Замок лорда Валентина

Он бросался от группки и группке, опрокидывая деревья; после третьей перешел на шаг, а на пятой опустил голову и еле переставлял ноги.

— Умерли… все умерли… все мои красавцы-нийки…

Погибла вся роща — обычным для нийков образом: стремительно, потеряв свои соки через пористые ветки… Но нийковая роща, засаженная ступенчатым способом по десятилетнему циклу, не должна была засохнуть целиком, а странное поведение листьев оставалось необъяснимым.

— Надо известить сельскохозяйственного агента,— сказал Этован Элакка,— А еще, Симуст, пошлите кого-нибудь на ферму Хаги-дона, и к Нисмейну, и еще к тому… как его… возле озера, чтобы узнать, что происходит с нийками у них. Интересно, это болезнь?

Но у нийков не бывает болезней… какая-нибудь новая, а, Симуст? Наваливается на нас, как послание Короля Снов?

— Пурпурный дождь, господин…

— Немного цветного песка? Какой от него может быть вред? На той стороне ущелья такой дождь льет раз по десять в году, но там его и не замечают. Ох, Симуст, нийки… мои нийки!..

— Это пурпурный дождь,— твердо заявил Симуст.— Он совсем не такой, какой бывает на востоке. Он другой, господин, ядовитый! Он убил нийки!

— И сенситивы тоже? За два дня до того, как прошел?

— Они очень нежные, господин. Возможно, они почувствовали яд в воздухе, когда приближался дождь.

Этован Элакка пожал плечами. Может, так оно и есть. А может быть, ночью прилетали метаморфы из Пиурифэйна на метлах или каких-нибудь волшебных парящих машинах и наслали на землю некие гибельные чары. Может быть. В мире, состоящем из «может быть», все возможно.

— Что толку строить догадки? — горько спросил он.— Мы ничего не знаем. Кроме того, что нийки погибли и сенситивы тоже умерли. Что дальше, Симуст? Кто следующий?

Глава 12

Карабелла, весь день напролет смотревшая в окно двигавшегося по унылой пустоши парящего экипажа, будто надеясь силой своего взгляда увеличить его скорость, вдруг воскликнула с неожиданным ликованием:

— Смотри, Валентин! Кажется, пустыня и вправду заканчивается!

— Вряд ли,— отозвался он.— Наверняка придется ехать по ней еще три или четыре дня. А может, и все пять, шесть, семь…

— Неужели ты даже не взглянешь?

Он отложил ворох донесений, которые просматривал, выпрямился и выглянул в окно поверх ее головы. Точно! О, Божество, да там зелень! И не сероватая зелень корявых, пыльных, упрямых и жалких пустынных растений, а яркая, нежная, присущая подлинной маджипурской флоре, пронизанная энергией роста и плодородия. Наконец-то зловредный дух Лабиринта остался позади, и королевский кортеж выбирается с безрадостного плоскогорья, на котором расположена подземная столица. Наверное, приближаются земли герцога Насимонта — озеро Айвори, гора Эберсинул, огромные поля туола и милайла и особняк, о котором Валентин столько слышал…

Он положил ладонь на узкое плечо Карабеллы, погладил по спине, одновременно разминая ей мышцы и лаская. Как хорошо, что она снова с ним! Она присоединилась к процессии неделю назад у развалин Велализиера, где они вместе ознакомились с работой археологов, которые занимались раскопками огромного каменного города, оставленного метаморфами пятнадцать, а то и двадцать тысячелетий назад. С ее появлением утомленный и подавленный Валентин заметно приободрился.

— Ах, миледи, как одиноко было в Лабиринте без вас,— нежно сказал он.

— Жаль, что меня там не было. Я ведь знаю, как ты ненавидишь это место. А когда мне сказали, что ты болен… о, я чувствовала себя такой виноватой, и мне было так стыдно, что я далеко, когда ты… когда…— Карабелла покачала головой.— Будь это в моей власти, я оставалась бы рядом с тобой. Ты же знаешь. Но я пообещала, что буду на открытии музея в Сти, а…

— Да, конечно. У супруги короналя есть свои обязанности.

— Так странно: «супруга короналя»… Маленькая девочка-жонглер из Тил-омона ходит по Замковой горе, произносит речи и открывает музеи…

— Все еще «маленькая девочка-жонглер из Тил-омона»? И это после стольких лет, Карабелла?

Она передернула плечами и пригладила мягкие, коротко остриженные темные волосы.

— Моя жизнь — всего лишь цепь странных случайностей, о которых невозможно забыть. Если бы я не остановилась с труппой Залзана Кавола в той гостинице именно тогда, когда туда пришел и ты… если бы тебя не лишили памяти и не бросили в Пидруиде, такого простодушного… как черноносый блав…

— А если бы ты родилась во времена лорда Хэвилбоува или в каком-нибудь другом мире…

— Не дразни меня, Валентин.

— Прости, любимая.— Он взял ее маленькую прохладную ручку в свою.— Но сколько ты еще будешь вспоминать, кем была? Когда ты наконец начнешь воспринимать как должное свою настоящую жизнь?

— Пожалуй, никогда,— отчужденно ответила она.

— Владычица моей жизни, как ты можешь говорить…

— Ты знаешь почему, Валентин.

Он на мгновение прикрыл глаза.

— Повторяю, Карабелла, тебя на Горе любит всякий рыцарь, принц или лорд — к тебе обращены их преданность, восхищение, уважение…

— Да, если говорить об Элидате. А также о Тунигорне, Стазилейне и им подобным. Те, кто искренне любит тебя, так же относятся и ко мне. Но для многих других я остаюсь выскочкой, простолюдинкой, случайным человеком со стороны… сожительницей…

— Кого именно ты имеешь в виду?

— Ты их знаешь, Валентин.

— Так кого же?

— Д иввиса,— после некоторого колебания сказала она.— И прочих мелких лордов и рыцарей из окружения Диввиса. И других. Герцог Халанкский говорил обо мне с издевкой с одной из моих фрейлин… из Халанкса, Валентин, твоего родного города! Принц Манганот Банглкодский. Есть и другие…— Она повернулась к нему, и во взгляде ее темных глаз таилась мука.— Я все это придумываю? Или мне чудится шепот там, где всего лишь шуршат листья? Ах, Валентин, иногда мне кажется, что они правы, что корональ не должен жениться на простолюдинке. Я не принадлежу к их кругу. И никогда не войду в него. Мой лорд, наверное, я для вас такая обуза…

— Ты для меня радость и ничего, кроме радости. Можешь у Слита спросить, в каком я был настроении на прошлой неделе в Лабиринте и как оно изменилось, когда ты присоединилась ко мне. А Шанамир… Тунигорн… любой тебе скажет…

— Знаю, любимый. Когда я приехала, вид у тебя был мрачный, угрюмый. Я едва тебя узнала — такого хмурого, с таким тусклым взглядом.

— Несколько дней, проведенных с тобой, полностью меня исцелили.

— И все же мне кажется, что ты немного не в себе. Неужели тебя все еще терзают воспоминания о Лабиринте? Или действует на нервы пустыня? Или причиной тому развалины?