Заложники на Дубровке, или Секретные операции западных спецслужб
Шрифт:
В это время съемочная группа журналиста Сергея Дедуха снимала интервью с Бараевым. К журналистам террористы отнеслись крайне предупредительно. «Нас никто не обыскивал и даже не просил показать документы», — рассказывал потом Сергей Дедух.
Террористы также постарались, чтобы телевизионная «картинка» выглядела эффектно. Бараев и пятеро его подчиненных долго рассаживались перед камерами, выбирая позы получше, шепотом переговаривались между собой.
Потом писавшие все эти приготовления журналисты НТВ расшифруют, что говорили друг другу террористы. Неизвестный боевик спрашивал Бараева:
— Как я выгляжу? Как мой подшлемник?
Нормально, — ответил главарь бандитов.
— Меня никто не узнает? — продолжал боевик.
— Да кто тебя должен узнать! — попытался урезонить того Бараев.
Но боевик все же не мог не волноваться. То, что делали они здесь под руководством
— Ой, мама, что же мы творим?
Наконец, террористы расселись, и их главарь, глядя в объектив, подтвердил, что он действительно Мовсар Бараев, племянник Арби Бараева, после чего в очередной раз рассказал о своих требованиях. Затем, отвечая на вопросы журналистов, он кое-что рассказал о том, как готовился теракт. Подготовка к акции, сказал Бараев, заняла два месяца, в течение которых в Москву завозилась взрывчатка. Также террористы посещали «Норд-Ост» и параллельно планировали проведение других терактов, которые должны были быть осуществлены одновременно с захватом заложников в театральном центре, но провести которые не удалось.
Неизвестно, чем была обусловлена такая откровенность Бараева: хотя теракты действительно были предотвращены правоохранительными органами, российские власти о них пока не сообщили, чтобы не усугублять и без того напряженную обстановку. Зачем в такой ситуации признаваться в подготовке преступлений — совершенно непонятно; единственное объяснение, которое можно найти, это то, что перед телекамерой (как и за несколько часов до этого перед британским журналистом) Мовсар Бараев говорил вовсе не для пропагандистских целей. Он, давно желавший, чтобы его имя так же запомнилось людям, как имя его дяди, говорил это для истории.
Наконец от саморекламы Бараев перешел к пропаганде. Для начала — и для демонстрации непримиримости — журналистам опять были показаны смертницы, по выражению Бараева, «с их понтами». Впоследствии, когда эти кадры показывали по телевидению, многие профессионалы высказали предположение, что взрывные устройства на поясах смертниц не были приведены в боевую готовность. Террористки слишком вольно обращались с этими устройствами: смыкали и размыкали перед камерой провода, накручивали их на палец. «С СВУ, стоящим на боевом взводе, так не обращаются, — объяснил потом один отставной чекист, — ведь малейшее касание проводов, по которым пропущен ток, приведет к замыканию цепи и к взрыву. Поэтому, скорее всего, бомбы у боевиков снаряжены не полностью. То есть, к примеру, отсутствует батарейка, или взрыватель не вставлен». [257] Еще раньше к этому выводу пришли в оперативном штабе, где отсматривали снятую журналистами НТВ пленку — и вывод этот внушал некоторые надежды.
257
Коммерсантъ-Власть. 2002. № 43. С. 15.
Далее террористы вывели шестерых заложниц, которые должны были подтвердить, что обнародованное днем обращение к президенту с просьбой прекратить войну подписано заложниками по доброй воле. Заложницы подтвердили, сказав также, что в общем и целом в зале обстановка нормальная, там находится не менее шестисот человек. Журналистам, беседовавшим с заложницами, показалось, что возможности штурма те боятся даже больше, чем самих террористов; это было действительно так.
