Замок лорда Валентина

— Я не являюсь кандидатом на корону,— сказал Элидат.

— Никто никогда не претендует на корону,— ответил Диввис,— Но даже ребенку известно, что вы — наиболее вероятный наследник. Право же, Элидат!

— Оставьте его,— вмешался Миригант.— Кажется, мы собрались на прогулку?

— Да, пойдемте и закончим наш разговор,— согласился Диввис.

— Хвала Божеству,— буркнул Элидат.

Впереди остальных он спускался по широким каменным ступеням, истертым на протяжении столетий, мимо постов стражи на площади Вильдивара вымощенной розовым гранитом и соединявшей внутренний замок, основную рабочую резиденцию короналя, с нагромождением окружавших его на вершине Горы внешних построек. Элидату казалось, будто голова у него стянута раскаленным обручем: сначала пришлось подписывать бессчетные дурацкие бумаги, а потом еще и выслушивать граничащие с изменой разглагольствования Диввиса.

И все же следовало признать, что сын Вориакса прав. Дальше так продолжаться не может. Когда следует предпринять решительные, крупномасштабные действия, понтифекс и корональ должны объединить усилия и предотвратить любое безрассудство. А Валентин попытался действовать в одиночку — и потерпел неудачу. Даже величайшие из короналей — Конфалюм, Престимион или Деккерет — не осмеливались единолично править Маджипу-ром. А ведь опасности, с которыми приходилось сталкиваться им, не идут ни в какое сравнение с тем, что выпало на долю Валентина. Мог ли кто-нибудь представить себе во времена Конфалюма, что смирные, покорные метаморфы вновь поднимут голову, чтобы попытаться отвоевать потерянные владения? И все же движется в укромных уголках планеты полным ходом идет подготовка к мятежу. Вряд ли Элидату удастся забыть последние часы войны за реставрацию, когда пришлось прокладывать путь в пещеры, где стояли машины, управляющие климатом Замковой горы, и, чтобы спасти их, убивать стражников, одетых в мундиры личной гвардии короналя,— а они, умирая, видоизменялись и превращались в безносых метаморфов с раскосыми глазами и щелями вместо ртов. Это происходило восемь лет тому назад; Валентин до сих пор надеется пронять мятежников заверениями в братской любви и найти какой-нибудь мирный способ унять их злобу. Но ничего конкретного за восемь лет добиться не удалось; и кто знает, какие новые уловки напридумывали метаморфы.

Элидат набрал побольше воздуха в легкие и стрелой помчался вперед, в мгновение ока оставив Мириганта и Диввиса далеко за спиной.

— Эй! — закричал вслед ему Диввис.— Разве вы не хотели пробежаться трусцой?

Он не обратил внимания на крик. Боль внутри можно было выжечь только другой болью; и он бежал как сумасшедший, притворяясь, что не слышит окликов. Вперед, только вперед, мимо изящной, украшенной пятью шпилями, Башни лорда Ариока, мимо часовни лорда Кинникена, мимо подворья понтифекса. Вниз — по каскаду Гуаделума, вокруг приземистой темной громады сокровищницы лорда Пранкипина, вверх — по Девяноста девяти ступеням — сердце начинает колотиться в груди — в сторону колоннады двора Пинитора — вперед, вперед, через дворы, которыми он ходил в течение тридцати лет каждый день, с тех пор как ребенком попал сюда из Морвола, что у подножия Горы, чтобы научиться искусству государственного управления. Сколько раз он бегал так с Валентином, Стазилейном или Тунигор-ном — они были как братья, четверо необузданных мальчишек, чьи вопли разносились по всему Замку лорда Малибора (так он тогда назывался). Ах, до чего же беззаботной была их жизнь! Они предполагали, что станут советниками, когда престол займет Вориакс — в подобном исходе никто не сомневался; а потом преждевременно ушел из жизни лорд Малибор, за ним последовал Вориакс, корона перешла к Валентину, и единообразие их жизней было нарушено раз и навсегда.

А сейчас?! «Валентину пора переселяться в Лабиринт»,— сказал Диввис. Да-да. Он несколько молод для понтифекса, это верно, но невелика радость попасть на трон выжившим из ума, как Тиеверас. Старый император заслужил вечный покой. Валентин должен отправиться в Лабиринт. А корона перейдет…

«Ко мне? Лорд Элидат? И замок будет называться Замком лорда Элидата?» — мысль об этом разом удивила, восхитила и испугала, ибо за последние шесть месяцев он сполна испытал, каково быть короналем.

— Элидат! Вы погубите себя! Вы бежите как ненормальный! голос Мириганта доносился издалека, словно подхваченное ветром эхо.

Элидат взбежал уже почти на самый верх Девяноста девяти ступеней. Сердце глухо бухало в груди, глаза заволокло пеленой, но он заставил себя преодолеть последние ступени и вбежать в узкий проход из зеленого королевского камня, ведущий в административные здания двора Пинитора. Ничего не видя перед собой, он завернул за угол, ощутил сокрушительный удар, услышал сдавленный возглас, растянулся во весь рост и какое-то время лежал полуоглушенный, тяжело дыша.

Наконец он сел, открыл глаза и увидел молодого человека, худощавого и темноволосого, с причудливой новомодной прической; юноша неуверенно поднялся и подошел к нему.

