Замок лорда Валентайна. Хроники Маджипуры

«Да будет так! Я — Понтифик. Но кто, спрашиваю я вас, займет мое место Венценосца?»

Мы полагали, что это риторический вопрос, поэтому ни я, ни герцог ничего не ответили.

«Кто будет Венценосцем?»— гневно повторил Властитель Стрэйн.

Он не сводил глаз с Гиделона.

Скажу честно, я был поражен, став свидетелем событий, которые вряд ли забудутся и за десять тысяч лет. Но насколько сильнее это ударило по ним! Гиделон отшатнулся, что-то невнятно бормоча. С той поры еще, когда Ариок и Властитель Стрэйн были относительно юными, прежними Властителями Маджипуры был разработан ритуал передачи престола. И хотя Гиделон человек сильный и могущественный, сомневаюсь, чтобы он мечтал достигнуть когда-либо Замка Горы, и уж, конечно, не таким путем. Он задохнулся, не в силах произнести ни слова, в конце концов первым отреагировал я — опустился на колени, сделав знак звездного взрыва, и выкрикнул, дрожа от волнения:

«Гиделон! Властитель Гиделон! Да здравствует Властитель Гиделон! Многая лета Венценосцу!»

Никогда я не видел, чтобы люди так поражались, смущались, так мгновенно менялись, как бывший Властитель Стрэйн, ставший Понтификом, и бывший герцог Гиделон, ставший Венценосцем. На лице Стрэйна бушевала буря гнева и боли. Властитель Гиделон был чуть не при смерти.

И великая тишина.

Наконец Властитель Гиделон заговорил не своим, вибрирующим голосом:

«Если я Венценосец, обычай требует, чтобы моя мать стала Властительницей Острова Снов».

«Сколько лет вашей матери?»— спросил Властитель Стрэйн.

«Очень стара, дряхла, можно сказать».

«Мда… Наверняка, совершенно не подготовлена к трудам Властительницы, да и недостаточно сильна, чтобы вынести их…»

«Все так», — кивнул Властитель Гиделон.

«Кроме того, — продолжал Стрэйн, — на сегодня у нас уже имеется новоявленная Властительница, и другую так сразу не подберешь. Давайте посмотрим, как поведет себя и будет справляться с обязанностями во Внутреннем Храме Ариок, прежде чем подыщем кого-нибудь на его место».

«Безумие», — повторил Гиделон.

«Действительно, безумие, — согласился Понтифик Стрэйн. — Идемте, проследим, чтобы Властительницу в безопасности доставили на Остров».

Я отправился за ними к выходу из Лабиринта, где мы наткнулись на десятитысячную толпу, славящую его (или ее) — Ариока, босого, в роскошной мантии — и готовую доставить колесницу и отвезти его (или ее) в порт Стойен. Пробиться к Ариоку оказалось невозможно, настолько плотно стояла толпа.

«Безумие, — снова и снова повторял Гиделон. — Безумие!»

Но я знал другое: видел, как подмигнул мне Ариок, и понял его. Вовсе не безумие.

Понтифик Ариок нашел лазейку, чтоб выбраться из Лабиринта. Будущие поколения, я уверен, станут считать его имя символом глупости и нелепости, но он совершенно нормальный человек. Человек, для которого венец стал в тягость.

Так после позавчерашнего необычайного случая у нас появились новый Понтифик, новый Венценосец и новая Властительница Острова Снов. Теперь ты знаешь, как все произошло.

Калинтайн закончил рассказ и надолго приник к чаше с вином. Силимэр смотрела на него с выражением, которое казалось молодому человеку смесью жалости, презрения и любви.

— Ты как малое дитя, — сказала она наконец. — С твоими титулами, верноподданническими чувствами и прочими узами чести. Но я понимаю, сколько тебе пришлось пережить, и это на тебя повлияло.

— Есть еще кое-что, — заметил Калинтайн.

— Вот как?

— Венценосец Властитель Гиделон, прежде чем удалиться в свои покои и заняться всеми этими перевоплощениями, назначил меня своим помощником. На следующей неделе он уезжает в Замок Горы, и если… естественно, я обязан быть рядом с ним.

Ее изумительно бирюзовые глаза смотрели на него.

— Я родилась в Лабиринте, — сказала Силимэр, — и люблю то, что дорого всем здешним жителям.

— Таков твой ответ?

— Нет, — Силимэр покачала головой. — Ответ ты получишь позже. Чтобы привыкнуть к великим переменам, мне требуется гораздо больше времени, чем всем твоим Понтификам и Венценосцам.

— Значит, ты ответила?

