Замерзший

Титус ударяет ладонями по столу.

– Ты не был свидетелем сме’тоубийства. Ты не слышал к’ики и мольбы о пощаде, когда Жнецы убивали наших людей.

– Ты тоже! Это произошло много лет назад.

– Я не должен жить, забывая об этом!
– закричал он.
– Мы никогда не забывали об опасностях, кото’ые находятся наве’ху и я не пойду на’ужу с тобой. Я ничем не помогу вам.

– Я хочу поговорить с ответственным лицом.

Он улыбается.

– Ты смот’ишь на него.

– Здесь нет никого старше?

– Да много, но не так уж много пользы от людей, кото’ые не могут долго охотиться или уби’аться, или создавать новую жизнь. У ста’иков нет никакой власти в Бу’ге.

– В Бурге?

– Не надо п’итво’яться, что ты не знаешь, где ты находишься, Жнец.

Итак, у Группы А наконец-то появилось название.

– И сколько вас здесь? В общей сложности?

– Я не дам моим в'агам больше инфо’мации, - сказал он, вставая.

– У нас один и тот же враг! Как долго я должен повторять это?

Но он уже не слушал.

– Б’уно! Каз!

Бруно снова вошел в комнату. При свечах я смог его рассмотреть. У него была пятнистая борода и глаза-бусинки, и он, скорее всего, не старше Сэмми. Второй человек выглядит с ним одного возраста, одетый в шерстяной свитер с кожаными заплатками на локтях и плечах.

– Отведите его в каме’у, - говорит Титус.
– Дайте ему пять, а затем б’осьте его об’атно к остальным.

– Стойте!
– ору я.
– Вы должны послушать меня. Вы должны...

Но Бруно и Каз уже тащат меня из комнаты. Я теряюсь по дороге, не зная, куда мы идем, потому что я усердно пытаюсь вырваться. Мы делаем резкий поворот и останавливаемся перед сплошной, зловещей дверью. Один из них открывает ее, а другой развязывает руки. Затем меня пихают внутрь, и запирают в темноте. На полу стоит одинокая свеча. Через минуту мои глаза привыкают к темноте, и когда это происходит, я понимаю, что Титус сдержал слово хотя бы в одном.

Он позволил мне увидеть Бри.

Она лежит лицом вниз на жестком полу, головой упираясь в предплечье. Небольшая миска воды, практически пустая, стоит рядом.

Я ползу в сторону Бри, положив голову рядом с ее лицом. Теплый выдох бьет меня по щеке.

Я переворачиваю ее и сжимаю. Я не думаю, что видел ее в худшем состоянии. Ее губа разбита в двух местах, и ее нос, как и у Сэмми, гораздо больше, чем должен быть. Из раны на лбу, оставленной металлической цепью Титуса, льется кровь, пуская ручеек в ее волосы. Над ее левым глазом ужаснейший рубец. Его надо зашивать. Ужасно.

– Бри?
– я легонько трясу ее за плечи.

Она стонет, заставляя свои глаза открыться. Они расширяются, когда она видит меня, и мое имя пронизано болью, когда оно срывается с ее губ.

Я отрываю кусок ткани от своей рубашки и смачиваю его в воде из миски. Таким образом я могу попытаться очистить кровь с ее лица.

– Я убью его за это. Он считает, что это что-то доказывает - избить того, кто попал в твои руки.

– Не трать... свою энергию, - говорит она между резкими вдохами.

Я поднимаю бровь.

– Я убью его сама, - уточняет она.
– Мне не нужно ни с кем сражаться — она морщится, когда я прижимаю ткань к ране над ее глазом — за свою битву.

Я усмехаюсь ее упрямству.

– Хорошо, что он не сломил твой дух.

– И что тебя удивляет? Ты думал, что я сломаюсь после нескольких ударов?

– Нет. Определенно нет. Я только...

Мне вдруг захотелось прикоснуться к ней руками, а не влажной тряпкой. Я захотел почувствовать ее кожу и притянуть ее к груди, и сказать ей, что это нормально потерять бдительность и ослабить свою оборону. Что сейчас, ей не обязательно быть настолько жесткой. Я все понимаю, и судить не буду. Она могла бы даже плакать, мне все равно, ведь это ничего не изменит, я и так знаю, что она сильная. Со мной можно расслабиться.

– Что?
– спрашивает она.

Ее глаза, ясные и голубые, полные надежды, ищут мои, но я не знаю, что ей ответить. Не хватит слов в мире, чтобы даже начать объяснять, что я чувствую. Недолго думая, я прикладываю ладонь к ее щеке.

Она замирает.

– Грей?

Я хватаюсь за нее, и вдруг обхватываю ее лицо своими руками и смотрю прямо на нее, ошарашенный тем простым фактом, что я хочу ее поцеловать. Мягко, чтобы не причинить ей больше боли. Страстно, потому что боль будет стоить этого.

Но потом она произносит:

– Не делай этого, если ты не имеешь это в виду, - и я понимаю, что моя жизнь одна импульсивная реакция за другой. Совсем не факт, что то, что мне хочется в данный момент, захочется мне завтра или послезавтра, а также поцеловать ее сейчас будет равносильно тому, как растоптать ее сердце, о чем она предупреждала меня той ночью с гагарами.

Так что я отвечаю:

– Что - что? Я вправляю тебе нос.

Даже когда я перемещаю свои пальцы, я могу сказать, что она мне не верит. Я вправляю ее кости, и она вскрикивает.

Позади нас рывком открывается дверь.

– Время вышло, - ворчит Бруно, а затем вытаскивает меня из комнаты. В этот раз я не борюсь, когда он ведет меня. Я считаю шаги, запоминаю повороты и лестницы. Я запоминаю дорогу обратно к Бри.

– Я видел ее - говорю я команде, после того как Бруно привязывает меня к моему столбу и желает нам сладких снов с безжалостной улыбкой.
– Она жива.

– И?
– Сэмми спрашивает в темноте.
– Что она сказала? Есть идеи, как выбраться из этого?

Пока он это не сказал, я не понимал, что растратил в пустую свое время с Бри. Вместо того чтобы разработать план, я прожил эти пять драгоценных минут с упором на неправильные вещи. Вот почему я никогда не стану и таким наполовину руководителем, каким был мой отец. Я эгоистичный, легкомысленный и безответственный. У меня ветер в голове.

Я перекатываюсь на свою сторону, не отвечая Сэмми.

– Конечно, не торопись, Грей. Нас же не держат против нашей воли или что-то в этом роде.

Спустя несколько мгновений он уже храпит, как будто враждебный аргумент - лучший рецепт для хорошего сна. И, возможно, для него так оно и есть; он высказал свое мнение. Но мне снится нечто тревожное, что-то вроде кошмара.