Залетела от Братвы

— Теперь я понимаю, почему ты сбежала, — добавляю я твердым тоном. — Почему ты сделала то, что сделала. Месть — основная ценность в Братве. Око за око.

Я останавливаюсь, бросаю взгляд на Тайлера, прежде чем снова посмотреть на нее. — Теперь ты Шаров. Это что-то значит. Так что… скажи. Что ты хочешь, чтобы я с ним сделал?

Дженнифер выглядит озадаченной, ее дыхание перехватывает. Она долго смотрит на меня, обдумывая мои слова. Я предлагаю ей месть. Шанс вернуть то, что Анатолий украл у нее.

Затем что-то меняется в выражении ее лица. Резкость исчезает, сменяясь чем-то более мягким.

— Я этого не хочу, — шепчет она, медленно качая головой. — Я… я довольна без мести. Это не вернет мою мать. Прямо сейчас я живу своей жизнью с нашим прекрасным малышом. Я счастлива… несмотря ни на что. Или, по крайней мере, я могу научиться быть счастливой.

Ее слова удивляют меня, но они искренни. В ней не осталось ненависти, не осталось жгучего желания отомстить. Она как-то пошла дальше. Когда я смотрю на нее, держащую нашего сына, я начинаю понимать, что, может быть… может быть, она права.

— Просто пообещай мне одну вещь, — тихо добавляет она, подходя ближе. — Не делай его бессердечным, Тимур. Не делай его таким… таким, как ты.

Ее мольба застает меня врасплох, и на мгновение я не знаю, что сказать. Она просит о чем-то, чего я не уверен, что могу обещать. Когда я смотрю на Тайлера, спящего так мирно, я чувствую рывок в груди.

Я не отвечаю сразу. Вместо этого я медленно киваю, притягивая ее к себе, не повышая голоса. — Я постараюсь, — говорю я, не уверенный, смогу ли я вообще сдержать это обещание. Пока что этого достаточно.

Когда последние слова Дженнифер растворяются в прохладном вечернем воздухе, я обнаруживаю, что смотрю на нее, не в силах поколебать тихую силу ее голоса. Она не хочет мести. Это понятие так чуждо мне, то, вокруг чего я построил свою жизнь. Вот она стоит, предлагая мне что-то другое — что-то более чистое.

Я придвигаюсь ближе, моя рука касается ее руки. Ее глаза встречаются с моими, мягкие, но решительные, и что-то шевелится во мне. Не думая, я наклоняюсь, прижимаясь губами к ее губам. Поцелуй начинается медленно, осторожно, как будто мы оба пробуем воду. Затем он углубляется, жар распространяется между нами, как лесной пожар. Моя рука скользит вокруг ее талии, притягивая ее ближе, и она тает рядом со мной, ее тело поддается так же легко, как и всегда.

Ее губы раздвигаются, и я принимаю приглашение, исследуя тепло ее рта. Это не первый раз, когда мы целуемся, но что-то в этом моменте ощущается по-другому. Между нами есть некая грубость, невысказанное понимание, которого не было раньше. Мои руки скользят вверх по ее спине, пальцы запутываются в ее волосах, и она тихонько вздыхает мне в рот.

На мгновение все остальное исчезает. Прошлое, ложь, даже боль. Есть только мы. Я целую ее сильнее, смакуя ощущение ее тела на моем. Она на вкус как дом, как что-то, в чем я не знал, что нуждаюсь до сих пор.

Тихий крик нарушает этот момент.

Мы оба замираем, отстраняясь, когда Тайлер шевелится в моих объятиях. Его крошечные кулачки сжимаются, его лицо морщится от дискомфорта, и Дженнифер мгновенно оказывается рядом с ним, ее руки нежны, когда она успокаивает его. — Тсс, детка, — тихо воркует она, поглаживая его по спине. — Все в порядке. Мама здесь.

Я смотрю на нее, и в груди у меня сжимается что-то незнакомое. Видеть ее такой — такой нежной, такой естественной с нашим сыном — что-то со мной делает. Она улыбается Тайлеру, откидывая прядь волос с лица, и впервые за долгое время я чувствую… покой.

— Пойдем, — говорю я через мгновение, голос у меня грубее, чем хотелось бы. — Давай зайдем внутрь.

Дженнифер кивает, все еще тихо напевая Тайлеру, пока мы идем обратно к дому. Сад исчезает позади нас, и вскоре мы сидим на диване в гостиной, тепло огня потрескивает рядом с нами. Она осторожно кладет Тайлера на одеяло рядом, и он снова засыпает.

Я поворачиваюсь к ней, слегка наклоняясь вперед. — Ты уверена? — спрашиваю я, понизив голос. — О том, что не хочешь мстить. Это редкая возможность, Дженнифер. Не многим выпадает такой шанс.

Она смотрит на Тайлера, мягкая улыбка тронула ее губы, прежде чем снова встретиться со мной взглядом. — Я уверена, — шепчет она. — Моя мать не хотела бы этого.

Ее слова повисают в воздухе, и я вижу убежденность в ее глазах. Она говорит это не просто ради мира. Она имеет это в виду.

— Какой она была? — спрашиваю я, удивляя самого себя вопросом. Меня никогда не волновало чужое прошлое, особенно не так, как сейчас. Я хочу знать — о ее матери, о том, что сформировало Дженнифер в женщину, сидящую передо мной.

Лицо Дженнифер смягчается, и она откидывается на подушки, ее взгляд становится далеким, когда она начинает говорить. — Она была… всем для меня, — начинает она, ее голос хриплый от эмоций. — Сильная, смелая, добрая. Она была полицейским, и она всегда отстаивала то, что было правильно. Неважно, какой ценой.

Я слушаю, не сводя с нее глаз, наблюдая, как загораются ее глаза, когда она говорит о своей матери. — Она вырастила меня одна, — продолжает Дженнифер с грустной улыбкой на губах. — Моего отца не было в кадре, но она никогда не давала мне почувствовать, что я что-то упускаю. Она работала много часов, но всегда находила для меня время. У нас было не так много, но она дала мне все.

Ее слова задели меня сильнее, чем я ожидал. Я вижу, как она любила свою мать, как дрожит ее голос, когда она говорит о ней. — Она всегда хотела защитить меня, — добавляет Дженнифер, ее глаза блестят. — Даже после того, как я уехала в колледж в восемнадцать лет, она звонила мне после смены, просто чтобы убедиться, что со мной все в порядке.

Дженнифер замолкает, ее рука касается крошечной ножки Тайлера, который крепко спит рядом с нами. — Когда ее убили, — шепчет она, ее голос надламывается, — это сломало меня. Я не могла ясно мыслить. Я была так зла.

Я тянусь к ее руке, мои пальцы касаются ее пальцев, и она не отстраняется. — Я понимаю, — тихо говорю я. — Насилие — это… часть этой жизни.

Дженнифер встречается со мной взглядом, выражение ее лица смягчается, когда она кивает. — Я знаю, — говорит она, сжимая мою руку. — Я просто хочу растить нашего сына в мире. Я хочу, чтобы он был в безопасности. Это все, чего я когда-либо хотела.

Моя грудь сжимается, и на мгновение я не знаю, что сказать. Я знаю одно — я не позволю, чтобы с ними что-то случилось. Больше не позволю.