Замок Оборотня

Сонхейд так же попытался. Вот только усмешка вышла горькая и злая.

– Вы правы, леди Сонхейд, это не смешно, – усмехнулся.

– Вся эта ситуация – отвратительна.

Его огромные ладони сжались в два внушительных кулака, тело напряглось, лицо окаменело, а глаза горели ненавистью… ко мне.

– Почему вы на меня так смотрите? – прошептала я, вжимаясь в спинку стула.- Я… не понимаю ничего, вы…

– Ешь! – приказ, от которого аппетит, если и был, пропал напрочь. – Молча.

Я не могла есть после такого. И на Сонхейда смотреть тоже не было никакого желания, молча комкая салфетку, рассеянно слышала, как звякнула тарелка, когда лэрд снял с нее крышку, как нож прошелся по фарфору… потом все стихло. С минуту я продолжала сидеть, потом осторожно подняла голову

– Сонхейд не ел, Сонхейд смотрел на меня своим немигающим взглядом.

– Сэндвич с молочком? – язвительно-злой вопрос.

К чему он вообще это спросил. И вообще – что я ему плохого сделала? Откуда столько ненависти?! За что он так со мной! И я не ответила, глаза наполнились слезами, подбородок задрожал, горло сжало спазмом, и я просто опустила голову, пытаясь справиться с эмоциями. С обидой, в конце концов. В итоге все же сказала:

– Я просто не понимаю, что происходит. Вы меня… вы меня вообще изнасиловали, и орете постоянно. И рычите как зверь. И ненавидите непонятно за что. Я видела вас всего дважды – вчера утром, когда вы меня чуть не сбили, и когда я выбежала, в надежде что Стив приехал. А уже сегодня я получаю от вас сначала подарок, потом скандал за то что не приняла его, а после… После все, что случилось. И… и вы заявляете, что я никогда не выйду из замка, и не уеду. Как мне ко всему этому относиться?! – вскинув голову, посмотрела на него, после чего добавила:

– И да – вы псих и у вас глаза светятся!

На смуглом лице промелькнула странная улыбка, а после сэр Сонхейд вспомнил:

– Точно, подарок.

Поднялся и вышел из столовой. И на этом все. Потрясенная я молча смотрела на двери, пока лэрд не вернулся с какой-то черной коробочкой. После чего подошел и извлек из нее…ошейник!

Черные бриллианты, белое золото, золотые топазы в качестве окантовки.

– Тебе понравится, – заверил Сонхейд, и сделал попытку нацепить этот ужас на меня.

Я дернулась. Едва не упала, вовремя вскочив, но стул грохнулся на пол… и частично ногу Сонхейда. Янтарные глаза засветились ярче.

– Мне не нравится! – воскликнула я, отходя подальше.

Движение ногой и стул улетел… выбив попавшееся на траектории полета окно. Дождь, словно только того и ждал, шумом падающей воды, воем ветра, раскатом грома ворвался в столовую. Свечи погасли, не выдержав порыва ветра, под окном начала образовываться лужа… похолодало сразу. А сэр Сонхейд, не обращая внимания на бедлам, едва сдерживаясь, прорычал:

– Чем не нравится?

Господи, как страшно находиться в замкнутом пространстве наедине с неадекватным безумно сильным мужчиной.

– Это же ошейник, – прошептала я, отступая к двери, ведущей на кухню.

– Он холодный, неприятно… на шее, я не…

Сонхейд демонстративно развернул ювелирное изделие, показал на черную внутреннюю сторону, и сообщил:

– Кожа.

То есть действительно ошейник! Я отступаю к двери, нащупываю ручку и только тогда решаюсь заметить:

– Простите, я вам не собака, и не рабыня, и вообще – я не принимаю драгоценностей от посторонних мужчин, даже если у нас с ним и был секс, и особенно в том случае, если этот самый секс произошел без моего на то желания! И я дернула ручку вниз – дверь приоткрылась. Обрадованная возможностью скрыться, мстительно добавила:

– Вы – псих! И я не ваша леди Сонхейд!

И не дожидаясь его реакции, выскользнула на кухню. Закрыла дверь, задвинула засов, огляделась. Здесь имелось еще три двери, одна, судя по всему вела в дом – засовов на ней не было… а мне почему-то казалось, что должен быть, вторая куда-то прочь из дома, потому что за ней слышался шум дождя, ну и та третья, которую я только что закрыла. Сопоставив за и против, я решила, что прогулка ночью под дождем не самое неприятное в жизни, к тому же там есть дорога, а значит, с пути не собьюсь.

Но стоило мне на несколько шагов отойти от двери, как услышала:

– Давно пора.

Дверь была снесена сразу после этих слов и почти мгновенно меня схватили и перебросили через плечо. Кажется, кое-кто просто ждал пока я отойду, чтобы ее выломать. А после меня молча вынесли из кухни, вернули в столовую, усадили на другой стул. Так же молча и стремительно нацепили ошейник, после чего, остолбеневшая я услышала:

– Ненавижу. Как же сильно я ненавижу вас, леди. Но вас выбрал мой зверь, и потому вы – леди Сонхейд, моя леди. Ни вам, ни мне, при всем нашем обоюдном желании этого не изменить. А теперь соизвольте исполнять условия договора – вы обещали мне ужин!

Его голос был искренен до ужаса, и этот ужас я в полной мере испытала. А еще ошейник давил. И…

– Ешь! – рык, перекрывший очередной раскат грома.

Я вздрогнула всем телом, но продолжала сидеть, безвольно уставившись на пустую тарелку и не в силах даже пошевелиться. Потом на тарелку что-то капнуло… и снова. И снова…

– Ким, – голос усталый и злой, – ты никогда не уйдешь отсюда. Ты никогда не вернешься к прежней жизни, смирись уже. Я устал повторять тебе это каждый вечер.

– Каждый? – вскинув голову, удивленно посмотрела на него.

– Это наш третий совместный вечер, леди Сонхейд, – мрачно произнес лэрд.

– И каждый вечер одно и то же – ты плачешь! Сколько можно?!

Слезы потекли ручьем. Я просто смотрела на него, на презрительный взгляд, поджатые от недовольства губы и сжатые кулаки. И первое, что я никак не могу понять:

– Я не… помню… Почему я не ничего не помню?

Усталый полный раздражения стон и глухое:

– Потому что это единственный способ тебя удержать в замке. Пока единственный. Потом в методическом стирании твоей памяти не будет необходимости.

И я все это слышу. Сижу и слышу! Это просто невозможно! Никак! Я тут не могу находиться третий день. Просто никак. Это невозможно. А потом я вспомнила о столике с корреспонденцией, о журналах… Вскочила резко, и не глядя на Сонхейда опрометью метнулась в гостиную. Подбежала к газетам, уговаривая себя что сегодня третье июля, третье… только третье… Схватила первую… и увидела дату "4.07". И на следующей то же… и еще на одной… И я осознаю, что не помню вчерашний день! Вообще не помню! Сонхейд неожиданно возник рядом, отобрал газету, взял за плечи, развернул, заставил вернуться, усадил на стул, сменил мне заплаканную тарелку, вытер мои слезы струящиеся по щекам, после чего склонился, и шевеля дыханием волосы на виске, прошептал: