Замок лорда Валентина

Валентин погрузился в глубокий сон, и Повелительница пришла. Он встретился с ней не на склоне холма возле ее сада, а в каком-то мертвом городе пустынной страны, в развалинах среди изрытых непогодой колонн из песчаника и разрушенных алтарей. Под призрачным светом луны они вышли с противоположных сторон на старую площадь. Лицо Повелительницы Снов скрывала вуаль. Он узнал ее по тяжелым кольцам черных волос и по аромату воткнутого в них кремового цветка эльдерона. Он знал, что это Хозяйка Острова Сна, но хотел видеть ее ласковые глаза, ее улыбку, чтобы согреться душой в этом унылом месте. Однако глазам его предстали только вуаль, плечи и часть головы.

— Мама? — спросил он неуверенно.— Мама, я — Валентин! Разве ты не узнаешь меня? Посмотри на меня, мама!

Она, как призрак, проплыла мимо него и исчезла между двумя разбитыми колоннами, на которых были изображены сцены деяний великих короналей.

— Мама! — позвал он.

Сон прошел. Валентин старался вернуть его, но не мог. Он проснулся и уставился в темноту, желая воскресить в памяти это скрытое вуалью лицо и постичь значение этого сна. Она не признала его. Разве он настолько изменился, что даже родная мать не может узнать его в этом облике? А может, он никогда и не был ее сыном, и потому она и не должна узнать его? Если дух черноволосого лорда Валентина переселили в тело Валентина-блондина, Хозяйка Острова Сна не подала и виду, что знает об этом. Он не находил ответов. «Что за глупости приходят мне в голову,— подумал он.— Какие невероятные предположения, какие сумасшедшие мысли!» Валентин снова уснул. Почти тотчас же на его плечо легла рука и трясла его, пока он не пробудился. Это была Карабелла.

— Два часа пополуночи,— сказала она.— Залзан Кавол хочет, чтобы через полчаса мы все собрались в фургоне. Сон был?

— Незавершенный. А у тебя?

— Я не спала. По-моему, это разумнее. В некоторые ночи лучше не спать.— Пока он одевался, она застенчиво спросила: — Я снова буду делить с тобой комнату, Валентин?

— Ты хочешь этого?

— Я поклялась обращаться с тобой как раньше, до того как я узнала… Ох, Валентин, я так испугалась! Но мы снова будем товарищами и завтра же ночью — любовниками!

— А если я корональ?

— Прошу тебя, не задавай таких вопросов.

— А все же?

— Ты приказал мне звать тебя Валентином и смотреть на тебя как на Валентина. Так я и буду делать, если ты мне позволишь.

— Ты веришь, что я корональ?

— Да,— прошептала она.

— И больше не боишься?

— Совсем немного. Ты все еще кажешься мне обыкновенным человеком.

— Хорошо.

— У меня был целый день, чтобы привыкнуть. И я дала клятву. Я должна думать о тебе как о Валентине. Я клялась в этом властителями.— Она нервно засмеялась.— Я клялась именем короналя, что притворюсь, будто ты не корональ, и я должна быть верной своей клятве, не бояться тебя и вести себя так, словно ничего не изменилось. Значит, я могу прийти ночью в твою постель?

— Да.

— Я люблю тебя, Валентин.

Он слегка притянул ее к себе:

— Спасибо, что ты преодолела свой страх. Я тоже люблю тебя, Карабелла.

— Залзан Кавол будет в ярости, если мы опоздаем.

Глава 2

Непрерывный цирк помещался на восточной окраине города в здании, совершенно не похожем на большинство домов Дюлорна,— это был громадный, плоский, без всяких украшений барабан, абсолютно круглый, не более девяноста футов высотой. Внутри центральное место занимала просторная площадка, вокруг нее шли ряды сидений, ярус за ярусом поднимавшиеся концентрическими окружностями к потолку.

Там могли разместиться тысячи, а может, и сотни тысяч зрителей. Валентина поразило, что в столь поздний час цирк почти полон. Разглядеть кого-либо было трудно, поскольку свет на сцене бил в глаза, но все-таки он заметил огромное число зрителей, сидевших или полулежавших на скамьях. Почти все были гэйрогами, хотя кое-где Валентин различил хьортов, вруунов и людей.

На Маджипуре не было мест, целиком заселенных одной расой: древние указы правительства, восходившие к самому началу непростого процесса расселения нечеловеческих рас, запрещали это. Исключением были лишь резервации метаморфов. Но гэйрогов, особенно склонных к общинной жизни, собралось в Дюлорне и его округе намного больше, чем это было разрешено законом.

Гэйроги были теплокровными млекопитающими, но кое-какие черты рептилий вызывали неприязнь у большинства других рас: быстро мелькавшие красные языки, плотная блестящая серая чешуйчатая кожа, холодные немигающие зеленые глаза. Волосы их походили на медуз: черные маслянистые пряди не лежали на месте, а изгибались и свивались в кольца. Кисло-сладкий запах, исходивший от них, был еще одной причиной, по которой остальные расы их сторонились.

