Закон землеройки
Шрифт:
– Говорят, он из города съехал, – опередил Владислав сестру с ответом. – Но вроде поблизости где-то обосновался: внучка его довольно часто тут на старом мотоцикле раскатывает…
– Ты с ней знаком? – живо повернулся я к нему.
– Нет… – отчего-то смутился Славик. – Мама просто однажды показала ее на улице…
– Ой, с внучкой Федора Богдановича такая печальная история приключилась, что весь город потом только об этом и говорил! – обрадовалась Анастасия возможности поделиться со мной событиями местного масштаба. – В общем, ее собака очень сильно покусала, и она как раз к маминой знакомой медсестре на прием попала. Вот медсестра эта и рассказывала, что пострадала девушка страшно: и голова, и одно плечо сплошь в крови были! Еле спасли…
«Вот почему, значит, Татьяна с косынкой не расстается: видимо, шрамы от собачьих зубов прячет», –
– А дед ее лучше всех, полагаешь, местные легенды знает?
– Думаю, да, – уверенно кивнула Анастасия.
– Ну ладно, предлагаю отложить разговоры о пуле и учителе до лучших времен – хочу, пока не забыл, доложить, что ознакомился с вашими вчерашними записками. Вывод сделал пока только один: ваши предположения требуют подтверждения. Пусть даже мало-мальского… Однако отвлечемся пока и от этой темы, ведь у тебя, Владислав, вроде бы еще какая-то новость в запасе имелась.
– Да! – выпалил он сходу и радостно, ибо дождался наконец внимания и к своей персоне. Но начал рассказ с обращенного ко мне вопроса: – Вы про местечко Черногрудино что-нибудь слышали?
– Хм… Разве что краем уха…
– Так вот, наведался я вчера вечером к тому самому приятелю, у которого отец старинное оружие коллекционирует. Дядя Витя, так отца друга зовут, вернулся уже с работы и даже успел принять «на грудь» граммов двести, не меньше. А он в таком состоянии всегда очень разговорчивым становится, порой и не в меру, но вчера мне именно это от него и требовалось. Короче, подвел я его постепенно к излюбленной им теме – оружейной.
– Неужто что-то новенькое удалось выведать?
– Да много чего! Оказывается, аж с XVI-го и почти вплоть до XX-го века в нашем городе работал оружейный завод! Дядя Витя даже показал мне изготовленное на этом заводе охотничье ружье уникального восьмого калибра. Ружьишко недлинное, всего с метр примерно, но я большой палец смог свободно в дуло засунуть. А когда дядя Витя опрокинул в себя еще один стопарик водочки, я осмелел и задал ему интересующий меня вопрос прямо в лоб: трудно ли, мол, по калибру пули в 16,5 миллиметров определить, из какого точно ружья она выпущена? Он тут же потащил меня к своим книгам-справочникам, но ответа на мой вопрос мы долго ни в одной из них найти не могли: ни с одним видом современного оружия пуля этого калибра даже рядом не лежала! А потом дядя Витя, хотя и был уже изрядно поддатый, догадался перейти к таблицам со старорусскими мерами длины, и вдвоем мы быстро выяснили, что нужный мне диаметр оружейного ствола соответствует трем восьмым вершка!..
Владислав замолчал и выразительно посмотрел на меня. Но я тоже вынужден был хранить молчание, ибо в старинных мерах длины ориентировался неважно.
– Не тяни, Славка! – пришла на выручку Настя. – Уже даже мне интересно стало, к чему вы в итоге с дядей Витей пришли.
– Оказалось, – подпустил юноша своей речи толику театральности, – что загадочная серебряная пулька могла быть выпущена только из старинной… пищали!
– Ничего себе! – вырвалось у меня. – Получается, кто-то в вашем монастыре владеет оружием почти трехсотлетней давности?! Да еще и готовит его, возможно, для какой-то недоброй миссии? Теперь согласен: этот «кто-то» свое оружие просто-напросто с монастырской стены «пристреливал». Однако тогда неизбежно возникает ряд вопросов. Во-первых, как этому стрелку удалось погасить звук, издаваемый пищалью? На мой взгляд, грохот выстрела должны были услышать жители минимум половины города! Во-вторых, как он умудряется хранить пищаль незамеченной, если оружие подобного рода, насколько мне известно, весит больше пяти килограммов? И в-третьих, где этот тип берет серебро, да еще и отливает из него столь оригинальные пули?
– Вот как раз о своих догадках насчет серебра я и хотел вам рассказать, – вновь оживился Славик. – Дело, правда, достаточно давнее, но я тут вспомнил о нем случайно и решил, что вас оно тоже может заинтересовать.
– Настенька, голубушка, – обратился я к девушке, – приготовь, пожалуйста, кофейку. А то что-то от пива в сон клонит. Продолжай, Слава!
