Замерзший

Я выглядываю в окно и гляжу в сторону Стены. Я представляю, как Эмма накручивает прядь волос вокруг пальца — она всегда так делает, когда волнуется. На долю секунды мне становится интересно, а Сэмми тоже сейчас думает о ней, и эта мысль заставляет мой желудок скрутиться.

– Что ты де’аешь здесь?

В дверях стоит фигура. Я прищуриваюсь и узнаю в ней парня, который до этого задел Бруно, жалуясь на две работы. Его руки по локоть в крови.

– Я мог бы спросить у тебя то же самое. Разве ты не должен охотиться?

Он фыркает.

– Мы с Паком завалили оленя. Я ‘аспотрошил его. Он пошел за мелкой дичью.

– Но не ты?

Парень пожимает плечами и молча проходит мимо меня, попутно беря небольшую книгу из щели между подоконником и стеной.

– Немного темновато для чтения, ты так не думаешь?

– Я читаю, когда мне п’едоставляется возможность и сейчас именно тот момент, когда я могу это сделать. Ниже читать не позволяется.

– Титус не...

– Нет. Моя ма меня научила, потому что ее ма научила ее, и так далее и так далее, потому что кто-то когда-то умел, только этого человека уже давно нет.
– Он проводит ладонью по обложке.
– Мне действительно не нужно читать больше — я уже получил все эти знания — но мне н’авится п’иходить сюда по ночам и из-за чего я ‘ано п’ек’ащаю охотится, только чтобы п’ийти сюда. Так я не забываю.

– Не забываешь, как читать?
– спрашиваю я, потому что я не думаю, что это то знание, которое можно забыть, когда не в состоянии тренировать его.

– Нет, - говорит он, косясь на меня.
– Я не хочу забывать то, что в них написано. Это дневник. Какой-то девушки. Она пишет о том, что она видит каждую ночь, во сне: ми’, больше Бу’га, с го’ами и океанами, и землями. Там, где нет никаких войн. Где ме’твых хоронят на кладбищах и где люди гуляют д’уг с д’угом, а их дети к’утятся под ногами. Она видит это все, когда взби’ается на Стену. Ей снится это каждую ночь.
– Он смотрит на дневник в своих руках.
– Я хотел бы поблагода’ить ее. Она де’жит меня в зд’авом уме. Каждый день мне п‘иходится возв’ащаться назад и я знаю, что это дневник находится здесь, и я смогу ве’нуться и заново пе’ежить ее сны.

– Почему ты говоришь мне все это?

Он на мгновение кривится.

– Жнец ты или нет, но ты оттуда. Ее сны были ‘еальностью, не так ли? Ты видел все это.

– Да, - отвечаю я, хотя мир за Стеной Бурга далеко не такой мирный, как в дневнике сновидений.
– Ты тоже можешь его увидеть. Если перелезешь.

– Я пытался однажды сделать лестницу, - говорит он, качая головой, - но Титус п’ознал п’о это, унюхал и до без чувств избил мою ма. Так что я сделал кое-что поменьше, что легче сп’ятать. Отпилил ‘учку сломанных вил — их зубцы сгибались так сильно, что они могли бы быть более полезны для стягивания чего-либо, чем для ‘аз’ыхления сена — и я п’ивязал к ней ве’евку. С хо'ошим б’оском я мог бы, наве’ное, зацепиться за ве’хнюю часть Стены и подняться, но мне... Мне ст’емно.

– Мы, может быть, скоро уйдем, - говорю я ему.
– Ты бы мог пойти с нами.

– Да. Возможно.
– Но его голос не звучит убежденным.

– Мы также можем остаться, в зависимости от того, что мы найдем в «Комнате Свистов и Жужжаний». В любом случае я предлагаю тебе остаться с нами. Ты ничем не обязан Титусу.

Он рассеянно проводит рукой по корешку дневника. Вздохнув, я хватаю мешок, лежащий у меня в ногах, и направляюсь к двери. Я потратил впустую слишком много времени.

– Как тебя звать?
– окликает он меня.

– Грей.

– Я Блейк, но все зовут меня Блик*.

– Почему так?

