Закон Шруделя (сборник)

На вялое возмущение Гриши Шрудель неизменно отвечал вольной цитатой из творчества кварцедува Копылева: «Твои заокеанские наймиты тебе помогут и еще пришлют», хотя прекрасно знал, что «заокеанские наймиты» находятся в далеком будущем, откуда, как известно, посылки не доходят. Особенно выгодно Шрудель умудрился загнать почтовую марку, что была на рекламном письме, который Гриша за день до перемещения выудил из почтового ящика, да все забывал выкинуть. Марка была приурочена к 200-летию Пушкина. Естественно, ни о каком 200-летии Пушкина в 75-м году не могло быть и речи. Шрудель не стал особо вникать в причины этого невежества, а вышел на какого-то чокнутого, но богатого филателиста, которому впарил «бесценную» марку за 100 рублей, объяснив, что марка есть часть бракованной партии. Кроме того, на марке стояла стоимость в 2 рубля, тогда как в 75-м марки стоили копейки, но никак не рубли. Тем не менее марка была гашеной, но штамп с датой не убавлял, а прибавлял ей ценности, ибо на дате значился июль 2008 года.

— Вот до чего доводит водка простого почтового работника, — по-журналистски сухо прокомментировал набор безумных «нелепостей» Шрудель, когда продавал марку. Филателист буквально трясся, перенося ее в свой альбом пинцетом. С деньгами расстался легко и в полной уверенности, что совершил лучшую сделку своей жизни. Он не знал, что через тридцать лет ее стоимость упадет до нуля.

Обмененные мелочи шли отчасти на обычное питание, отчасти на покрытие расходов, связанных с ресторанными знакомствами. Гриша утешал себя тем, что рано или поздно Шрудель сведет его с действительно известными (по меркам начала двадцать первого века) людьми, у которых он мог бы взять интересное интервью и таким образом положить начало своей великой книге — в конце концов, это была единственная практичная идея, и Гриша не желал с ней расставаться. Впрочем, кое-что пришлось подкорректировать — он был вынужден признать правоту Шруделя: известные люди откровенничать перед молодым журналистом не будут.

«Ну и ладно, — думал Гриша, — хрен с известными. Если не выйдет, значит, буду брать у неизвестных. Это даже лучше. В 2008-м они уже будут известными. Лучше бы, конечно, у тех, кто умрет до перестройки. Жестоко немного, но се ля ви. А если и не умрут, тоже неплохо. Можно будет составить интервью, чтоб сравнить ответы тридцатилетней давности. Назвать можно было бы… ну… „Пауза в тридцать лет“ или что-то типа того. Не фонтан, конечно, ну, блин, хоть какое-то творчество. А лучше у детей, которые потом будут известными. Это ж хит будет!»

Он по-прежнему изредка проходил мимо «Иллюзиона», поглядывая на дверь с надписью «Кассы» и пытаясь постичь логику перемещения, но никакой логики не находил и потому даже не совался внутрь.

Но самым сложным по-прежнему оставался вопрос легализации. Неделю Гриша держался, бормоча что-то про прописку, бюрократические препоны и волокиту, но к концу первой недели бухгалтерия «Московского пролетария» насела на «стажера» основательно, и вопрос встал ребром — либо паспорт, либо увольнение.

Вернувшись домой в один из вечеров, он застал Шруделя, мирно пьющего на кухне чай. Это было странно, потому что Шрудель (если они никуда не шли вместе, конечно) редко приходил домой раньше Гриши.

— Ты же собирался идти к Щенникову на день рождения? — сказал Гриша, бросая сумку в прихожей.

— Щенников запил, — отрешенно заметил Шрудель, уставившись на стену напротив себя немигающим взглядом. — Не дотянул. Как заключенный, который бежит за неделю до освобождения.

Гриша вошел на кухню и сел за стол.

— Ну, запой, как я понимаю, не так сильно расходится с концепцией празднования дня рождения. Можно и присоединиться.

