Заложна душа
Шрифт:
...Чим далі переступиш, тим більшу силу будеш мати — чим чорніша зрада, тим більше Сила. Країна наша проклята, і багато химородників невідомо чого шукає. А я знаю, де шукати і чого шукати, Якове. Мене тримайся — разом знайдемо...
Нижче наведений лист повинен був потрапити до другого тому "Записок о Юго — Западной Руси", але з невідомих причин укладач залишив його в своєму архіві. Лист подається в ориґіналі із невеликими корективами відповідно до застарілих ідіом російської мови.
"Генваря 1705 года.
Любезный друг Матвей!
Нашел несколько свободного времени, чтоб отправить тебе послание очередное. Может, по следам писем смогу восстановить диариуш свой и отправить в какое издание любопытствующее, коих немало видывал я, длительное время за пределами Отечества пребывая.
Проведя некое время в Малой России, возвращаюсь я, наконец, к родным пенатам и пишу эпистолярию сию в захламленной комнате на грязнейшем из всех постоялых дворов, однако, мысль о том, что вокруг — леса дорогой моей сердцу Муромщины, несказанно сердце мое утешает. Насилу вернулся я живым и здоровым из дальних странствий, секретное предписание выполняя на корысть Державы. Премного опасностей и невиданных тайн чудом мою главу миновали, хотя наибольшая угроза и жизни, и рассудку, и душе моей подстерегала меня в Украйне — крае диком, воинственном и чужом. И хотя за десяток последних лет под рукою истинного друга Государя нашего гетмана Ивана Степановича Мазепы Малороссия
Впрочем, подробнее о нравах народа здешнего поведаю я тебе в следующем послании или, чаю, при скорой встрече. Сейчас же хочу изложить тебе происшествие, имевшее место при малороссийском объезде моем не далее как два месяца назад, которое потрясло душу и сознание мою до предела. Только сейчас сумел холоднокровно обдумать я то, что со мной произошло и более-менее связно изложить на сием пергаменте.
Выехав в начале ноября из Киева, очутился я со своим слугою в безлюдной степи, сопровождаемый тремя сердюками, любезно предоставленными мне киевским генерал-губернатором. Путь мой должен был пройти через владения мятежного Войска Запорожского, кое с гетманом находится в отношениях крайне недружелюбных и живет по своим тайным законам, напоминая тем самым прежние рыцарские ордена цивилизованной Европы, наподобие Мальтийского или Ливонского. В дороге подверглись мы нападению каких-то душегубов — то ли татар, то ли самих запорожцев. Чудом избежав ограбления в лучшем и смерти в худшем случае, спаслись мы благодаря решительному вмешательству гренадерской команды капитана Н., которая, вероятно, продвигалась по делам, связанным с нынешней военной кампанией. Капитан Н., исходя из моего тайного предписания, пообещал препроводить нас в безопасное место. Находясь под его покровительством, мы продолжили свой путь, не опасаясь повторного нападения.
Завязав дружеские отношения с капитаном Н., я обнаружил в собеседнике недюжинный ум и предрасположенность к магическим знаниям (ты осведомлен о моих опытах в этой области, проговорюсь, что и поручение государя было с ними связано). Долгие переходы мы коротали за беседами: я рассказывал о Европе, ученые которой, несмотря на войну, продолжают удивлять нас своими алхимическими открытиями, о тайных орденах, в делах магических весьма преуспевших и о многом другом. Капитан Н. больше слушал, но его замечания были весьма существенны. Я начинал задумываться, почему такой образованный и, по всей видимости, богатый человек проводит время в степи. Врожденная моя деликатность не позволяла мне вмешиваться в его прошлое. К тому же я чувствовал в капитане Н. определенное желание скрыть от меня причины своего путешествия.
Как-то раз капитан поведал мне любопытные соображения:
— Вот вы говорите о Европе и традициях алхимиков тамошних. А ведь ту, их не то что не меньше, а даже и более. Если там магические древности собирают и по крупицам восстанавливают, то здесь они в первозданном состоянии сохранились.
Я искренне рассмеялся, стараясь, впрочем, не обидеть собеседника:
— Ну что вы, разве традиции того же Парацельса можно сравнить с божбой какой-нибудь Солохи на базаре?
Капитан Н. даже не улыбнулся, а только глянул на меня хмурым и сосредоточенным взором, в котором я уловил премного неведомого и даже недоброго.
— Что ж, — предложил тогда капитан, — может, хотите испытать здешнее чародейство? Думаю, что все, что до этого вы видели в Европе, покажется вам надуманным и наивным.
