Закрытая информация

Владелец пыжиковой шапки соображал медленно. Покуда он решал, как быть, Рогожин помог Степанычу подняться, утер носовым платком кровь, сочащуюся из носа старика.

– Ты кто? – тупо переспросил Пыжик, оторвав зад от капота «восьмерки». – Я Хвалько! – с королевской гордостью произнес он ничего не говорящую Рогожину фамилию.

Ответ был обескураживающе простым:

– Хвалько? Ну и… тебе через плечо!

Дмитрию, увидавшему, как головорезы Пыжика-Хвалько оформили лицевую часть Степаныча, захотелось безотлагательно ввязаться в потасовку и свести счеты с мусорными истязателями.

Нос старика, свернутый набок, походил на сорвавшийся с оси флюгер; обильно шла кровь.

– Так, ребята-мусорята! – Рогожин принял боевую стойку. – Подходим без толчеи, по очереди. Бычара, ты первый? – встретил он вопросом мчавшегося с царапкой наперевес верзилу в дамском пальто с облезлым воротником из побитой молью чернобурки.

Зубодробительный выпад левой руки погасил порыв самого нетерпеливого из компании. Тот шмякнулся в грязь, отплевываясь осколками зубов, а Рогожину достался шест с железными пальцами-наконечниками.

Крутнув наподобие пропеллера царапку, Дмитрий отбросил ее в сторону, как бы приглашая атаковать. Спину ему надежно прикрывал костер, от жара которого шевелились волосы на затылке, а стадо бомжей спецназовца не пугало…

Они честно отработали свой долг перед хозяином. Груда бездыханных тел дополнила пейзаж свалки. Рогожин уложил парней, как на показательном занятии перед новобранцами, проводя приемы с филигранной точностью.

– Разминка закончена! – немного запыхавшись, объявил Рогожин вросшему в землю Пыжику. – Приступим к основной программе?

Оставшийся без личной гвардии зачинщик ночной экзекуции пытался проскользнуть в машину. Степаныч, обретший уверенность в собственных силах, подсек беглеца шестом, и тот, проехав на животе по капоту, влип в лобовое стекло «восьмерки». Падение для Пыжика было неудачным: стекло покрылось паутинкой трещин.

Дмитрий, схватив ночного разбойника за ворот дубленки, стащил его с машины. Физиономия главаря шайки, терроризирующей обитателей городского дна, была плоской, как свежеиспеченный блин, и нуждалась в искусстве мастеров пластической хирургии.

Нос бедолаги преобразился в подобие поросячьего пятачка. Пыжика-Хвалько можно было снимать без грима для детской передачи в роли Хрюши. Он и говорить-то не мог, только повизгивал, дергаясь в руках Рогожина.

– Сделай себе в мозгах зарубку! – внушительно произнес Дмитрий, подкрепляя каждое слово потряхиванием, от которого жертва сучила ногами, взбивая грязь, и надрывно стонала. – Наедешь на Степаныча – заказывай катафалк и траурный оркестр. Я тебя без наркоза прооперирую, внутренностями накормлю. Переваришь – будешь жить. Нет – твои проблемы.

Жестом, похожим на жест глухонемых, Пыжик выразил полнейшее согласие и глубочайшее понимание.

– Пять минут выделяю тебе на сборы! Воспитательную беседу со своими оглоедами проведешь завтра спозаранку, и чтобы духу вашего здесь не было! Вони без вас хватает. – Дмитрий отпустил мужика, нахлобучив ему на макушку пыжиковую шапку…

Конфликт был улажен при обоюдном согласии сторон. Заводила драки, шлепая опухающими губами, поклялся именем матери и всеми родственниками до седьмого колена, что волос с головы Степаныча не упадет и будет он рыться там, где душа пожелает.

– Растолкуй мне, за что вас палками охаживали! – Рогожин, поддерживая под локоть отставного майора, брел к землянке, глядя под ноги, чтобы не ступить в какое-нибудь дерьмо. – Убить могли.