Валентин в подавленном настроении взошел с труппой на подмостки. Час был совсем неподходящий: естественный режим был нарушен, и, хотя он спал достаточно, вынужденное бодрствование в неурочный час угнетало его. Непонятный сон камнем лежал на душе. Хозяйка Острова Сна его отвергла, он не сумел добиться от нее ответа. Что все это означало? Когда он был только Валентином-жонглером, смысл сна не был для него так важен: дни шли своим чередом, и Валентин заботился лишь об оттачивании своего мастерства. Но теперь эти неясные и тревожащие откровения настигли его, и он был вынужден размышлять о темных делах, дальних целях, судьбах и дорогах, с которыми теперь связан. Ему это очень не нравилось. Он уже начал испытывать ностальгию по тем безумным, счастливым и беззаботным дням, когда он пришел в Пидруид.

Предстоящее выступление быстро вывело его из задумчивости. Здесь, под ярким светом, нельзя думать ни о чем, кроме работы.

Площадка была огромной, и на ней одновременно показывали свое искусство многие актеры. Вруунские маги работали в плывущих разноцветных потоках света и клубах зеленого и красного дыма. В отдалении дрессировщик управлялся с дюжиной стоявших на хвостах толстых змей. Одетые в сверкающие костюмы, невероятно тощие танцоры рассыпались по площадке серебристыми блестками и демонстрировали прыжки и поддержки. Несколько маленьких оркестров в разных местах площадки исполняли оглушающе громкую музыку, столь любимую гэйрогами. Были здесь и акробат с одним пальцем, и ходившая по проволоке женщина, и левитатор, и трое стеклодувов, создававших вокруг себя клетку, и глотатель живых угрей, и толпа неистовых клоунов, и многие другие, которых Валентин уже не мог видеть. Публика, удобно устроившаяся в полутьме, имела возможность следить за выступлениями всех участников, потому что громадная сцена медленно вращалась, делая полный оборот за час или два, так что каждая группа артистов поочередно проходила перед всеми зрителями.

— Все это плавает на озере ртути,— прошептал Слит.— За этот металл можно купить три провинции.

При такой сильной конкуренции на глазах многочисленной публики жонглеры выступали с самыми искусными трюками, а это означало, что новичок Валентин остался в стороне. Он бросал свои дубинки и лишь изредка получал от других нож или факел. Карабелла танцевала на серебряном шаре диаметром в два фута, который описывал неправильные круги, а она в это время жонглировала пятью ослепительно яркими зелеными шарами. Слит встал на ходули, поднялся выше скандаров — крошечная фигурка где-то наверху — и спокойно перекидывал из руки в руку три огромных красных с черными крапинками яйца моли-кана, купленных вечером на рынке. Если бы он уронил яйцо с такой высоты, брызги разлетелись бы очень далеко, и зрители обязательно заметили бы это. Стоит ли говорить, что такой промах означал бы провал. Но Слит, как всегда, был великолепен. Что касается шести скандаров, то они выстроились спинами друг к другу, образовав своими телами Звезду, и жонглировали горящими факелами. В тщательно рассчитанное время каждый бросал через плечо факел своему брату на противоположную сторону звезды. Обмен шел с поразительной точностью. Траектории летевших факелов были безупречно рассчитаны, так что получались замечательные перекрещивающиеся световые узоры, и ни один волосок на шкуре скандаров не опалился, когда они вслепую выхватывали из воздуха горящий факел, брошенный невидимым партнером.

Они прошли два оборота сцены, выступая по полчаса с пятью минутами отдыха в центральной шахте прямо под подмостками, где собрались сотни отдыхающих артистов. Валентину хотелось бы показать что-нибудь более интересное, чем элементарное жонглирование, но Залзан Кавол запретил.

— Ты еще не готов,— сказал он,— хотя для новичка работаешь отлично.

Настало утро, когда труппе наконец позволили покинуть сцену. Оплата была почасовой, а продолжительность выступления определялась по счетчикам реакции, помещенным под скамьями Для зрителей. За счетчиками наблюдали гэйроги, сидевшие в будке под сценической площадкой. Некоторые выступавшие оставались на подмостках лишь несколько минут, после чего общая скука или презрение изгоняли их. Но Залзан Кавол и его труппа, которым было гарантировано два часа работы, пробыли на площадке четыре часа. Им предложили поработать еще час, однако после краткого, но бурного обсуждения братья Залзана Кавола отговорили его.

— Жадность доведет его до беды,— сказала Карабелла.— Он что, думает, что эти факелы можно бросать бесконечно, пока кто-нибудь не промахнется? Даже скандары иногда устают.

— Только не Залзан Кавол,— ответил Валентин.

— Он, может быть, и машина для жонглирования, но его братья — простые смертные. Роворн уже начинал сбиваться. Счастье, что у них хватило духу остановить Залзана Кавола.— Она улыбнулась.— Я тоже чертовски устала.

Жонглеры так понравились жителям Дюлорна, что их наняли еще на четыре дня. Залзан Кавол ликовал — гэйроги хорошо платили — и выдал всем по пять крон премии. Валентин был согласен, что все это хорошо, но ему не хотелось надолго оставаться у гэйрогов. На третий день его охватило нетерпение.