Заложники обмана

Они бродили лунными ночами по склонам Палатина[ 28] , на котором римские императоры золотого века возводили свои дворцы напротив Колизея и арки Константина.

Они замирали перед величайшими произведениями искусства, созданными в цивилизованном мире, и держались при этом за руки, чтобы разделить впечатление друг с другом.

– Не могу вообразить вещи печальнее, чем смотреть на такое вот в одиночку, – сказала как-то Мэри Янг.

Джьянни удивился: откуда это к ней пришло? Как нашла она такие слова?

[28]Палатин – один из семи холмов, на которых выстроен Рим.

Однажды, сидя на скамейке у подножия Испанской лестницы, он наблюдал, как она поднимается по ступенькам, чтобы купить цветов для их комнаты. На ней была надета бледно-желтая блуза с узором в виде листьев. Наверху, когда Мэри стояла и выбирала цветы, ветер мягко обозначил под тканью блузы ее грудь. Из-за яркого солнечного света Джьянни не мог разглядеть ее лицо. Но ему вдруг непреодолимо захотелось помахать ей рукой, что он и сделал.

Спустившись вниз, она его поцеловала.

– Спасибо, – сказала она.

– За что?

– За то, что помахал мне.

Он взглянул на прекрасное, сдержанно-серьезное лицо женщины, произнесшей такие странные слова.

– Мне никто еще не махал рукой вот так, – объяснила она. – Я имею в виду – без причины.

Джьянни вынужден был отвернуться. Она так глубоко проникла в него… Он уже больше не мог считать, что в его отношении к ней отсутствует чувство, а есть лишь вожделение.

Цветы выглядели в комнате такими яркими и вселяющими надежду. Когда на них падал луч солнца или свет лампы, казалось, что они танцуют. Мэри назвала их своим свадебным букетом и засмеялась при этом. Но смеялся только ее рот. Глаза делали что-то другое. Джьянни больше всего боялся именно ее глаз.

В постели они оба не могли даже вообразить, что могут расстаться.

Истинным временем любви Мэри считала утро и ранний вечер. Ночь – это для крестьян, как говорила она, потому что крестьяне слишком робки и застенчивы, чтобы смотреть друг на друга.

Джьянни чувствовал себя юнцом, впервые попавшим на праздник. Мэри дарила исключительную радость в любое время, но он совсем по-особому воспринимал те минуты, когда она поднималась в номер вверх по лестнице впереди него, а он смотрел, как двигаются ее бедра, предвещая наслаждение.

Господи, думалось ему, эта женщина становится чем-то очень значительным.

На пятое утро они лежали рядом в приятной истоме.

Жалюзи были опущены, но раннее солнце пробивалось сквозь щели. Собственное тело казалось Джьянни невесомым. Он знал, что пора вставать и приниматься за ежедневные поиски, но не мог преодолеть расслабляющую инерцию.

В комнате было тепло, и они с Мэри лежали на простынях нагими. Кожа Мэри сияла в утреннем свете.

Еще только десять минут, пообещал себе Джьянни.

– Сколько еще галерей нам осталось обойти в Риме? – спросила Мэри Янг.

– Около пятидесяти, наверное.

– А если мы в них ничего не найдем?

– Поедем во Флоренцию.

– А потом?

– Потом в Венецию, Неаполь, Палермо. Ты же знаешь список.

Она пододвинулась к нему:

– Я должна сделать ужасающее признание.

Джьянни молча ждал продолжения.

– Иногда мне хочется, чтобы мы вообще ничего не нашли.

Он смотрел в потолок.

– Ведь это неразумно, да? – спросила она.

– Разумеется.

– Я знаю. Говорю только потому, что последние дни были так чудесны.

Джьянни молчал.

– По крайней мере, для меня, – добавила она.

– И для меня тоже.

Она повернулась и поцеловала его.

– Ты не должен был так говорить.

– Должен.

– Только потому, что ты очень воспитанный человек.

– Нет. Потому, что это правда.

Мэри лежала неподвижно, обняв его. Золотые искорки вспыхивали и гасли у нее в глазах – ветерок колыхал занавески, и они то пропускали свет солнца, то преграждали ему путь.

– А что, если мы так и не найдем Витторио? – заговорила она. – Это в самом деле будет ужасно?

Джьянни принял в себя такую возможность и попытался осознать, как она действует на него. Пожалуй, это не хуже, чем слишком быстро проглотить ледяную воду.

– Я полагаю, мы пережили бы это… соблюдая осторожность и уповая на везение.

– Это не тот ответ, который ты собирался дать.

– Прости. Просто я, как видно, не гожусь для таких игр.

– Но это вовсе не игра. Всегда есть шанс, что так оно и будет. Неужели ты об этом не думал?

– Как же я мог не думать?

– Ну и?

– Чаще всего я отбрасываю это от себя.

– А если уже не сможешь отбросить?

Джьянни долго лежал и раздумывал.

– Это обернулось бы достаточно скверно. Нам пришлось бы сделать пластические операции. Пришлось бы жить с оглядкой и нигде не задерживаться, жить одним днем и знать, что этого не изменишь.

– Ты имеешь в виду, как жил Витторио все последние девять лет?

Джьянни кивнул, хотя на самом деле не обдумывал проблему в таком свете.

Мэри села на постели и посмотрела на него:

– Ты все время говоришь “мы”. Значит ли это, что ты хочешь, чтобы мы были вместе?

Джьянни молча и не двигаясь сидел на кровати; прекрасное обнаженное тело и прелестное лицо – самые очевидные аргументы в ее пользу, и они оказывают свое действие.

– В конечном итоге мы могли бы возненавидеть друг друга, – наконец проговорил он.

– Такая опасность всегда существует.

– Надо быть очень сильными и очень добрыми, чтобы этого не случалось подольше.

– Да.

Они посмотрели друг на друга – и Джьянни притянул ее к себе.

– Все это просто чепуха, – шепнул он.

– Я знаю.

Он поцеловал ее, пьянея от вкуса ее губ. Когда он снова смог говорить, то сказал:

– Я скорее предпочел бы возненавидеть тебя, чем потерять.

К сожалению, она не поверила этому ни на минуту.

Покончив с первыми двумя за это утро “безрезультатными” галереями, они шли по залитой солнцем Виа Венето и остановились у нескольких столиков на тротуаре, чтобы выпить кофе с бриошами.