– Потому что я все в’емя недовольный. Потому что я ненавижу Бу’г и эти тоннели, и свою ‘аботу, и свою жизнь.
– Я начинаю размышлять, что имя действительно подходит ему, когда он добавляет: - Но я не понимаю п’ичем тут уныние и без’адостность, когда желаешь чего-то лучшего. Надеешься на что-то хо’ошее.

Я быстро ему улыбаюсь и выныриваю наружу, избегая идти по переулку. Прежде чем толкнуть дверь в подвал, я делаю глубокий вдох. Ветер гуляет по земле, поднимая снег, закручивая его и бросая. Снежинки танцуют, пока ветер не стихает, а затем город становится неподвижным, как памятник. Только лунный свет и облака, и каркасы зданий.

Я думаю о Блике и дневнике, о том, что эти маленькие слова, написанные там, совершенно незнакомым человеком содержат в себе то, что внушило ему надежду, когда остальные не видят ничего, кроме своего негатива. Столько силы в этих словах. Столько сил в этих снах.

И я спускаюсь по лестнице, выключая за собой мир.

*Прим. переводчика: Bleak (анг.) - унылый, безрадостный, суровый, мрачный, печальный, тусклый

ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ

БРУНО С КАЗОМ ВЫВОРАЧИВАЮТ мой вещевой мешок на стол Титуса, чтобы покопаться в его содержимом. Они ворчат, тыкают пальцами и бормочут, задавая вопросы друг другу. Титус, в конце концов, кивает своим людям, и они запихивают содержимое обратно в мешок. Бруно поворачивается ко мне и начинает досматривать меня, похлопывая мою рубашку и штаны. Он проверяет каждый карман, но не догадывается снять с меня ботинки.

– Мальчик завт’а пе’вым делом займется две’ью, - говорит Титус. – Сейчас же, Б’уно убе’и этого Жнеца с моих глаз.

– Подожди. Я сначала хочу увидеть Бри.

– Ты здесь, и ты не медлил. Ее не т’огали.

– Я бы все таки хотел убедиться в этом.

– Ах, - сказал Титус, лукаво улыбаясь.
– Может ты таким об’азом хочешь ее сам пот'огать?

Моя челюсть сжимается.

– Пусти меня к ней или Клиппер не откроет дверь.

– Возможно, я также должен дать тебе несколько одеял, - глумится Титус.
– Чтобы ты смог пожить в ‘оскоши.

– Сейчас же!

Он взрывается смехом.

– Тебя так легко разозлить, Жнец.

Я ненавижу, когда он меня так называет, будучи ассоциированным с Франком и его Орденом, с людьми, которые разрушили всю мою жизнь. Я задаюсь вопросом: то же ли ощущает Джексон, когда мы называем его Копией.

– Дай ему еще пять минут с девкой, - говорит Титус Бруно. Пальцы сжимаются на моем локте и меня тащат из комнаты. Когда мы приходим к двери Бри, Бруно улыбается.

– Развлекайся. Я поста’аюсь не подслушивать.

Я прохожу мимо него. Бри сидит в дальнем углу комнаты, но когда дверь захлопываются за мной, она немедленно поглощается тьмой. С тем же успехом я мог бы быть слепым - настолько мне ничего не видно.

– Бри?

– Здесь, - говорит она.
– Я здесь. И она повторяет эти слова, взывая ко мне, в то время как я ползу сквозь тьму навстречу ее голосу. Мои руки находят ее колени, и я сажусь рядом с ней, спиной к стене. Она справа от меня, но я все еще ее не вижу. Мы потеряны в море мрака, блуждающие во тьме.

– Почему у тебя не горит свеча?
– спрашиваю я.

– Она сгорела. Они не принесли другую.

– Они кормили тебя?

– Да.

– А ванная комната. Они позволяли тебе ее посещать?

– Дважды в день, после еды.

Пауза. Тишина, за исключением моего пульса, стучащего в моих ушах.

– И однажды приходили несколько медсестер, - добавляет она.
– Сняли с меня мою одежду и осмотрели меня.

– Они причиняли тебе боль?

Очередная пауза.

– Бри они причиняли тебе боль?