— Потом, — повторила она, и, поблагодарив за вино и рассказ, оставила его за столиком.

Немного погодя Калинтайн тоже поднялся и устало направился к себе, слыша, как повсюду шумят о новостях. Словно гудение комаров, доносились слова, что Ариок теперь Властительница, Стрэйн — Понтифик, Гиделон — Венценосец. Он вошел в свою комнату и попытался уснуть, но сон не шел, и он уныло думал, что время отдаленности от Силимэр стало роковым для их любви и что вопреки ее намеку, она отвергла его.

Но он ошибался. Через день Силимэр прислала записку, что готова ехать с ним, и когда Калинтайн занял свое место в Замке Горы, она была рядом с ним, как и много лет спустя после того, как он первым приветствовал Венценосца Властителя Гиделона.

Его пребывание на посту помощника было кратким, но веселым, он занимался созданием великой дороги к Вершине Горы, что носит теперь его имя. И когда в старости вернулся в Лабиринт уже Понтификом, совсем не удивился этому, ибо всю свою способность удивляться израсходовал в тот давний день, когда Понтифик Ариок провозгласил себя Властительницей Острова Снов.

Пять Пустыня Украденных Снов

Легенда об Ариоке, как видел теперь Хиссун, извратила правду о нем. Искаженный временем Ариок выглядел шутом, капризным клоуном, но если свидетельство Властителя Калинтайна что-нибудь значит, все было совсем не так. Страдающий человек, искавший свободы и обретший ее, — не клоун и не сумасшедший. Хиссун, сам угодивший в западню Лабиринта и стремящийся вкусить свежего воздуха внешнего мира, отнесся к Ариоку, как к брату по духу через тысячи лет.

Довольно долго потом Хиссун не подходил к Счетчику Душ. Проникновение в прошлое оказалось слишком сильным и болезненным ударом: в сознании оставались какие-то черты Тесме, капитана Еремайла, Синнабора Лавона — так что он с трудом разбирал, кто есть кто.

Помимо всего прочего, приходилось заниматься и делами. За полтора года он покончил с налоговыми документами, и так ловко, что ему тут же всучили новую работу в Хранилище Записей — обзор распределений в группах коренного населения Маджипуры. Хиссун знал, что у Властителя Валентайна какие-то затруднения с метаморфами (несколько лет назад произошло жуткое происшествие — заговор метаморфов сверг его с трона), и Хиссун припоминал, что во время пребывания на вершине Замка Горы среди сильных мира сего ему довелось услышать о планах более полного вовлечения Меняющих Форму в жизнь планеты, если такое возможно. Хиссун подозревал, что статистические данные, которые Венценосец запрашивал, имеют отношение к его великой стратегии, и это доставляло подростку искреннее удовольствие.

И заодно давало повод для иронических улыбок, поскольку он был достаточно проницателен, чтоб осознать, что произошло с уличным оборвышем Хиссуном. Сей ловкий и проворный мальчишка к юности превратился в выучившегося и остепенившегося человека, чиновника, а ведь прошло всего семь лет с тех пор, как на него пал царственный взор. Да, думал он, четырнадцатилетним навсегда не останешься; пришло время покинуть улицу, стать полноправным членом общества. Но все равно сожалел об утраченном детстве, о мальчишке, каким был. Правда, кое-что от того сорванца до сих пор кипело в нем, кое-что, но хватало и этого. Еще он вдруг обнаружил, что стал глубоко задумываться над общественным строем Маджипуры, над организацией межрасовых политических сил и над понятием, подразумевающим ответственность; каким образом различные племена сохраняют гармоничный союз — вследствие взаимных обязательств? Четыре могущественные силы планеты — Понтифик, Венценосец, Властительница Острова Снов и Король Снов — как, удивлялся Хиссун, как они ухитряются управлять, и хорошо управлять, всем огромным и сложным миром? В их глубоко консервативном обществе, где за прошедшие тысячелетия почти ничего не изменилось, гармония власти казалась сверхъестественной, а равновесие сил — неким божественным вдохновением, У Хиссуна не было наставника, не было никого, к кому он мог бы обратиться с просьбой объяснить эту загадку, но зато у него был Счетчик Душ — жизнь людей прошлого, способная предоставить нужные знания. И потому Хиссун, вновь подделав пропуск, прошел стражу и стал подбирать ключи, отыскивая теперь в минувшем не просто удивительное или забавное, но и понимание развития политических сил своей планеты. «Каким серьезным молодым человеком ты заделался», — сказал он себе, пока разноцветный ослепительный свет пробивался в его сознание душой давно умершего человека.