Замочная скважина

– Свет, хоть ты ей объясни, – призвала в сообщницы Ольга Петровна старшую дочь.

– Я с вами с ума сойду, – ответила Света.

Ольга Петровна ушла к себе в комнату, легла на кровать и задумалась. Вспоминала, как была на месте Тани.

Своего собственного мужа, отца Тани и Светы, Ольга Петровна отпустила к другой женщине и ни разу об этом не пожалела.

Она дружила с бывшим мужем – девочки были совсем маленькими, муж еще не хотел разводиться, хотел подождать, пока дочки подрастут, но Ольга Петровна была непреклонна – пусть уходит, пока они маленькие, пока ничего не понимают. И отношения после развода у них стали даже лучше, чем прежде. Ольга Петровна никогда эту связь не прерывала – виделась, разговаривала, дружила. Бывший муж стал близким родственником. Взять с него, научного работника, было нечего, но Ольге Петровне было достаточно того, что он всегда мог с ней поговорить, посоветовать, утешить. На дочек, на общение с ними он никогда не претендовал. Не включился у него отцовский инстинкт – есть такие мужчины. В новом браке у него детей не было, он и не хотел. И о дочках всегда спрашивал так, будто это были не его дочери, а только ее, Ольги Петровны.

Ольга Петровна прекрасно помнила, о чем говорила с бывшим мужем, Вадимом, два дня назад, на прошлой неделе, но совсем не помнила, как они жили вместе – те короткие и пролетевшие так стремительно и незаметно три года, из которых они виделись в общей сложности от силы пару месяцев.

Вадим ездил в бесконечные научно-исследовательские командировки, дом для него был как перевалочный пункт – помыться, побриться, поспать и снова на вокзал или в аэропорт – лететь, ехать подальше от семьи и бытовых забот. Ольга Петровна в науку мужа никогда не верила, была убеждена, что все эти командировки – мальчишечьи забавы, от которых ни толку, ни смысла, одна растрата государственных средств. Она не принимала того, чего не понимала.

Помнила, как они уже под конец семейной жизни поругались с мужем, собственно, это стало последней каплей. Вадим вернулся из очередной командировки в какое-то захолустье и с восторгом рассказывал жене, как они проводили эксперименты на складе, расположенном глубоко под землей. И этот эксперимент можно было проводить только там, под землей, чтобы он получился. Но его все равно нельзя было считать успешным – на складе чувствовалась вибрация, которая мешала приборам. Теперь они искали новое место. Идеально было бы в метро, когда не ходят поезда. У Вадима горели глаза, а Ольга Петровна не могла понять, как можно остановить метро ради какого-то дурацкого эксперимента, который ни на что не влияет – от этого не станет лучше колбаса, не начнут быстрее ездить автобусы, не найдется панацея от всех болезней. Даже лампочка в люстре не будет гореть дольше.

– И какой толк? – спросила мужа Ольга Петровна.

– Это же наука, Олечка, – возмутился Вадим.

– А толк-то какой?

– О чем ты говоришь… – ахнул Вадим. – Какой тебе нужен толк?

– Совершенно конкретный. Осязаемый. Ощущаемый. Результат.

– С тобой невозможно разговаривать! – обиделся Вадим. – Ты меня совсем не понимаешь.

– Не понимаю, – согласилась Ольга Петровна. – И не хочу понимать.

Впрочем, Вадима не очень беспокоило мнение жены. Он ездил в свои командировки, стараясь, чтобы они были частыми и долгими. Нет, он честно встретил жену с новорожденной дочкой Светланкой из роддома, что для него осталось главным подвигом в жизни, – отпросился, вырвался, чудом достал билеты, долетел, не опоздал, да еще велосипед привез. Прямо в роддом. Цветы не купил, зато стоял рядом с велосипедом, большим, двухколесным.

Тогда, на ступенях роддома, глядя на не очень трезвого мужа, который дергал звонок велосипеда и улыбался, Ольга Петровна поняла, что он не отец и не муж.

– Зачем велосипед? – спросила она, раздавая нянечкам заранее приготовленные деньги. – У нас девочка.

Вадим опешил. К этому он был не готов. Как оказался не готов к пеленкам, вмиг изменившемуся быту и распорядку дня. Уже в шесть утра на следующий день он улетел назад, в экспедицию, – с радостью, облегчением, чуть ли не прыгая на одной ноге от нетерпения. Велосипед так и стоял в прихожей – Ольга Петровна развешивала на ручках и сиденье детские распашонки, когда не хватало веревки в ванной.

Рожать второго ребенка она не собиралась, но Вадим внезапно вернулся из очередной поездки, неожиданно воспылал к жене страстью и в ту же ночь признался, что любит другую женщину. Что Ольгу Петровну уважает, ценит, но жить с ней никак не может по причине несходства интересов и отсутствия взаимопонимания. Так что Ольга Петровна ходила беременной вторым ребенком фактически без мужа, матерью-одиночкой, хоть по закону и была замужней женщиной.

