Замок Фрюденхольм

Фру Агерлунд разливает чай. Настоящий чай. Откуда они его взяли? Может быть, тоже из школьной коллекции? Можно ли его пить, не будучи лицемером? Назло самому себе доктор быстро осушает чашку.

— Я никоим образом не собираюсь оскорблять ваши монархические чувства, — говорит он. — Боже меня сохрани дурно высказываться о королевском доме. Королевская семья меня не интересует. Но интересно наблюдать, как рождается легенда. Интересно следить за этим явлением. Оно происходит, так сказать, на наших глазах. Мы — свидетели того, как легенда о короле сочиняется, как ей придается нужная народу форма. И мы начинаем верить в эту легенду. Через несколько лет ее включат в историю страны наряду с другими сагами. Она будет фигурировать в учебниках, и добрые учителя будут ее пересказывать как исторический факт.

— Еще чаю? — прерывает его фру Агерлунд, чтобы предотвратить дальнейшие бестактности.

— Да, спасибо, — не стесняясь, отвечает доктор. По правде сказать, он пьет уже четвертую чашку. Он не проявляет сдержанности и в отношении ванильного кренделя фру Агерлунд и бесцеремонно уничтожает все, что лежит на блюде, как будто сахар и мука выдаются не по карточкам! Можно подумать, дома его не кормят. Может быть, его экономка не увлекается приготовлением пищи.

— Мы живем, во всяком случае, в историческую эпоху, — говорит учитель Агерлунд.

— Все эпохи исторические, — парирует доктор.

— Но ни одна не была такой волнующей, такой пробуждающей сознание, как наша, — стоит на своем Агерлунд.

Они попытались послушать последние новости по радио, но передача была прервана по стратегическим соображениям. Значит, где-то в мире идет воздушная бомбардировка. Разве нам, несмотря ни на что, не живется хорошо в нашей Дании? Мы сидим в безопасности, в уютном доме, пьем чудесный чай, а в это время в других странах совершаются ужасные вещи. Нам следует это осознать и быть благодарными за нашу жизнь!

Окна затемнены. Фру Агерлунд нашила на черную материю штор прелестные красные сердца, и шторы стали такими славными, ласкающими глаз. Военное время имеет свою хорошую сторону: люди больше находятся дома, в семейной обстановке, вяжут, читают и долгие вечера проводят у лампы. В комнатах приятный полумрак, поскольку потребление электроэнергии ограничено, люди придвигаются к свету и становятся ближе друг другу.

А разве не факт, что состояние здоровья в связи с рационированием топлива и продуктов улучшилось? В газетах пишут, что люди теперь меньше простужаются и будут жить дольше, поскольку меньше едят жиров.

Нет, доктор не заметил, чтобы здоровье датчан улучшилось. В его приемной тесно от пациентов, и его вызывают к больным и днем и ночью. Люди не стали более благоразумными от того, что мерзнут в квартирах и не имеют мыла. Они никогда не были благоразумными. Пациенты — вообще люди бездарные, они ведут неправильный образ жизни независимо от того, выдаются жиры по карточкам или нет. А что касается домашней жизни, уюта и приятного полумрака в комнатах, то все это привело к тому, что люди размножаются, как кролики, ибо других развлечений у них нет. Теперь стало модным производить все больше детей наперекор здравому смыслу и статистике. Доктор Дамсё это не одобряет. Он считает размножение явлением реакционным, а то, что у него самого нет детей, — своим прогрессивным вкладом в общественную жизнь.

Учителю Агерлунду хочется знать, не природа ли проявляет заботу о том, чтобы в период войн рождалось больше людей, как замена убитым. Ведь доказано, что в такие времена родится больше мальчиков.

— Это переоценка благоразумия природы, — отвечает доктор Дамсё. — Вряд ли природой движут забота и понимание того, что является благом для страны.

— Однако нельзя же отрицать целесообразность законов природы, — возражает учитель.