– Случилось это несколько лет назад, – приступил к повествованию парень, – я тогда в выпускном классе учился. И весной, на мероприятие в честь Дня Победы к нам в школу привели очередного ветерана – пожилого дядьку с тросточкой и в больших круглых очках. Но дед духарным оказался: с ходу начал нам старые военные анекдоты рассказывать. Училка, конечно, поспешила
перевести его на официоз: стала пытать насчет воспоминаний о войне, местах сражений и званиях. Но тут старикан и вовсе сразил нас наповал! Мог бы ведь на ходу сочинить какую-нибудь байку, так нет: взял и честно признался, что вообще в войне не участвовал. Когда пришли немцы, он с матерью и двумя сестрами прятался, оказывается, в лесу недалеко от Черногрудина, благо у их родственника имелась там избушка. Немцы в те края не заглядывали, поскольку единственный ведущий туда мост был к тому времени уже сожжен. Но зимой в лесу объявился партизанский отряд человек из двадцати, а при нем – беженцы на нескольких телегах…– Спасибо, Настюш, – коротко поблагодарил я юную хозяйку, поставившую в этот момент передо мной аппетитно дымящуюся чашку кофе с густыми деревенскими сливками.
Владислав сделал в рассказе деликатную паузу, а потом продолжил:
– В общем, из-за новых жильцов нашему «ветерану» и его семье пришлось перебраться из избушки в копанку…
– «Копанками» у нас называют глубокие горизонтальные ямы в оврагах, – пояснила Настя. – Раньше в них добывали редкий черный камень, занесенный, по слухам, ледником аж из Скандинавии…
– Не перебивай, – недовольно огрызнулся брат, – я и сам уточнил бы! Так вот, – вновь перевел он взгляд на меня, – логично было бы предположить, что освобожденную семьей «ветерана» избушку займет командир партизанского отряда, ан нет! В ней поселились двое гражданских беженцев, после чего избу складировали привезенным на подводах грузом – брезентовыми мешками и сумками. При этом те были явно тяжелыми: наш «ветеран» сам видел, что их несли сразу по два человека. А когда кто-то из этих «носильщиков» задел однажды ношей о косяк двери, раздался… металлический звон!
– Патроны? – предположил я.
– Если бы! – интригующе воскликнул Славик. – Правда, о содержимом тех мешков стало известно лишь спустя несколько месяцев, но лучше уж я расскажу обо всем по порядку. В общем, довольно долго партизаны себя особо не проявляли, но когда у них начались проблемы с продовольствием, они стали устраивать засады на немецкие одиночные автомашины и телеги с провиантом. Фрицы в итоге зашевелились и в канун Нового года предприняли масштабную облаву. А поскольку леса в тех местах негустые и небольшие, довольно скоро смогли выйти и на базу отряда. Партизанам пришлось спешно уходить по реке, к тому времени уже замерзшей. Однако немцы продолжали их активно преследовать, поэтому, добравшись до района «копанок», беглецы стали избавляться от мешавшего их передвижению имущества. Разумеется, семья нашего ветерана тоже оказалась невольно вовлеченной в эти события. В частности, помогала партизанам прятать те самые мешки. Потом партизаны ушли, а обитатели «копанок» двое суток не вылезали из своих убежищ, чтобы не угодить в руки карателей. Когда же все более-менее стихло, наш герой не утерпел и сбегал в бывший партизанский лагерь. Застал там полный разгром, но отчетливо видел и втоптанные в снег полуобгоревшие советские дензнаки, и какие-то книги в черных переплетах. А весной, когда снег начал таять, он неподалеку от своей «копанки» нашел несколько серебряных монет. Мать их у него, конечно, тут же отняла, но он запомнил, что на монетках были изображены два человека, как бы идущие к солнцу…
– Понятно, – задумчиво проговорил я. – Что ж, наша история начинает обретать вполне логичные очертания. Несомненно, под видом «партизанского отряда» в лесу скрывались сотрудники НКВД, сопровождавшие ценности какого-то отделения госбанка, причем, судя по всему, довольно крупного. Именно поэтому они и вели себя тише воды, ниже травы, этим же объясняется и тяжесть брезентовых мешков. А обгоревшие денежные купюры говорят нам о том, что их хотели сжечь, но из-за нехватки времени довести дело до конца не успели.
– Славка именно с тех пор и увлекся поисками всякого старья, – сказала Настя. И ехидно добавила: – Все окрестные помойки уже перекопал.
– Одно из главных правил кладоискателей гласит, – незамедлительно парировал юноша, – что именно на помойках и в отхожих местах можно отыскать самые редкие вещи! А в окрестности Черногрудина я потом тоже несколько раз ездил, – сказал он уже мне.
– Партизанский клад разыскивал?
– Ну да, было такое желание. Просто со своей самоделкой смог найти только пару десятков гильз, запал от гранаты, несколько солдатских пуговиц да погнутый «железный крест». А все партизанские монеты достались, наверно, местным жителям, причем еще до конца войны.