Закон-тайга

Дед Митя тоже обижался на городских.

— Набрали моторок, шарются по рекам и озерам, не столь поймают, сколь напакостят.

В этом году дед ни на кого не обижался. Он лежал на кровати светлый, прибранный и помирал.

Я пришел не ко времени и сразу же засобирался обратно. Но дед слабо сказал:

— Посиди маленько… Перцовочки выпей… Последний, выходит, раз… за меня…

Баба Ира сидела за столом и смотрела перед собой ясными сухими глазами.

— Жили вот мы, жили… Генка, жалко, в останний раз батю не увидит. Да ты выпей… Погляжу, как пьешь, и мне веселей станет.

— Не хочется что-то, деда.

— А чего ты?.. Меня, можа, жалко? Того жалко, кто в долгах помирает. А я и себе не должен. Мне помирать легко…

Позавчера это было. А нынче вот достал из чемодана — в нем я храню все свои записи — сшитую пачку бумажных листов и думаю, думаю над последними дедовыми словами. Я не знаю, легко мне будет умирать или трудно. Да и не о смерти речь. Какая там, к черту, смерть, если лет мне всего тридцать с чуточкой и перспективы впереди, как говорят, самые радужные.

А бумажные листки выцвели и стали хрупкими. Все, что тронуто временем, становится хрупким и дорогим…

Глава I

У Мухор-Маны река уходила от тропы. Она ударяла матовыми струями во впалую грудь бома, вставала на дыбы и круто поворачивала налево. Под скалой поток мускулисто вспухал, закручивался в воронки и ревел на одной глухой томительной ноте. За скалой был плес. Здесь вода, вырывавшаяся из-под утеса тремя бурунными клочкастыми языками, теряла мощь, успокаивалась и дальше текла широко и покойно. Этот ласкающий глаз покой, видимо, и заставил нашего шефа сказать:

— Отсюда — водой.

— И никакой работы, — немедленно отозвался Матвей, — законный отдых. По КЗОТу положено. Два выходных в неделю.

— А лошади? — Элька подняла на шефа большие наивные глаза. — Они на плотах, да? С нами?

Проводник коротко хохотнул и затих, остановленный холодным взглядом Вениамина Петровича.

— Лошади пойдут с Сазоном тропой. У Кайтанара тропа выходит к реке снова. Там мы встретимся. Если Сазон придет раньше — он нас ждет. Если его не будет — ждем мы.

Последнего шеф мог не говорить — все было ясно. Но Вениамин Петрович обязательно разжевывает все до точки. Это очень раздражает Матвея, который считает, что умные люди должны понимать друг друга с полуслова. Я поначалу тоже раздражался, но потом перестал. Уразумел, что такой уж человек наш шеф и ничего тут не попишешь. До тридцати двух лет его не переделали — с тридцати двух начинать поздно. А коли ничего изменить нельзя, то и раздражаться не к чему. Себе накладней.

Элька вообще никак не относилась ни к дотошности Вениамина Петровича, ни к нему самому, ни к нам с Матвеем. Такие люди тоже есть. Для них «хуп генерал, хуп кто». Чтобы Эльку расшевелить, заставить остро на что-то среагировать, нужно было что-то абсолютно сверхъестественное. Ну вот, допустим, чтобы рядом с ней приземлился марсианский корабль и оттуда вылезла какая-нибудь невероятная образина. Тогда, может, глаза ее — серые, наивные глаза — чуть оживились бы, и она, может, даже вскрикнула бы. А может, и нет. Даже, скорее всего, нет. Наверное, и тут она сказала бы, как тогда, при осыпи: «Вот чудно, мальчики… Правда же, чудно?..»

Элька училась в Томском университете на третьем курсе биофака. Эта экспедиция была ее первой. То, что раньше лазила с небольшими отрядами по области, — не в счет. Разве это дело — шагать по чужим следам, перелопачивать десятки раз перелопаченное. И называлось-то это перелопачивание казенно: производственная практика. А сейчас — геоботаническая экспедиция в Горно-Алтайскую автономную область. Начальник экспедиции — кандидат биологических наук Вениамин Петрович Стрельников. Шеф. Цель: составить крупномасштабные карты растительности земель трех колхозов средней зоны. Это — серьезно. Так именно и сказал Вениамин Петрович: «Задача наша, товарищи, очень серьезна. Карты, которые мы составим, позволят колхозам правильно оценить свои возможности, наметить перспективу, определить реальные планы повышения…» Дальше шеф упомянул о плановости социалистической системы хозяйствования, о том, что экспедицию ждут определенные трудности (тут он, мягко улыбнувшись, позволил себе каламбур: «в неопределенных районах определенные трудности») и призвал наш небольшой, но дружный коллектив приложить все силы.

— Приложим, — сказал Матвей и сокрушенно вздохнул.

— Все будет олл райт, — подтвердил я и переглянулся с Матвеем.

Элька ничего не сказала, но с первого же дня похода мы поняли, что призыв шефа упал на благодатную почву. Элька без устали шастала по маршрутам, рьяно действовала копалкой и к вечеру возвращалась на привал с туго набитой гербарной папкой. Пока мы занимались костром, она успевала расправиться не только со своей, но и с нашей добычей. Она сноровисто перекладывала сухой бумагой разомлевшие растения, заполняла этикетки. Ее профессиональные вопросы то и дело пересекали наш досужий треп.

— Матвей, ты где выкопал аквилегию? — в Элькиной руке появляется прозрачно-голубой с резными кленовидными листьями цветок.

— Аркаша, горечавка откуда?

— Вениамин Петрович…

Нет, она ни на минуту не давала нам забыть, что мы при деле. При очень важном деле. Шеф принимал ее старания как должное и только однажды, не в укор мне и Матвею, а просто так, к слову, заметил, что нам повезло:

— Эльвира Федоровна и Сазон Михайлович для нас — находка.

Сазон Михайлович Чоков — пятый член экспедиции. Его забота — лошади. Он с ними управляется здорово, с маленькими, удивительно неприхотливыми местными лошадьми. На ночь он их не стреноживает, отпускает в тайгу вольных. А утром, если в них надобность, присвистнет как-то на два голоса — и вот тебе пожалуйста; наши сивки-бурки — как лист перед травой. Я однажды забеспокоился: а вдруг уйдут и не вернутся. Как можно — не треножить? Сазон хохотнул над моей таежной неграмотностью и рассудительно пояснил:

— Тута кони далеко не ходи. Мишка обижать будет. Ноги вязать — совсем худо будет. Мишка быстро бегай. Коняшка был — нет коняшка.

Верно ведь. Как я сам не додумался? Спутанный конь далеко не ускачет.

Мастерски Сазон приторачивал к седлам багаж, почти в любую погоду разжигал костер одной спичкой, умел коптить рыбу без специальных приспособлений, умел… Короче, он умел все, что должен уметь человек в тайге, но так как в событиях, о которых я хочу рассказать, Сазон непосредственного участия не принимал, то и распространяться о нем подробно незачем.

Вы заметили: шеф назвал нашего коллектора Эльвирой Федоровной? Это не из особого расположения. Просто он всех звал по имени-отчеству. Матвей попытался было склонить его к простоте и без всякого умысла сказал:

— К черту подробности. Васильевич я для студентов. А нам чего-нибудь попроще бы.

— Что вы, Матвей Васильевич. Я, знаете, не привык. К тому же определенная развязность способствует…

— Ладно. Хватит. Пусть не способствует, — невежливо перебил Матвей. — Я говорю: хватит, — он коротким досадливым взмахом руки остановил шефа, пытавшегося пояснить, чему способствует определенная развязность.