И второй раз Вадим тоже приехал забирать жену из роддома, но уже как чужой человек. Как друг, который согласился помочь. Ольга Петровна это почувствовала и приняла как должное.

Ничего, совершенно ничего не шевельнулось в душе Вадима, когда он смотрел на свою вторую дочь. Она была точно такой же, как первая, – замотанным в одеяло сморщенным кутенком, без ресниц, бровей, носа и почти без глаз.

Они приехали в квартиру, где на пороге ждала маленькая девочка, оставленная под присмотром соседки.

– Ты знаешь, кто я? – спросил Вадим у старшей дочери, которую тоже с трудом узнал: девочка и девочка.

– Нет, – ответила та. – Дядя…

– Да, дядя, – почти радостно согласился Вадим. Эта девочка была похожа на его жену. Ничего своего, близкого, родного он в ней не увидел.

– Поздравляю, – сказал Вадим Ольге Петровне, вручил коробку шоколадных конфет и поспешил домой. В другой дом. К другой женщине, которая не могла иметь детей, считала себя ущербной и уже не надеялась найти мужчину, который примет ее такой.

Ольга Петровна отдала коробку конфет соседке и начала кормить дочку. Она не обиделась, не удивилась. Старалась даже не думать о Вадиме, чтобы не сойти с ума. Поставила заслонку, как в печке, чтобы дым не шел в комнату, а только наружу, из трубы.

Они развелись тихо и мирно. Четыре раза в год Вадим присылал деньги – на дни рождения дочерей, на Новый год и на Восьмое марта. Не пропустил ни одной даты.

Они, не сговариваясь, без долгих обсуждений решили, что у девочек есть только мать.

– Что мне им сказать? – спросила Ольга Петровна.

– То, что сочтешь нужным, – ответил Вадим.

Ольга Петровна сказала дочкам, что папа умер, о чем честно сообщила Вадиму. Тот ответил, что это правильно. Лучший вариант.

Про новую жену Вадима, с красивым, редким именем Инга, Ольга Петровна ничего не знала. Не спрашивала. Было известно только, что она преподает танцы детям. Никогда сама родить не сможет – Вадима этот факт особенно привлекал. Он находил в этом особый смысл – работать с детьми, но самой не быть матерью. Он даже приводил в пример Крупскую и Макаренко – педагогов, которые не имели детей, но знали, что с ними делать и как их воспитывать.

С этой женщиной, новой женой, Ольга Петровна разговаривала только один раз. Вадим уехал в очередную командировку и пропал – связи не было, известий никаких. Ей позвонила Инга и спросила, не знает ли она, что случилось. Ольга Петровна не знала.

Оказалось, что экспедицию в горах накрыла лавина, все только чудом не замерзли, выжили. Их нашли через двое суток, больных, изможденных, но живых. Вадим после этого начал часто болеть, ходил с палочкой. Он мог доковылять до института, много работал дома, но на поездках пришлось поставить крест. Ольга Петровна догадывалась, что его кормит Инга, выкручивая ноги и ровняя спины маленьким девочкам. Вадим тогда, после трагедии, долго был лежачим. Ему хотелось поговорить. Он звонил бывшей жене и разговаривал. Часами. Такой близости у них не было никогда. Он рассказывал ей про работу, про прошлые экспедиции, и Ольге Петровне было интересно. Она рассказывала ему про дочек, и он, что удивительно, давал дельные советы – сказывался большой опыт общения с женщинами.

Они с энтузиазмом обсуждали болячки друг друга – Вадим читал книги про мигрени, а Ольга Петровна – про суставы и позвоночник.

В какой-то момент оба увлеклись йогой и, не расставаясь с телефонной трубкой, стояли на голове, потом взахлеб делились впечатлениями и достижениями. Для Ольги Петровны и Вадима эта неожиданная телефонная дружба не была чем-то странным, и свои отношения оба считали вполне нормальными. Единственной, кого эта вспыхнувшая связь бывших супругов удивляла, была Инга. Но и она, убедившись, что телефонные разговоры не имеют продолжения, махнула рукой. После рабочего дня, окриков и подготовки к очередному спектаклю не было ни сил, ни желания разговаривать с мужем, тем более о йоге или его суставах. Вадим совершенно не собирался уходить от нее к бывшей жене, интересовался дочками не больше, чем новой позой в йоге, и менять что-либо не собирался. Инга на самом деле не была такой злой и деспотичной, какой ее считали и девочки-воспитанницы, и их родители. Она была страстной, пылкой, наивной и романтичной, но свое истинное нутро могла показать только в танце или потребовать ярких эмоций от своих учениц. Конечно же, она хотела родить и быть матерью. Правда, с каждым годом все меньше и меньше – желание, некогда сумасшедшее, затмевающее разум, медленно угасало, пока совсем не потухло.