Я несколько опешил и капитан, пронзительно глядя мне в глаза, сказал с вызовом:
— Я не сомневаюсь в вашей храбрости и желании изведать запредельное.
Не дожидаясь ответа, капитан отправился осматривать своих солдат, а я, ощущая темную бездну неизвестности, внезапно дохнувшую на меня своим ледяным холодом, глубоко задумался.
К вечеру того же дня обнаружили мы странного всадника, который, однако, после короткой беседы с глазу на глаз, присоединился к нашему транспорту. Всем видом своим напоминал он нам гайдука, коих немало видел я повешенными иль посаженными на колья во Влахии и Трансильвании. Одет был он в чёрную, расшитую серебряными кантами куртку, и ехал на чудном коне вороной масти. Лицо загадочного путешественника было смуглым с густыми усами цвета вороньего крыла. Большие карие глаза его смотрели не мигая, и выдержать их взгляд было невозможно. Капитан время от времени переговаривался с незнакомцем на непонятном мне наречии, а мне только пояснил:
— Терпение, мой друг, скоро к нам, помимо нашего нового знакомого, — можете звать его просто князем, — еще двое присоединятся, и цель нашего путешествия будет близка.
К вечеру следующего дня, когда команда остановилась на бивуак, капитан Н. долго разговаривал с князем, что-то определял по карте и, наконец, отдал приказ поручику принять команду до утра и сказал мне:
— Отбросьте сомнения, милостивый государь, и поезжайте с нами.
Сопротивляться его воле не представлялось возможным. К тому ж и любопытство мое возрастало ежесекундно. Терзаемый самыми неприятными предчувствиями, (о, как они оправдались!) я согласился, и мы втроем выехали в ночь. Продвигаясь в полной темноте, мы очутились у глубокой ложбины, покрытой деревьями. Спустившись глубже, мы увидели блеск искусно скрытого костра, где обнаружили двух казаков угрюмого вида и при оружии. Князь крикнул им что-то, но что именно, я, достаточно не зная малороссийского наречия, не уразумел. Казаки опустили оружие и хмуро приветствовали нас. Капитан кивнул в их сторону и поведал мне тихим голосом:
— Тот, костлявый, с глазами запавшими и бородой, есть полковник сечевой Галаган, а тот, что с лицом полным, полковник Горлыч. Оба — химородники предивные...
Тут капитан Н. с коня изволил сойти, и я его примеру последовал. Казаки ожидающе смотрели на капитана и князя. Капитан коротко переговорил с Галаганом, и я уловил только несколько слов — "принес" и "не обманите", говоря, это он несколько раз кивнул на меня со словами — "посмотрим". После этого капитан Н. снял перекинутые через седло переметные сумы, которые при том зазвенели, князь тоже со своего коня тяжелые торока подхватил. Галаган Горлычу кивнул, и тот сумы приоткрыл, руку туда запустил и вытащил горсть серебряных монет. После того казацкие полковники переглянулись и разом кивнули.
— Что ж, панове, раз вы на такое дело решились, то пора и за дело браться, ибо время настало, — скрипучим голосом Галаган сказал.
Что далее в том сатанинском овраге происходило, пересказать трудно мне. Сначала Галаган к выемке оврага подошёл и долго что-то туда говорил, после чего показалось мне, что бездна та углубилась неимоверно и превратилась в пропасть бездонную, из которой пламя смертоносное время от времени вырывалось. По сему запорожцы калиту червонцев и неведомые мне коренья туда кинули, и узрел я, как языки пламени светом мрачным сию бездну осветили.
— Ну що, готова страва, — вопросил Горлач и глянул на капитана Н. Тот кивнул в ответ и пронзительный издал свист. В тот же миг над краем оврага появилась черная таратайка, кою привык я видеть у жидов путешествующих. Живо мешок с серебром подхватив, Галаган по стенам оврага вверх выбрался и сверху ко мне донеслось бормотание глухих голосов — через минуту сечовой полковник уже спускался, хотя и без серебра, но на плече длинный мешок придерживая.
При свете костра увидел я, что в мешке нечто живое находилось. Развязав мешок, вынули оттуда Галаган и Горлыч нагое тело бездыханное. С трудом определил я при нестойком свете костра, что это бесчувственная девица — молодая, не моложе осьмнадцати лет.