– Элементарно! – как с чем-то само собой разумеющимся согласился старик. – Помойка – модель государства в миниатюре. Пирамида… На ее вершине правители.

– Вроде Пыжика?

– Да, – Степаныч кивнул, застонав от боли. – Он скупает «пушнину», лом цветных металлов, куски кабеля и все, что можно обратить в деньги. Рассчитываются чаще водкой, иногда лекарствами, иногда наличкой. Добычу бомжи обязаны сдавать ему или выплачивать процент.

– Процент от чего? – пытался разобраться в экономике городской свалки Рогожин.

– Оттарабанил ты, к примеру, партию собранной «пушнины», то есть стеклотары, в приемный пункт, будь добр хозяину долю на блюдечке принести. Стукачи о левом рейсе доложат! – шмыгнул разбитым носом отставной майор. – Вдуешь на сторону какую-нибудь приличную вещичку – плати процент. Мотя намедни немецкий видеомагнитофон «Грюндиг» нашла. Древняя модель, но еще фурычит, двигатель исправный и головка не изношена. Принесла мне: «Подремонтируй, Степаныч, толкнем шоферюгам мусоровозок!» Я корпус эпоксидной смолой склеил, пасики приводные поставил, подготовил к продаже. Моте деньга для мальца нужна. Родила она…

– Тут и детей рожают? – удивился Рогожин.

– Летом беременеют. Солнышко пригреет, бомжихи начинают плодиться и размножаться. Зов природы, – ответил Степаныч. – Я же объясняю: тут все, как у нормальных людей, свои свадьбы, свои разводы…

– Своя милиция, – докончил Рогожин, вспомнив мордоворотов Пыжика.

– Будь он неладен! – выругался отставник. – Настучали на меня. Мол, заныкал Степаныч дорогостоящую штуковину. Делиться не желает, бабки в свой карман переправить готовится. Я Хвалько за домишко долг уплатить должен. Опять же к свежему мусору доступ получить желаю.

– К свежему только избранных подпускают? – продолжал расспрашивать Рогожин.

– Людей из бригады, – подтвердил знаток местных нравов. – Перво-наперво они процеживают, сливки снимают, а уж после доходяги копошатся. Бригада мужикам из соседних деревень хлеб, прочее съестное на прокорм скоту продает. Колоссальные барыши имеют! – с тихой завистью произнес отставной майор. – Всегда при деньгах, и нос в табаке, – он сокрушенно вздохнул.

– Опустился ты, брат! – по-свойски, не щадя самолюбия бывшего военного, резанул Рогожин. – Дальше некуда! Шакалишь по помойкам, лжесвидетельствуешь. Так и загнешься, захлебнувшись помоями в выгребной яме, а вместо креста тебе бомжи-корефаны в могильный холмик царапку воткнут и помочатся дружненько, чтобы ты под землей ароматы родной свалки нюхал. Ты ведь кадровый офицер! – Рогожин в неосознанном порыве обнял старика за плечи. – Не червяк земляной, которому прижали хвост, а он в нору и нырнул. Ты – солдат!

На квартире сторожа Егора, бывшего, по выражению Рогожина, «Иудой номер два», происходило нечто среднее между допросом и оперативным совещанием.

Меблировка комнаты, где они собрались, была спартанской. Круглый стол, над ним лампочка без абажура, три колченогие табуретки, сервант с разбитыми стеклами и без посуды на полках.

На все это убожество хмуро взирал со стены Ельцин – вырванная из журнала цветная фотография, – Президент России, закрытый до подбородка портфелем-щитом от пуль снайпера, сжатым кулаком приветствуя толпу, отстоявшую Белый дом в дни августовского путча. За спиной Ельцина реяли трехцветные флаги, улыбались Руцкой с Хасбулатовым.