Замануха для фраера

– Здравствуйте, – произнес Минибабаев.

– Здас-сте, – ответил дедок и снова застонал.

Охлябин никак не реагировал.

Рахметкул Абдулкаримович осторожно присел на краешек койки Охлябина и сказал:

– Охлябин? Юрий Гаврилович? Вы слышите меня?

Жорка медленно перевел глаза с потолка на посетителя. Он, похоже, его слышал.

– Если вы меня слышите, Юрий Гаврилович, дайте мне какой-нибудь знак, – попросил Минибабаев.

Охлябин в упор смотрел на него. В глазах его явно читалось:

«Глянь на меня повнимательней, мент. Какой, на хрен, я могу подать тебе знак?»

Кажется, оперуполномоченный его понял.

– Ну, моргните, что ли, если вы меня слышите, – сказал Рахметкул Абдулкаримович.

Жорка моргнул.

– Хорошо, – обрадовался Минибабаев. – Я оперуполномоченный районного отдела уголовного розыска Рахметкул Минибабаев. Можно, я задам вам несколько вопросов?

Жорка опустил и поднял веки.

– Кто вас ударил? – с ходу – быка за рога – спросил Рахметкул Абдулкаримович.

Жоркин рот приоткрылся, но оттуда раздалось лишь едва слышимое шипение.

– Я не понял, – сказал Рахметкул Абдулкаримович и наклонился. – Повторите, пожалуйста.

– Ииук, – произнес Жорка.

– Кто? – еще ниже наклонился к нему Минибабаев.

– Авак Ииук, – сказал Жорка.

– Не понимаю, Авак Ииук – это что?

Охлябин продолжал что-то мычать.

– Не понимаю! – начал отчаиваться Минибабаев.

По носу Жорки скатилась капля пота.

– Мааин, – наконец, более-менее отчетливо произнес он.

– Магазин? – переспросил Минибабаев.

Жорка опустил и поднял веки.

– Ага, значит, магазин, – обрадовался Рахметкул Абдулкаримович. – Тебя ударил продавец магазина?

Жорка не моргал.

– Грузчик?

Глаза Охлябина оставались неподвижны.

– Кто-то из покупателей? – продолжал гадать Минибабаев.

Жорка уже буквально сверлил его взглядом.

– Что, заведующий, что ли?

Жорка моргнул аж два раза.

– Заведующий, – раздумчиво повторил Рахметкул Абдулкаримович. – Винного магазина?

– Баэйоо, – произнес Жорка.

– Бакалейного?

Веки Жорки опустились и поднялись.

– Понял, понял, тебя ударил заведующий этого вашего бакалейного магазина. – А за что?

Двери палаты приоткрылись, и показалась голова лечащего врача.

– Простите, но вам пора, – строго произнесла голова.

– Минутку, одну минутку, – возбужденно отмахнулся от него Минибабаев. – За что, Охлябин? За что ударил вас заведующий бакалейным магазином?

– Я иел ео ой ою, – сказал, как мог, Жорка.

– Не понял, еще раз…

Снова открылись двери палаты, и лечащий врач сказал:

– Ваше время вышло, попрошу вас…

– Сейчас! – скорее прорычал, нежели проговорил Минибабаев и наклонился к самому рту Охлябина.

– Я виел ео…

– Вы видели его?

Веки Жорки прикрылись.

– Когда?

– Ой оию…

– Ночью? – спросил Рахметкул Абдулкаримович.

Жоркины веки снова опустились и поднялись.

В палату решительно вошел врач.

– Все, товарищ оперуполномоченный. Попрошу вас выйти. Больной устал, и это…

Минибабаев отмахнулся от него, как от назойливой мухи.

– … может для него плохо кончиться.

– Какой ночью?

И тут догадка пронзила мозг Минибабаева.

Да той самой ночью, когда убили Степана Вострикова.

Все же он спросил у Охлябина:

– Вы видели его той ночью, когда убили Степана Вострикова?

Жорка прикрыл глаза.

– И он нес что-то тяжелое, так?

– Я доложу о вашем поведении вашему руководству, – жестко, глядя на Минибабаева в упор, произнес врач.

Жорка снова прикрыл веки.

– Все, все, доктор, ухожу, – поднялся с Жоркиной постели Рахметкул Абдулкаримович, оторвав, наконец, свой взгляд от глаз Охлябина. У двери он обернулся, снова встретился со взглядом Жорки и произнес:

– Спасибо.

Жорка устало прикрыл веки. Кажется, он улыбался…

* * *

Брать Филипчука решили вечером, когда он будет дома.

Заручившись ордером на арест и обыск, Минибабаев вместе с двумя оперативниками и сержантом милиции приехали в Бутырки в девятом часу вечера. Машину оставили у дома участкового уполномоченного Коноваленко: дескать, пусть со стороны будет казаться, что одни милиционеры приехали к другому милиционеру по своим делам.

К дому Филипчука двинулись разными путями: задами пошел один опер с милицейским сержантом, чтобы, ежели задерживаемый вдруг вознамерится сбежать, так быть тут как тут, а по улице, куда дома бутырских жителей смотрели резными фасадами, неспешной походкой потопали Минибабаев с участковым и другим оперативником.

Когда Коноваленко постучал в дверь дома Филипчука, тот открыл ему сразу, даже не поинтересовавшись, кто его беспокоит. Да и не принято было у бутырских задавать вопросы, вроде: «кто» да «по какой надобности». Уж коли стучится кто – значит, надобность у него имеется.

Отступив от двери, Филипчук пропустил вперед Коноваленко и Минибабаева, но оперативник, шедший последним, не стал проходить следом, а дождался, пока пройдет в комнату сам Филипчук, и закрыл за собой двери. В руке он держал пистолет со снятым предохранителем.

Василию Степановичу предъявили ордер и усадили за стол. Против него сел Минибабаев, участковый ушел за понятыми, а оперативный уполномоченный неспешно занялся обыском.

– Я предлагаю вам добровольно отдать золото, – стараясь поймать взгляд Филипчука, произнес Минибабаев.

Завмаг, казалось, не понимал, что происходит, и рассеянно смотрел по сторонам. Взгляд его скользил то по дверям, то по окнам, а руки, что лежали на столе, сделались напряженными. Это не ускользнуло от внимания Рахметкула Абдулкаримовича. Он, наконец, поймал взгляд Филипчука и, глядя прямо в его глаза, жестко сказал:

– Ваш дом окружен, поэтому не советую даже думать о побеге.

Завмаг пристально посмотрел на Минибабаева. В это время в дом вошли второй опер и милицейский сержант, а следом за ними Коноваленко с бабой Настей и еще какой-то женщиной. Поздоровавшись, они встали в дверях, с интересом наблюдая за происходящим. Второй опер подключился к обыску, а сержант встал за спиной Филипчука, отсекая его от малейшей возможности сбежать.