Заложница мафии
Шрифт:
Никогда, ни разу в жизни я не была такой дерзкой с ним. Я всегда свои чувства скрывала, этому меня научил детдом. Там, с душой нараспашку долго не продержаться, особенно — если ты домашний ребенок, который знал, что такое любовь и ласка. А дальше, в жестоком мире мужчин, чувства и подавно стали табу.
Но сейчас я хотела задеть Давида, хотела сделать ему больно, так же, как и он сделал мне.
Не рассчитала только одного: что на боль у всех разная реакция. И его мне совсем не понравилась.
Давид встряхнул меня, а потом развернул к себе спиной, толкнул вперед, заставляя сделать несколько шагов. Я сопротивлялась, не желая двигаться с места,
Он был чертовски силен, и сейчас, будучи злым, даже не думал обращаться со мной вежливо. Я уперлась животом в кресло, Давид наклонил меня вперед, удерживая за волосы, а свободной рукой сдернул вниз спортивные штаны вместе с бельем.
— Пусти! — заорала я, пытаясь вывернуться, но он надавил сверху, я чувствовала его горячее дыхание на своей шее:
— Ненавидишь, значит? — спросил еще раз. Я зло ответила:
— Я не буду с тобой трахаться! — готовая к тому, что он возьмет меня силой. А он вместо этого шлепнул меня по заднице ладонью.
В этом жесте не было ни капли нежности или сексуального подтекста, он просто меня порол. Кожу обожгло, я дернулась вскрикнув:
— Ты с ума сошел, Чабашев?!
А он ударил во второй раз, уже по другой ягодице, словно дурь из меня выбивал.
Меня никогда не пороли. Трахали, унижали, били так, что живого места на теле не оставалось — все, на что способны были мужчины, я испытала на собственной шкуре. А сейчас щеки полыхали, дыхание сбилось, я понимала, что сидеть сегодня на заднице не смогу — ягодицы огнем горели.
— Отпусти!
Давид выпустил меня, я выпрямилась с трудом, опираясь на спинку кресла. Наклонилась, чтобы подтянуть наверх штаны, а он меня схватил за локоть, заставляя встретиться взглядом.
— Я послал людей за твоим сыном. Пока накладка вышла, но скоро его оттуда вывезут.
Я застыла, ушам своим не веря. Боясь, что мне показалось, что сейчас Давид совсем не то сказал, и все это — лишь мне прислышалось.
— Скажи еще раз, — попросила его хриплым, сорванным от криков, голосом. Давид взглянул исподлобья, я думала, он сейчас пошлет меня с моими просьбами, но нет. Повторил терпеливо:
— Привезут его сюда.
Поднялся и ушел в другую комнату.
А я осталась стоять так, разглядывая раскуроченную гостинную, в осколках. Хлопнула дверь спальни, и меня, как магнитом потянуло туда, где сейчас был Давид. Он не закрылся на замок, я зашла следом, замирая.
Чабашев стоял сейчас в одном белье, в руках футболка чистая. Тугие мышцы под кожей перекатываются, спортивная, подтянутая фигура, темная поросль на широкой груди.
— Чего тебе нужно, Слава? — устало спросил он, натягивая футболку, — я вроде все сказал.
— Это твой сын, — ответила я ему, сцепляя пальцы за спиной. Он должен был это знать.
Тайну, которую я устала хранить в себе столько лет, тайну, непомерно большой ставшую для меня одной. — Ты — его отец.
Глава 32
Давид.
У меня кулаки сжались. Сильно, до ломоты в костяшках. Я давно не испытывал настолько сильного желания ударить человека. Тем более — девушку. Тем более — Славку. Смотрит на меня, глаза нараспашку, в них слезы блестят, смотрит в самую мою душу и лжет. Так нагло и откровенно мне никогда не лгали, ни разу в жизни.
И ударить хочется. Вымещая в ударе всю злость, все разочарование. Не так, как недавно по заднице шлепал, то только бабскую истерику унимать.