Среди террористов был психолог (возможно, это был сам Абу-Бакар), и, конечно, он постарался отобрать для встречи с журналистами наиболее легко поддающихся внушению заложниц. В течение уже более суток заложники подвергались психологической обработке. «Фактически среди заложников формировалось не интуитивное сближение «террорист — жертва», как при стокгольмском синдроме, а некое единое, внушенное корпоративное мышление, — считает психолог Анастасия Гусева. — Освобождение одних и демонстративное избиение других, вежливое обращение и очереди над головами, «кормление» и де*монстративное наматывание скотча на бомбы — усиливало
общее стрессовое состояние, а соответственно закрепляло и коллективный транс. В результате Бараеву и его помощникам удалось добиться полной управляемости аудитории». [258] О полной управляемости заложниками речь, конечно, не шла, и в этом отношении согласиться с уважаемым психологом нельзя, но вот то, что наиболее внушаемые заложники действительно подверглись психологической обработке, представляется несомненным.258
Карпенко (Гусева) А. К заложникам было применено зомбирование. С. 237.
Пока журналисты брали интервью у террористов, доктор Рошаль и медики Красного Креста оказывали медицинскую помощь заложникам. «Вместе с Рошалем появились еще люди в белых халатах, — рассказывала одна из заложниц. — К ним потянулись за помощью. Появились переносные аптечки. То и дело в зале раздавались вопросы о наличии того или иного лекарства. В основном спрашивали валидол, валерьянку, анальгин, цитромон, ношпу. Находившемуся в тот момент на балконе доктору Рошалю я крикнула, что нам нужен преднизол. Он был необходим сидящей с нами рядом женщине, больной артритом, пить его нужно чуть ли не по часам, а мы уже вторые сутки находились здесь в заточении.
— Повторите, я запишу, — крикнул в ответ Рошаль. И некоторое время спустя лекарство оказалось в зале. Принесли также салфетки, туалетную бумагу, даже средства личной гигиены. Прокладки, которые теперь были даже в избытке, быстро расхватывались женщинами и некоторые, как впоследствии оказалось, спаслись благодаря им. Когда в зал пошел газ, женщины пытались дышать через них. Отсюда сразу напрашивается мысль, возможно, наши спецслужбы специально пересылали в зал этот излюбленный объект телевизионной рекламы в таких количествах, заранее зная, что они скоро пригодятся. Но это лишь мои догадки…» [259]
259
Попова Т. «Норд-Ост» глазами заложницы. С. 32.
Врачи и журналисты пробыли в захваченном здании около часа; на прощание Бараев еще раз повторил, что, если пленку покажут, он отпустит двенадцать заложников.
В оперативном штабе отснятую пленку внимательно изучили. Было совершенно очевидно, что заявление Бараева пускать в эфир нельзя; дело было даже не столько в том, что эта была вражеская пропаганда; существовало подозрение, что интервью Бараева содержит сигнал другим террористам вне здания. В этом случае показ пленки мог обернуться новыми крупными терактами, и, как ни мала была такая возможность, ее следовало учитывать. С другой стороны, сильные сомнения вызывало согласие Бараева отпустить за показ интервью заложников; террористы однажды уже обещали отпустить заложников-иностранцев — и обещание свое демонстративно нарушили. Не поступят ли они так и в этом случае?
В конце концов, на показ интервью с Бараевым было наложено вето. Мотивировка была проста и с юридической точки зрения безупречна: показ интервью нарушил бы российское законодательство о пропаганде экстремизма. В результате в три часа ночи на НТВ показали лишь интервью с заложницами и отдельные кадры бараевского интервью.
Когда террористы увидели, что отснятая пленка продемонстрирована не полностью, они впали в ярость. Как вспоминала Татьяна Попова, «в очередной раз вылетев на сцену, Бараев, явно выйдя из себя и разбив что-то, заорал в зал:
— Все! Надоело! Козлы! Все отсняли, но в эфир не пустили! Всех будем расстреливать! Никаких переговоров!
Стало страшно: нервы у главаря начинают сдавать, и следствием этого может стать все, что угодно. Удивительно, но из зала его стали успокаивать, взывая к разуму:
— Сейчас же ночь… Зачем им такой важный материал давать в эфир, когда все спят… Они обязательно утром его покажут…
Это говорили люди, живущие в России, знающие работу наших СМИ, прекрасно понимающие, что никогда Центральное телевидение не пойдет на пособничество террористам. Знали и, тем не менее, не впадая в истерику, пытались разрядить обстановку, интуитивно подбирая аргументы, которые бандит еще мог хоть как-то воспринимать». [260]
260
Попова Т. «Норд-Ост» глазами заложницы. С. 165–166.