Заложники обмана

Пробираясь по ней, он мысленно молился о счастливом сюрпризе, хотя вообще-то молился крайне редко. Но он так нуждался в чуде!

Однако не было нынче никаких признаков чуда. Разве что сверкание солнца на листве, редкие птичьи вскрики да небо, такое глубокое и синее, что верилось: вот он, прямой путь к Богу.

Рядом с домом Джьянни увидел машину. Значит, Пегги дома… но он тут же спохватился: если бы это было и в самом деле так, то возле дома стояли бы две машины, потому что Витторио оставил свою здесь.

Может, Пегги просто поехала за чем-то в Равелло? Впрочем, на это надежда слабая.

Джьянни поднялся по ступенькам, постучал в дверь и подождал. Постучал еще раз и подождал подольше. Пугающая тишина.

Толкнул дверь – она была заперта. Вспомнив, как Витторио шарил наверху за дверной рамой в тот вечер, когда они сюда приехали, Джьянни сделал то же самое и нащупал ключ.

Отпер дверь и вошел.

– Пегги?

Ему не откликнулось даже эхо.

Он обошел одну за другой комнаты маленького дома. В кухне на дровяной печке стоял кофейник. Джьянни открыл дверцу печки и увидел золу. Потрогал – зола холодная.

В спальне, которой пользовались Пегги и Витторио, постель была постлана, и поперек кровати лежала ночная рубашка Пегги. Сам не зная зачем, он поднял рубашку и вдохнул слабый запах духов. Это был запах Пегги, ее духи, но Джьянни вдруг подумал о Мэри Янг. Те же воспоминания пробуждало прикосновение к легкой ткани. Он готов был целый час глядеть на эту рубашку.

Идиот!

Джьянни положил рубашку на кровать, оставил комнату и вышел из дома через заднюю дверь.

Увидел куст справа от двери возле каменной стены дома, как и говорил ему Витторио. Потрогал камни – один, другой… наконец нашел тот, что вынимался. В отверстии лежал бледно-голубой конверт в прозрачном полиэтиленовом пакете. Джьянни взял пакет, поставил камень на место и вернулся в дом.

Он расположился в кухне. Дотронулся до пакета – и ощутил покалывание в кончиках пальцев; стиснуло горло.

Разозлившись на себя за это волнение, решительно достал конверт из пакета. Конверт был не надписан и не запечатан, в него были вложены исписанные листки бумаги такого же цвета, как и конверт.

Письмо было помечено вчерашним числом, время шесть часов вечера.

“Любовь моя,

вот уже больше трех дней прошло с тех пор, как вы с Джьянни уехали, и я пишу это письмо с ужасным предчувствием, что ты, возможно, не вернешься, чтобы прочитать его. На тот случай, если я ошибаюсь и ты его прочтешь, я и хочу сообщить тебе, что я сделала и почему.

Для меня сейчас имеет значение только Поли. Я хочу освободить его из рук этих скотов. Хочу, чтобы для него кончился этот ужас. И понимаю, что только я могу добиться освобождения моего сына. Вот что я сделаю.

Через несколько минут я уезжаю звонить Генри Дарнингу в Вашингтон. Предложу ему сделку. Поскольку Генри нужна я, и более никто, я отдам ему себя в обмен на то, что он передаст Поли в отделение Красного Креста…

В какой-то мере я рада, что тебя здесь нет. Я знаю, что ты стал бы меня удерживать. А я не хочу, чтобы меня удерживали.

Мучительнее всего, что я так люблю тебя. Невероятно горько, что ты и Поли страдаете по моей вине. Любовь к тебе – великое чудо в моей жизни. Оно помогает мне меньше стыдиться того, чем я была раньше.

Я чувствую себя обокраденной. Я могла бы любить тебя еще сорок лет. Но, вероятно, я слишком жадная. Если у тебя было десять лет такой любви, как наша, ты не вправе требовать большего. Такое не измеряется количеством времени.

Любовь моя, десять лет с тобой значат для меня куда больше, чем значили бы пятьдесят с любым из встреченных мною мужчин. И потому не жалей меня. Мысль о твоей жалости для меня невыносима. Если ты все-таки станешь жалеть обо мне, я стану являться к тебе призраком. Если ты не умрешь раньше меня. Тогда за тобой право старшинства, и ты можешь явиться первым.

Но, Боже милостивый, я все-таки надеюсь, что ты не погиб. Ужасно, если Поли потеряет нас обоих. А тебя он всегда любил очень сильно. Он просто боготворит тебя. Своего папу. Прошу тебя, очень прошу, не умирай, любовь моя.

Ну вот. Теперь я начинаю плакать. Вела себя хорошо, а потом распустила слезы. Не могу написать тебе пристойную прощальную записку, не смешав ее со слезами.