— У Щенникова расходится, — сказал Шрудель тоном, не принимающим возражения.

Гриша не стал интересоваться подробностями этого расхождения.

— Слушай, Вов. Мне труба и вилы. Выгоняют меня.

— Могут, — кивнул Шрудель. — Хотя для того, чтобы выгнать с работы, надо сначала на нее принять. Чего в твоем случае не наблюдается.

— Это меня не утешает.

— Слушай, Григорий, — сказал Шрудель, отхлебнув чай и задумчиво глядя на трещину в керамической плитке на стене. — А не кажется ли тебе, что очередное ужесточение цензуры, проводимое марионетками чилийской хунты, на самом деле контролируется воротилами с Уолл-стрит, пентагонскими ястребами и фашиствующими головорезами из Белого дома?

— Ты рехнулся, Вов? Я говорю, что меня выгоняют из «Пролетария».

— Ну и что ты предлагаешь?

— Это я тебя хотел спросить!

Шрудель вдруг медленно поставил чашку и повернул голову.

— А в чем проблема?

— Ты глухой?! Мне нужен паспорт и прописка!

— Не кричи только. Прописать я тебя могу здесь. Это чепуха. А насчет паспорта все просто. Ты должен прийти в милицию, сказать, что на тебя напали, забрали деньги и документы. А кто ты и откуда, не помнишь, так как тебя ударили чем-то тяжелым по голове. Дальше подключаюсь я. Говорю, что твой коллега. Что звать тебя Григорий Гранкер.

— Ага. Они посылают запрос, а такого человека в Москве нет. И вообще нет.

— Правильно, — согласился Шрудель. — А почему? А потому, что Гранкер — это твой псевдоним. Так ты всем представлялся. А какая твоя настоящая фамилия и где ты до того работал, никто не знает — ты ж без году неделя в «Пролетарии». И сам ты тоже ничего не знаешь, так как тебя…

— Ударили чем-то тяжелым по голове.

— Именно. У них нет выбора. Не могут же они тебя без паспорта вечно мариновать. Хотя, конечно, идиотизм, что ты себе взял еврейский псевдоним. За такой порыв тебя в дурдом надо определять, а не паспорт делать. Впрочем, может, у тебя была фамилия Сранкер. Имел ты право ее переделать? Конечно, имел! Но вообще, может, другую фамилию тебе придумаем?

— Какую?

— Ну, не знаю. Хотя нет. Тебя все равно в редакции как Гранкера знают. Получится лишняя путаница. В общем, как-то так.

— А с чего мне поверят? А вдруг я шпион?

— Ну, знаешь! Плохи же дела в твоем государстве, если начальство не смогло тебе паспорт советский состряпать. Да и какой шпион попрется в отделение милиции, чтобы легализоваться? А вот то, что, возможно, ты злостный алиментщик — это да. Но и это ерунда. Возьмут отпечатки пальцев. Проверят. Ничего не найдут. Значит, не в розыске. Уже хорошо. А паспорт выпишут на Григория Гранкера. И пропишут тебя в моей квартире. А справку с места работы я организую. Там в отделе кадров Люба работает — она в меня тайно влюблена. Если надо, под танк бросится ради меня.

— Ну, уж прямо и под танк.

— Ну, может, под танк и не бросится, — разозлился Шрудель. — Я не проверял. Чего ты пристал?

— Да ладно, ладно, — испугался Гриша. — Че ты взъелся?

— В общем, выложи все документы, все деньги, все вещи вообще. Запиши себе на обрывке каком-нибудь мой телефон. Это все, что у тебя будет при себе. Логично, что первым делом этот номер проверят. Мне позвонят — я тут же приеду. Давай только какое-нибудь местное отделение выбери, чтоб мне далеко не переться. У нас за продуктовым 47-е. А что? Хорошее отделение. Там даже один мой знакомый сидел. Сценарист Журов, если слыхал.