— Господин? С вами все в порядке, господин?

— Я с вами столкнулся, да? Надо было… смотреть… куда бегу…

— Я видел вас, но не успел отскочить. Вы бежали так быстро… позвольте, я помогу вам встать…

— Все хорошо, юноша. Мне просто… надо… отдышаться…

Высокомерно отказавшись от помощи молодого человека,

Элидат поднялся, отряхнул дублет и расправил плащ; на брючине, под коленом, зияла огромная дыра, сквозь которую виднелась ободранная до крови кожа. Сердце колотилось по-прежнему гулко; он чувствовал себя выставленным на всеобщее посмешище. Диввис и Миригант были совсем близко. Элидат хотел было рассыпаться в извинениях, но странное выражение лица незнакомца остановило его.

— Вас что-то беспокоит? — спросил Элидат.

— Вы случайно не Элидат Морволский?

— Он самый.

Юноша рассмеялся.

— Так я и подумал, разглядев вас поближе. Вы-то мне и нужны! Мне сказали, что вас можно найти во дворе Пинитора. У меня для вас сообщение.

В проходе появились Миригант и Диввис. Они остановились рядом с Элидатом. По их виду он представил себе, насколько ужасно выглядит сам — раскрасневшийся, потный, очумелый от сумасшедшего бега. Он попытался сгладить неприятное впечатление и, указав на молодого человека, пояснил:

— Я так торопился, что налетел на гонца, у которого для меня кое-что есть. От кого сообщение, юноша?

— От лорда Валентина, господин.

У Элидата округлились глаза.

— Это что, шутка? Корональ совершает великую процессию, и сейчас он где-то к западу от Лабиринта.

— Так и есть. Я состоял при нем в Лабиринте, а когда он послал меня на Гору, то попросил первым делом разыскать вас и передать…

— Что именно?

Юноша неуверенно посмотрел на Диввиса и Мириганта.

— Я полагаю, что сообщение предназначено лично вам, мой лорд.

— Это лорды Миригант и Диввис, кровные родственники короналя. Можете говорить при них.

— Очень хорошо, господин. Лорд Валентин велел мне передать Элидату Морволскому — забыл сказать, мой лорд, что я — кандидат в рыцари Хиссун, сын Эльсиномы,— велел передать, что изменил первоначальные планы и собирается посетить с великой процессией Зимроэль, а перед возвращением нанесет визит своей матушке Хозяйке Острова Сна, и потому просит вас исполнять обязанности регента в течение всего срока его отсутствия. По его мнению, этот срок составит…

— Помилуй меня, Божество! — хрипло пробормотал Элидат.

— …Год или, возможно, полтора сверх запланированного. 

Глава 11

Вторым признаком надвигающейся беды стали для Этована Элакки увядшие через пять дней после пурпурного дождя листья нийковых деревьев.

Пурпурный дождь сам по себе не предвещал чего-либо необычного. Он не такая уж редкость на восточном склоне ущелья Дюлорн, где на поверхность выходят пласты мягкого, легкого песка скувва, имеющего бледную красновато-голубую окраску. В определенное время года северный ветер, называемый «скребком», поднимал этот песок высоко в небо, где он на несколько дней зависал в облаках и придавал дождю красивый бледно-лиловый оттенок. Но дело в том, что земли Этована Элакки лежали на тысячу миль к западу от тех мест, на другом склоне ущелья, неподалеку от Фалкинкипа; насколько было известно, ветры с песком скувва так далеко на запад не залетали. Однако Этован Элакка знал, что ветры имеют обыкновение менять направление, и «скребок», по всей видимости, решил в нынешнем году нанести визит на противоположный склон ущелья. В любом случае пурпурный дождь беспокойства не вызывал: после него повсюду оставался лишь слой песка, но лишь до следующего, уже обычного дождя. Нет, первым знаком беды стал не сам пурпурный дождь, а увядание сенситивов в саду Этована Элакки, случившееся за два или три дня до этого.

Есть над чем призадуматься, но в общем-то ничего из ряда вон выходящего. Заставить сенситивы увянуть не так уж и сложно: небольшие растения с золотыми листочками и неприметными зелеными соцветиями — их родиной являются леса к западу от Мазадона — чувствительны к психологическим излучениям. Любой психический диссонанс поблизости — будь то гневные выкрики, рев дерущихся в лесу животных или даже, как утверждают, одно лишь приближение человека, совершившего серьезное преступление,— приводит к тому, что листочки сенситивов складываются, как ладони во время молитвы, и чернеют. Такая реакция на первый взгляд не имеет никаких биологических объяснений, но Этован Элакка не сомневался, что доскональное изучение необычных растений, которым он намерен когда-нибудь заняться, поможет ему раскрыть их тайну. А пока он просто выращивал сенситивы у себя в саду, потому что ему нравилось, как весело сверкают их золотистые листья. Поскольку во владениях Этована Элакки царили порядок и гармония, сенситивы чувствовали себя прекрасно и еще ни разу не случалось, чтобы они зачахли. До сих пор. Загадка. Кто мог переругиваться у границ его сада? Какое злобно рычащее животное в провинции, где встречалась только домашняя скотина, могло внести сумятицу в порядок, которым отличалось его поместье?