По-настоящему ударить. Но…каким бы ни был мой отец, он все же воспитал меня мужчиной. Пусть жёстким, но не способным ударить женщину.— Пошла на хуй, — чётко сказал я, по слогам почти.
Вышел в коридор. Вдохнул глубоко воздух. Потом ударил кулаком в стену — напряжение снять требовалось. Кулак обожгло болью, а стена окрасилась красными кляксами моей крови. Черт, легче только ни хрена не стало.
Славка бежала за мной. Говорила что-то. Я охране кивнул, её задержали. Не хочу её видеть сейчас, иначе точно не сдержусь. Я не был глуп. Я давно понимал, что её ко мне не случай привёл. Но я понимал и принимал игры во власть и деньги — они не бывают честными. Но то, что Славка ударит по самому больному, я не ожидал.
Снова вернулся в машину. Охрана, получившая люлей от Шерхана, на всякий случай заняла соседний автомобиль.
— Бухло принеси, — крикнул я, открыв окно.
Виски был тёплым. Похер. Сделал большой глоток, снова закурил. Мне пытались лгать. Когда молодой и зелёный был, только после армии, только развёлся, только деньги пошли… И бабы косяком пошли тоже. Многие хотели выскочить замуж за молодого военного в отставке, главное — богатого. Не раз и не два мне приносили полосатые тесты. Тогда только двухтысячные пошли, в ДНК тесты никто особо не верил. Тогда я не оскорблялся. Говорил либо сейчас дам денег на аборт, либо потом экспертизу и ни копейки, тем более резинками я всегда пользовался, о чем думали, непонятно. Ни один из рождённых так трех младенцев, ожидаемо, не оказался моим.
Но Слава не имела права. Несмотря на всю эту грязь, она была лучшим, что у меня было. Ебаный лучик света, который был, а потом рассеялся, исчез. Но сколько раз, за эти годы, когда херово было, я вспоминал, как она смеётся. Глаза закрывал и вспоминал. Заразительно, громко, запрокидывая голову. Так смеялась, что хотелось в охапку её, и зацеловать, наесться её смехом…
Еще глоток виски. Ещё. Голову поднял — Славка стоит в окне второго этажа и смотрит на меня. Не имеет права, понимаю пьяно я. Не имеет права пачкать меня своим лживым взглядом.
Жму на газ, сигналю, вынуждаю открыть ворота. Один из охранников подбегает наклоняется к окну.
— Давид Русланович, вам нельзя…
— Я тебя пристрелю, — спокойно обещаю я и достаю пистолет.
Ворота открываются. Дом далеко не в центре, кругом глухие заборы, пришлось порядком попетлять, пока нашёл ближайший кабак. Паршивый, стоит признать. Но там есть бухло. И бляди, наверняка, тоже есть.
— Виски, — объявляю я, вспоминаю свое тёплое пойло, что в машине пил и уточняю, — со льдом…
Я как раз допиваю второй бокал, когда приезжает Шерхан. Его люди рассредотачиваются по и так пустому залу, Шерхан тащит меня на улицу. За здание, там пустырь.
— Я, блядь, тащил трупы через пол страны, помог тебе сдохнуть, чтобы ты провалил все дело, набухиваясь по барам?
— Нахуй пошёл!
Он не имел права мне диктовать. Вытаскивать из бара вот так… Пусть сидит в своей крепости и наслаждается семейным счастьем. Ему меня не понять. Шерхан бросает что-то своим людям на своём же языке, а я на него бросаюсь. Мы дрались уже, бывало. Шерхан огромный и сильный, зато я хитрый и умный. Сейчас, кажется, я его ненавижу, а ещё я пьян. Я разочарован в этом ебаном мире. Мне прилетает по скуле, сильно, до звона в ушах. В честном бою мне не победить, делаю подсечку и Шерхан падает на землю, утягивая меня за собой. Лежим, дышим тяжело.