Можно. Доктор позволяет себе оспаривать эту разрекламированную целесообразность. Он знает неразумное устройство человеческого организма; его работа в том и состоит, чтобы ежедневно заниматься исправлением ошибок природы. Всюду в природе видишь нелепость и неразумие. Ежегодное потомство обычной трески исчисляется в пятнадцать миллионов рыбешек, из них более 14,99 миллиона погибают в раннем возрасте. Треска-мать с радостью пожирает свое потомство. И этот абсурд школьные преподаватели превозносят как чудесную целесообразность!

Учитель Агерлунд горячо берет природу иод защиту. В размножении трески он как раз видит одно из многочисленных доказательств мудрости и целесообразности, царящей в природе. Природа предусмотрительно заботится о сохранении равновесия в жизни. Таков порядок в природе.

— Это беспорядок в природе! — восклицает доктор Дамсё.

— Но неужели доктор не признает никаких закономерностей в природе?

— В природе безнаказанно совершаются все те же преступления, которые человеческое общество пытается ограничить с помощью закона, — говорит доктор.

— У природы свои законы, и ее законы выше человеческой критики, — возражает учитель.

— Вся человеческая мораль — отчаянная борьба с безумствами злой природы.

На эту реплику учитель Агерлунд снисходительно улыбается. Он спрашивает, не считает ли доктор, что законы природы нуждаются в пересмотре? Не намеревается ли он опровергнуть эти законы? Не имеется ли у доктора Дамсё предложения относительно новых, лучших законов природы?

Доктор Дамсё отвечает, что не его дело поучать школьного учителя, но по причине несовершенства языка мы иногда вынуждены применять одни и те же слова к разным понятиям. То, что называется законом природы, не есть результат законодательства. Законы природы никем не вырабатывались и не имеют никакой цели. Неужели господин Агерлунд может представить себе некоего божественного законодателя или небесный фолькетинг?

— Признаюсь, что я верю в провидение, — говорит учитель Агерлунд.

— На это вы имеете полное право. До недавнего времени разрешалось верить во что угодно и думать что заблагорассудится. Теперь, правда, можно за свои мнения попасть в тюрьму. Но вы, очевидно, этого избежите. К тому же Верховный суд скоро отменит незаконный закон, принятый ригсдагом и утвержденный королем.

— Никого не могут посадить в тюрьму за мнения, — возражает учитель.

— Могут. У нас есть закон, запрещающий политическую оппозицию и дающий министру юстиции Ранэ полномочия заточать в тюрьму королевских подданных, если он предполагает, что они верят в коммунизм или когда-нибудь в будущем, возможно, попадут под влияние коммунистических идей. На этом основании господин Ранэ может и вас и меня упрятать на неопределенный срок.

— У меня нет никаких симпатий к коммунизму. Но, может быть, вы, доктор, склоняетесь к нему?

— Будут ли кого-нибудь из нас считать коммунистами — на это воля министра юстиции Ранэ. Закон гласит, что нас интернируют по одному только предположению, что мы когда-нибудь в будущем можем принять участие в коммунистической деятельности. Этот закон утвержден королем!

— Закон принят ригсдагом демократическим путем и, насколько я понимаю, единогласно.

— Принятие закона ригсдагом и утверждение его королем нарушили с десяток основных положений конституции под предлогом защиты демократии.

— Извините меня, — говорит учитель Агерлунд, — но я не питаю симпатии к коммунистам. И сочувствия к ним у меня нет. Я сожалею, доктор Дамсё, что вы стали коммунистом, но меня это, собственно, не удивляет. Вы всегда и в самый неподходящий момент занимаете самую экстравагантную позицию.

— О нет, — отвечает доктор, — у меня, к сожалению, нет веры, чтобы стать коммунистом. Вольнодумцу не место среди верующих. Я не гожусь ни в коммунисты, ни в христиане. Но я противник преследования христиан.