Что далее было, только отрывки помню. Выступил я, решительно защищая жертву беспомощную. В ответ на это искусно нанес Горлыч удар мне, и далее все виденное, как будто сон наполненный ужасами неописуемыми, продолжилось. Лёжа на холодной земле, цепенея и телом и душою, узрел я, как
склонился Галаган над телом беспомощным, как вцепился он ртом в девичье горло, и как задергалась девица, предсмертный стон испустив. Тут капитан Н. обнаженный эспадрон к горлу моему приставил и прорёк:— Без насыщения кровью, милостивый государь, ни одно дело в сиём мире не святится.
Галаган же, кровию насытившись, к краю разверзнутой бездны подошёл, и кровь, коей рот его заполнен был, туда выплюнул.
За ним к полумертвой девице, которая прокушенным горлом хрипела, приблизился Горлыч и ея зубами за руку схватил. Я глаза закрыл, но ужасные звуки поглощения крови сердце моё на части рвали. Тут и Горлыч кровь в овраг выплюнул. За ним сатанинский обряд капитан Н. продолжил, а потом и князь.
–– Ну что ж — пусть и паныч покуштуе, — страшным голосом прорёк Галаган.
От слов этих волосья парика у меня дыбом поднялись, и попробовал я кинуться прочь. Вдруг лицо князя задрожало, и подобная дрожь его тело охватила, — он взвизгнул и по склону оврага начал карабкаться. Но не успел долезть, ногти ломая, до середины, как раздался жуткий хруст и костлявая черная рука, прямо из земли выскочив, князя за ботфорт ухватила. Ещё раз что то хрустнуло и стопа нещасного преломилась.
— Нэ пройшов, нэ пройшов! — со странной радостию закричал Горлыч. Я бросился князю на помощь, но он уже был наполовину втянут в землю. Я споткнулся и узрел вокруг множество поваленных крестов. Я попытался схватить князя за руку, но над взрыхленной землею только торчало лицо с вращающимися от ужаса глазами. В рот его уже забивалась влажная кладбищенская земля.
— Нэ заважай Йому, панычу, — услышал я над собою всё тот же надтреснутый голос Горлыча, — князь дуже по серцю Йому вдався, а и тоби зараз жывыци треба спробувать.
На эти слова я замахал руками, не помня себя от страха. Тем временем князь уже исчез под землёй, и только осыпанная земля вздрагивала на том месте, где был заживо погребён мой несчастный попутчик. Я вскочил и побежал, вопия во всю ночь. По-видимому, меня не преследовали...
...Я брел по степи ночь и следующий день, пока меня не подобрали гетманские сердюки, отправленные поручиком на поиски... Понятно, что я не раскрыл увиденное никому, объяснив странное исчезновение капитана Н. и князя нападением степных хищников. Через день я был уже на границе милой моему сердцу Великороссии. Только теперь, любезный Матвей, пишу тебе искренне обо всём происшедшем. И самое странное, дорогой приятель, что меня не покидает ощущение, что и я успел принять участие в сатанинской трапезе, и страшные обитатели степи продолжают..."
Лист цей був знайдений приставом біля мертвого тіла мандрівника на брудному постоялому дворі-ямі. Обставини смерті примусили запідозрити господаря двору — горло мандрівника було розірвано або перерізане негостреним лезом. Дивувало тільки те, що крові, незважаючи на широку рану, було мало, немовби хтось ретельно зібрав її в посудину. Тільки лист був густо заплямований краплями крови. Здавалось, що автор його загинув під час написання своєї останньої епістолярії. Пізніше, після того, як господаря постоялого двору покарали батогами і відправили будувати нову столицю Московського царства (зрозуміло, що винний все заперечував і бурмотів якусь нісенітницю про невідомо куди зниклих інших постояльців-малоросів), лист був ретельно підшитий до інших справ Таємної Канцелярії і став доступним автору цього тексту виключно завдяки наполегливій праці під час добору матеріалів з різноманітних дивовин Південно-Західної Русі відомого характерника Пантелеймона Куліша.
12. Харцизи
Опівдні подорожні виїхали на крутий схил — прямо перед ними простяглося велике урочище, серед якого біліла мазанка, темніло декілька рублених комор і невеликий загін для худоби, біля мазанки стирчала жердина колодязя-журавля.
— О, пане Вербовський! Це ж хутір козака Тарана! — скрикнув Чіпка.
— Добре, добре, — промовив собі у вуса пан Вербовський, — зараз до нього і завітаємо.
...Через декілька хвилин вони в'їхали у ворота невеличкого хутора.
— Здається, нікого немає, — спостеріг пан Вербовський. І справді, здавалося, хутір вимер. Було тихо, і тільки вітер із рипінням хитав над копанкою зависле на жердині цебро.
— Може, хазяї разом з іншими гречкосіями від москалів повтікали? — запропонував свою думку Чіпка.
