд спустя Яна прошла по коридору, не глядя на меня, а за ней на пороге комнаты показался могучий силуэт отца. Я приподнялся в кресле. Он не спешил зайти, глазами на бордовом от злости лице, отец сверлил меня насквозь.

— Привет, пап, — с трудом выдавил я. Он не пошевелился. — Что случилось, пап?

— Это я и хотел узнать, — ответил отец сурово.

— Ничего серьезного. Ушиб ногу. Поскользнулся. Пустяк.

— Пустяк? Обычно, по пустякам мне не звонит заместитель начальника полиции. Больше скажу, он никогда мне не звонит. А тут позвонил, весь такой обеспокоенный судьбой моего сына. Ничего не хочешь мне сказать? — Я попытался раскрыть рот, но отец жестом запретил мне говорить. — Никогда, слышишь, никогда ты не просил у меня денег, а вчера попросил. Я не придал этому значения, знаешь ли, у меня тоже не всё гладко, но что бы мой сын опустился до дорожных постановок… — Он запнулся и сжал кулаки, удушая кого-то невидимого. — Что будет дальше? Ларьки грабить пойдешь или, может, по форточкам полезешь? Что, черт возьми, с тобой происходит? Это из-за неё? — отец кивнул в коридор, по которому перед ним прошла Яна. — Из-за неё у тебя голову сорвало? — Я слушал и молчал, понимая, что в чём-то он прав. Говорить с ним в таком состоянии бесполезно. Всё равно не услышит.

— Может, ты дашь мне хоть слово сказать? — Вставил я громко поверх его монолога. Попытка имела успех, отец притих. — Что там тебе напели, я не знаю и знать не хочу. Как тебе моя жизнь не интересна, так и я ничего знать не хочу. Ты прав, только в том, что я никогда не просил тебя о помощи. Ни о чём никогда не просил. Загляни в мой холодильник. Ну же давай. Не хочешь? То-то же. Я жить хочу. Просто хочу жить, понимаешь? Хотя кого я спрашиваю. Что ты мне дал? Что я видел в жизни? Что видела мать, кроме твоих вечных пьянок? — мой голос дрожал, срывался. Никогда я не разговаривал с отцом таким тоном, он смотрел на меня ошарашено, да я и сам себя не узнавал. — Хочешь знать, что случилось на самом деле? — Не дожидаясь ответа, я продолжил. — Меня подставили. Твои же дружки подставили. Вот что случилось. Не понимаешь зачем, да? Отвечу твоими словами: время сейчас такое. Подставили, скрутили, избили и тебе доложили, а ты тут как тут. Но что-то твои друзья не предусмотрели. Ты же не здесь должен быть, а у них, с низким поклоном и предложением всё решить на месте за благодарность.

— Ты меня за идиота держишь?

— Нет. И зайди, наконец, в комнату, не стой в дверях.

Отец не сдвинулся с места.

— Не знаю, что вчера случилось, — сказал он более спокойным тоном, но всё еще возбуждённо, — я привык доверять своим глазам. То, что тебе трудно, я и сам вижу, поверь, мне, как отцу смотреть на это больно. Ты мне не посторонний человек, что бы там не говорил. Я знаю причину твоих трудностей, и с первого дня я был против твоего союза с этой женщиной, — последнее предложение он сказал почти шепотом, и так же тихо продолжил, — это твоя жизнь, сынок, ты и сам видишь, что вы не пара.

— Нет, не вижу. У нас всё хорошо.

— Ты слеп. Так бывает, со временем поймешь, но времени на твое прозрение нет. Ты ломаешь свою жизнь и меня в гроб сведешь.

— Не продолжай. Я всё понял. Это из-за денег? Я не буду больше тебя ни о чем просить.

— Причем здесь деньги? Я тебе последнее, что у меня есть отдаю. Ничего больше нет. Сам на подножном корме.

— В смысле ничего нет.

— Не хотел рассказывать. По крайней мере так, в такой обстановке. Помнишь, я взял в партнеры друга, чтобы гостиницу развивать.

— Олега? Помню.

— Он много там сделал. Очень много. С каждой вложенной копейкой его доля в бизнесе росла. Я подсчетов никаких не вел, привык всё строить на доверии, а он каждый гвоздь проводил по бухгалтерии, как собственные средства учредителя. Сменил охрану, я не возражал. Поменял администратора, я снова не возражал. Директор ему тоже не понравился, и снова я промолчал. Думал, так надо, ведь, в конце концов, он вкладывает большие деньги в общее дело. На прошлой неделе решил съездить посмотреть, что сделано, скоро начало курортного сезона. Дальше проходной не пустили. Меня, понимаешь, не пустили в мою же гостиницу. Набрал Олегу, тот не взял трубку. Через час позвонил его юрист. Наплел о своих подсчётах, неосновательном обогащении, нес какую-то ахинею и кончил тем, что я больше никто и звать меня никак. Знакомый адвокат подтвердил его слова. Моя доля в общем имуществе стала ничтожной, и Олег заберет её, если захочет. А он захочет, тут никаких сомнений нет. Суды станут на его сторону, юридически он прав.

— Юридически, — процедил я, скрипя зубами.

— Да, юридически. Вначале я подарил ему половину. Казалось, что так будет правильно, ведь он намеревался вложить большие деньги и потребовал гарантий. Теперь к подаренной половине он прибавил всё, что вложил. Всё до последнего рубля…

— Как ты поступишь?

— Никак. Стоимость моей доли на следующей неделе переведут на банковский счет. Необходимые документы я уже подписал. Сумма небольшая. Вложу в строительство коттеджей. Построю, продам. Снова построю. Что ещё остается?

Я сидел, как пораженный током. Не верилось, что отец может сдаться и так легко отдать дело, которое кормило нас столько лет. Он постарел, только сейчас это стало заметно. Мне стало его жалко.

— Пап, я тебя люблю. Прости за всё, что я тебе наговорил. Нервов не хватает.

— Ты сказал по делу, мне не на что обижаться. Теперь ты всё знаешь и меня поймешь. Запомни, она тебе не пара, — отец снова кивнул в пустой коридор, — она пользуется тобой, просто поверь и запомни. Чем раньше ты это поймешь, тем для тебя будет лучше. Поправляйся. Вот, всё что могу, — сказал он и, бросив на комод смятую пятитысячную купюру, спешно ушел.