Замануха для фраера

– Он сказал: «Пока, родственничек». Он думал, что ты ему родня.

– Потому что я знал про золото в озере?

– Да.

– И что ты ему сказала?

– Сказала то, что знала.

– И что?

– Я думаю, вы и правда, родня.

– Почему?

– Ну, он знает этого Ленчика, про которого ты мне рассказывал.

– Знает?

– Да. Так мне показалось.

– Он тебе ничего не сделал?

– Нет. Проехал с полкилометра и вытолкал меня из машины. Сказал: «Ступай к своему жениху».

– А ты мне невеста?

– Не знаю, я никакого предложения от тебя не получала.

– Значит, получишь.

– Не может быть!

– Может. Ты еще сердишься на меня?

– А ты как думаешь?

– Ну, прости засранца, Ленк.

– Ни за что!

– Почему ты улыбаешься?

– Не скажу.

– Так простишь?

– Посмотрю на твое поведение.

– Я буду послушный, как…

– Как кто?

– Как не знай кто!

– Не будешь ты никогда послушным «как не знай кто».

– Если ты скажешь, буду.

– Ага…

– Прости, Ленуся.

– Ла-адно, прощаю.

– Значит, пойдешь за меня замуж?

– Надо подумать.

– А что тут думать? Денег у нас полно. Такую свадьбу отгрохаем. На миллион!

– Опять ты увлекаешься?

– Нет, это я так. Утрирую.

– Не надо. Утрировать.

– Хорошо, не буду. Я люблю тебя, Ленк. Я это понял.

– Давно?

– Нет, недавно.

– И когда?

– Когда он тебя увез.

– А что бы ты делал, если бы он не отпустил меня?

– Искал бы.

– И долго?

– Пока бы не нашел…

– Знаешь…

– Что?

– Ничего.

– Что ты замолчала? Нет уж, говори, раз начала.

– Я тоже тебя люблю. Кажется.

– У-у, хитрюга. Так, кажется или точно?

– Точно. Кажется.

– Ну, Ленка…

– Да люблю, люблю…

ГЛАВА 23 ИЮЛЬ 1949 ГОДА

– … непременно завтра, Аркадий Матвеевич. А ну, как этот Охлябин умрет в больнице? И у нас порвется последняя ниточка к убийце. А тот, кто пытался убить этого пьяницу Охлябина, я полагаю, убил Степана Вострикова и спрятал найденное рыбаком золото. Найдем убийцу, найдем и золото. Кроме того, – Минибабаев смахнул капельку пота, щекотавшую губу, – я не исключаю связь этого убийцы с Родионовым. Ну, не зря бывший медвежатник, вор-рецидивист, фигура в уголовном мире самая что ни на есть масштабная, приезжает в Казань именно в это время. В такие случайности поверить трудно. Я – не верю.

– Я тоже думаю, что Родионов приехал в Казань не случайно, – согласился со своим сотрудником начальник ОРУРа. – Возможно, этот его визит в наш город не что иное, как некая инспекционная поездка. Все ли здесь ладно, нет ли опасности для его клада на дне озера. К убийству Вострикова его вряд ли можно притянуть, но вы все же попробуйте. Возможно, он как-то связан с этим вашим человеком икс.

– Этого сделать невозможно, товарищ подполковник, – твердо заявил ему Минибабаев.

– Почему? – нахмурил брови Валюженич.

– Потому что нет возможности допросить Юрия Охлябина, – ответил оперуполномоченный.

– Он что, так плох? – спросил Аркадий Матвеевич.

– Плох, товарищ подполковник, – ответил Минибабаев. – Врачи даже не могут назначить время, когда с ним можно будет поговорить.

– А если он умрет? – спросил подполковник.

– Тогда найти золото и убийцу Степана Вострикова будет крайне трудно, если вообще возможно, – четко ответил Минибабаев. – На убийце Вострикова замыкаются все нити. А я абсолютно уверен, что он и человек, покушавшийся на жизнь Охлябина, – одно лицо. И найти его, значит раскрыть два преступления и тайну золота озера Кабан. Поэтому в связи с этим у меня, Аркадий Матвеевич, будет к вам одна просьба.

– Просьба? – поднял брови Валюженич.

– Так точно, товарищ подполковник.

– Хорошо, слушаю вас.

– Я бы хотел просить вас посодействовать, чтобы мне разрешили поговорить с потерпевшим Охлябиным. Завтра, – одним махом выпалил Рахметкул Абдулкаримович.

– А как я…

– Поговорите с министром, Аркадий Матвеевич, – продолжал наседать на начальника Минибабаев. – А он, в свою очередь, поговорит с другим министром. По здравоохранению. А министр по здравоохранению даст указание главврачу больницы, чтобы тот велел лечащему врачу Охлябина разрешить мне с ним побеседовать. Буквально один вопрос: кто его ударил. И все! Всего один вопрос, а, Аркадий Матвеевич?

– А ты не многого просишь?

– Никак нет, товарищ подполковник, – вытянулся в струнку Минибабаев. – Наоборот, малого. Один вопрос, Аркадий Матвеевич. Так и скажите министру: мол, один-единственный вопрос, от которого зависит весь ход расследования. Вернее, двух расследований.

– А если он умрет во время вашего посещения? – нахмурил брови Валюженич.

– Ну, значит, такая у него судьба.

– А кто за это будет отвечать? – посмотрел на настырного оперативника подполковник. Впрочем, уж лучше пусть упорный и нахальный, как этот, чем какой-нибудь рохля…

– Я, – просто ответил Минибабаев.

– Ну, это само собой…

И все же начальник ОРУРа решился не сразу. Но сказал именно то, что и ожидал услышать Рахметкул Абдулкаримович:

– Ладно, я переговорю с нашим министром. Надеюсь, он мне не откажет. А министр здравоохранения не откажет ему…

– Спасибо, Аркадий Матвеевич! – просиял Минибабаев.

– Да погоди ты благодарить, – махнул на него рукой Валюженич. – Может, ничего еще не выгорит.

– Выгорит, товарищ подполковник, – заверил Валюженича Рахметкул Абдулкаримович.

И оказался прав.

* * *

В больнице пахло карболкой так, что серый костюм опера по уголовным делам Рахметкула Абдулкаримовича Минибабаева пропитался ею до такой степени, что по выходу из больницы его можно было бы принять за больного, проведшего в больничной палате, как минимум, половину жизни.

Главврач, к которому его проводила какая-то тетка, с виду технический работник ведра и швабры, недовольно посмотрел на Минибабаева и нехотя буркнул, что «он в курсе» и что «гражданин из следственных органов может пройти в послеоперационную палату». Он вызвал к себе лечащего врача и сказал, что разрешает «товарищу оперуполномоченному работнику поговорить с больным пять минут, и ни секундой больше». Минибабаев тепло поблагодарил и пошел вместе с врачом по длинным и пропахшим лекарствами коридорам больницы. Потом они остановились перед дверью, врач взял у сестры, сидевшей за столом с лампой, белый халат и, передав его Минибабаеву, дождался, пока он его наденет. А потом произнес:

– Очень вас прошу, товарищ оперуполномоченный, только пять минут. Пациент в крайне тяжелом состоянии.

Минибабаев нетерпеливо кивнул и вошел в палату. Там было всего две койки. На одной находился какой-то небритый дедок с огромными морщинами вместо щек и безостановочно стонал, а на другой лежал с огромным белым тюрбаном вместо головы Жорка Охлябин. Посередине марлевого тюрбана торчал желтоватый нос и немигающе смотрели в потолок два глаза. Рот был приоткрыт и немного скошен в сторону.