— Може, — погодився пан Вербовський і вирішив: — Тут і перепочинемо.
Вони спішилися. Чіпка повів напувати коней, Оксана заходилася діставати харчі з тороків, а пан Вербовський, про всяк випадок, обійшов комори і мазанку. Здавалося, що господарі покинули хутір нашвидкуруч, немов тікаючи від погоні. У коморах залишилося ще чимало припасів, з півмішка жита було розсипано по дерев'яній підлозі.
В самій мазанці були перегорнуті ліжко, зірване зі стіни рядно, на столі залишився посуд.
— Давай, Оксано, швидше! — прикрикнув пан Вербовський на доньку. Біда відчувалася повсюди на цьому покинутому хуторі.
Хазяйновитий Чіпка тим часом уже розпалив пічку, приніс Оксані води і заходився прибирати на столі. Незабаром Оксана постелила рушники і почала виставляти миски. Пан Вербовський цим не переймався, а стояв на подвір'ї, похмуро озираючи степ навколо.
— Йдіть вже обідати, тату, — весело покликала його Оксана, яка вже встигла скубнути Чіпку за чуприну.
Пан Вербовський із сумом глянув на радісне обличчя доньки, похитав головою і пішов до хати.
"Пан, мабуть, великий", — думав Чіпка, дивлячись на дорогі пістолі за чересом у Вербовського, на коштовну шаблю, на грізне обличчя і багату черкеску. Втім, пан Вербовський, гримнув на нього:
— Чого стовбичиш біля стінки, як ляський пахолок! Я по молодості теж чимало січового хліба з'їв... Так що сідай разом із нами!
Чіпка несміливо присів край столу на лаві. Помолилися і почали обідати. Вербовський їв повільно, тяжкі думи гнітили його чоло. Задумливо він підняв очі і похолонув — прямо над ним висів дерев'яний сволок. На ньому темнів вирізаний, за козацьким звичаєм, хрест. Посередині хреста жовтіли глибокі подряпини — немовби якийсь хижий і могутній звір полоснув стелю жорсткими пазурами...
На подвір'ї перелякано заіржали коні і почувся гуркіт копит. Всі за столом здригнулися. Почулися гучні голоси. Пан Вербовський непомітно витягнув з-за череса пістолі і поклав їх собі на коліна.
Чіпка помітив, що Оксана зблідла і посунулася ближче до батька. Сам малий озирнувся навколо, шукаючи годящої зброї, — не знайшов і вчепився у гаман.
Двері розчахнулися, дивом не злетівши із петель. На порозі з'явився високий широкоплечий чолов'яга. На перший погляд, чолов'яга, справді, нагадував січовика. Голова його була поголена, і на ній вився густий розтріпаний оселедець, у вусі блимало велике золоте кільце. На повному, покритому шаром пилу, обличчі чорніли довгі вуса. Пилом просякнутий був і пишний старшинський кармазин, з-під якого визирала зелена плисова сорочка. На широкому чересі висіла багато оздоблена шабля. П'ястуком, пальці якого прикрашали коштовні каблучки, козак стискував товстий канчук, що ним він час від часу хлопав по халяві сап'янового чобота.
"Запорожець!" — полегшено зітхнув Чіпка. На відміну від малого, пан Вербовський ще більше напружився і спохмурнів обличчям. Відчув він небезпеку, якою віяло від недоброго погляду холодних примружених очей, від хижо зігнутої, не лицарської постави гостя. Дещо позаду козака тупцював худий рудобородий чоловік, одягнутий у синій драгунський мундир. А тим часом за ними у хату ввалилося із півдесятка людей, які і здалеку не нагадували козаків. Одягнуті вони були небідно, але весь одяг сидів на них мов чужий, був часом подраний, а деінде у рудуватих темних плямах. Всі вони були добре озброєні, із пітними хижими обличчями.
— Здорові були, господарі! — немовби весело сказав козак, але очі його ще більше звузилися і рот скривився у жорстокій посмішці.
— Здоров і ти, перехожий, сідай обідати з нами... — Повільно мовив пан Вербовський.
— Я ж не один, бачиш, яка у мене ватага з собою, — махнув канчуком на супутників козак.
— Вибачай, отамане, але на всіх нашого харчу не вистачить... — прохолодно відповів на це пан Вербовський.
— Звуть мене отаман Волох, і я у цих степах господар. А яка ж тебе лихоманка сюди занесла? — здивовано спитав Волох, нахабно розглядаючи пана Вербовського і його супутників. Погляд його затримався на Оксані. Дівчина відчула недобре і зблідла, опустивши голову.