Но я надеюсь, что сказала все. А чего не договорила, ты и сам уже знаешь.

Если ты жив, забери Поли из отделения Международного Красного Креста в Неаполе. Если ты погиб, он знает, что надо обратиться к моей сестре в Вермонте. Я рассказывала ему о ней достаточно, имея в виду возможные неожиданности вроде теперешней. Но кто мог подумать о таком, кто мог предположить? Прошу тебя, пожалуйста… вспоминай обо мне радостно.

Люблю. Я”.

Джьянни некоторое время посидел, держа в руках это письмо. Думал он о сердцах, вмещающих так много любви по сравнению с другими.

Глава 60

Реактивный самолет, принадлежащий корпорации “Галатея”, поднялся в воздух из аэропорта Кеннеди в семь восемнадцать пополудни. На борту, кроме летного экипажа из четырех человек, находились только Дон Карло Донатти и два его личных охранника. В оборудовании пассажирского салона роскошь сочеталась с удобством, и Донатти имел возможность все восемь часов перелета спать в собственной отдельной спальне на кровати нормального размера. И потому, когда он вышел из самолета в гражданском аэропорту Палермо, вид у него был свежий, отдохнувший и ухоженный, чему Донатти придавал серьезное значение.

В Палермо было девять тридцать пять утра.

Дон Майкл Сорбино ждал Донатти на гудронированной дороге возле трех черных, низкой посадки, бронированных седанов и в окружении полудюжины своих людей. Два босса обнялись и обменялись любезностями. Немного погодя кортеж из трех машин покинул аэропорт и взял направление на Партинико.

Часом позже Сорбино и Карло Донатти вошли в здание белой виллы классического стиля только вдвоем. Остальные либо топтались у машин, либо прохаживались по двору.

Один из числа внутренней охраны Сорбино вручил Донатти большой медный ключ, и дон в одиночестве поднялся по лестнице и отпер ключом высокие створки двойных дверей. Он закрыл дверь за собой и предстал перед женой Витторио Баттальи, стройной, темноволосой женщиной, которая сидела у окна с открытой книгой на коленях.

Так вот она какая, подумал он и почувствовал короткую вспышку возбуждения, на которое давно уже не считал себя способным. Ничего сексуального, хотя она, безусловно, была привлекательна как женщина. Возбуждение было связано с осознанием того, кем и чем она была и причиной каких событий послужила. А самое главное – с тем, чего он от нее ожидал в дальнейшем.

– Я Карло Донатти, – представился он.

Заговорил он по-английски и ждал от нее ответа. Но ответа не последовало. Она просто сидела и смотрела на него.

– Вы не знаете, кто я такой? – спросил он.

– Откуда мне знать?

Голос равнодушный, лицо безразличное.

– Витторио никогда не упоминал обо мне?

Пегги покачала головой.

Донатти пододвинул себе стул и сел к ней лицом. Он был поражен тем, что Витторио Батталья не нарушил клятву молчания. И это после всего, что было. Это обрадовало Дона Карло Донатти.

– У вас есть достаточные причины узнать мое имя, – сказал он. – Десять лет назад именно я дал задание Витторио убить вас.

– Вы были его боссом? – не пошевельнувшись, спросила Пегги.

– Да, я был им. А также тем, кто спас вашу жизнь вчера.

– Как же вы это сделали?

– Не позволив застрелить вас. Вопреки тому, что было мне приказано.

– И кто вам приказал?

– Вы должны были бы уже знать, кто желает вам смерти.

Пегги промолчала.

– Генри Дарнинг, – сказал он.

– Не понимаю. – Пегги сдвинула брови.

– Я должен был устроить так, чтобы выследили, откуда вы во второй раз станете звонить Дарнингу, и застрелили вас. Вместо этого я велел доставить вас сюда.

– А что вы сказали Генри?

– Что вы наконец-то мертвы. На этот раз по-настоящему.

– Понятно, – проговорила она, все так же глядя на Донатти. – Теперь расскажите мне о главных вещах.

– О каких же это?

– О которых вы умолчали.

– О чем я, по-вашему, умолчал? – Донатти улыбнулся.

– О двух вещах. Во-первых, с какой стати человек, подобный вам, получает приказания от Генри Дарнинга. А во-вторых, почему это вы столь заинтересованы в сохранении моей жизни.

– Вы, должно быть, очень хороший юрист, миссис Батталья.

Впервые кто-то обратился к ней как к миссис Батталья, и это произвело свое действие. За этим именем стояла целая жизнь, которой она даже не начинала жить.

– Я старалась как могла, мистер Донатти.

Карло Донатти надел очки и вгляделся в Пегги получше. Не упустил ли он чего-то существенного?