Замок

— Тебе очень идет костюм, ты в нем выглядишь совсем по-другому, — сказала Мария. — Напрасно ты редко его одеваешь.

— В последнее время как-то мало осталось мест, куда в нем нужно идти. Не расхаживать же по дому. А ты, пожалуйста, одень мое любимое синее платье. И тогда мы будем с тобой очень красивой парой. Просто всем на зависть и на загляденье.

— Хорошо, — согласилась Мария. — А это важно быть именно красивой парой?

— Важно. Если пара не красивая, значит, она не достигла гармонии. Людей соединяет либо привычка, либо она рано или поздно распадется. Я много раз проверял этот тезис на практике, он редко меня подводил. Когда я тебя увидел впервые, сразу же и прикинул: будем ли мы смотреться красиво?

— Неужели ты это сделал? Ты уже тогда думал…

— Тогда я не думал, но сделал это на всякий случай. Мало ли что… И мне показалось, что мы смотримся гармонично. И я не ошибся. Так что на счет синего платья?

— Сейчас одену. Только не смотри. Знаешь, я этого не люблю.

Каманин отвернулся.

— Я объявлю сегодня о нашей предстоящей свадьбе, — сказал он.

— Может, лучше как-нибудь потом.

— Потом — это никогда. Не вижу смысла откладывать.

— Эта новость не всем понравится.

— Я не фабрика новостей, которые всем нравятся. Мне тоже часто говорят новости, которые меня расстраивают. Но это лучше умолчания. Потом будет только хуже.

— Как знаешь, — вздохнула Мария. Она встала рядом с Каманиным уже в синем платье.

Каманин посмотрел на нее.

— Мне захотелось его сорвать, — сказал он.

— Ну, нет, только не сейчас. Нам пора идти. Нас уже ждут. — Мария бросила на него быстрый взгляд. — Ты волнуешься?

— Волнуюсь, — признался Каманин. — В каком-то смысле это экзамен. Только не вступной, а выходной. А ведь это не правильно, что когда мы готовимся покинуть этот мир и перейти в другой, то делаем это без всякого экзамена. А по мне он должен быть очень серьезным, на знание и понимание того, что случилось в твоей жизни, какой путь ты пришел, что сумел познать. Ведь это ужасно, когда подавляющее большинство людей отправляются на тот свет, так и ничего не поняв на этом. Нет, без экзамена я бы их туда не пускал. Пусть мучаются тут.

— Феликс, я столько за то время, что мы вместе, выслушала от тебя необычных мыслей, но привыкнуть к ним все так же не могу.

— И не надо, привычка — это омертвление. Пусть ее у тебя не будет. Идем?

— Идем, — сказала Мария.

37

На этот раз стол был накрыт на террасе, поэтому все участники торжества могли расположиться с удобством. Когда Каманин и Мария появились здесь, то все уже собрались. Ждали только их.

— Добрый вечер, дорогие мои! — приветствовал всех Каманин. — Прошу за стол.

По тому, как все быстро заняли свои стулья, стало ясно, что эту команду давно ждали. Каманин и Мария сели во главе стола. Лишь одно место оказалось не занятым, хотя там тоже стояли приборы. Официантки разлили всем вина в бокалы.

Держа налитый бокал, встал Каманин.

— Дорогие мои, жены, дети, друзья, — произнес он. — Очень вам всем благодарен за то, что вы находитесь тут. Но этот вечер я бы хотел посвятить той, кого здесь нет, и кого никакие силы не могут привести сюда. Я говорю о своей последней жене Оксане. Хотя она не с нами, но она незримо присутствует среди нас. Мне не дано знать, видит ли она наше сегодняшнее собрание или нет. Да это не так уж и важно. А важно то, что я ее сейчас вижу перед своим мысленным взором такой, какой встретил Оксану впервые. Я не намерен вдаваться в воспоминания, а хочу сказать о другом. Все люди делятся в зависимости от того, что представляет их главный интерес в жизни. Для большинства — это деньги, секс, карьера, отдых, комфортные условия в жизни. Оксана тоже любила весь этот набор, но для нее он был всегда на втором, а может и третьем месте. Вы знаете, по профессии она была культурологом, и культура составляла главное, чем она жила. Мы очень много спорили о роли и значении культуры, я бы даже сказал, что вся наша совместная жизнь прошла в этих бесконечных дискуссиях. У нас почти по каждому вопросу были разные мнения. Но это нас не отдаляло друг от друга, а наоборот, сближало. Потому что мы не упирались рогом в свою позицию, а благодаря нашим спорам каждый расширял свое представление о предмете. Такого обогащения, возможно, у меня больше никогда не было. Ее болезнь развивалась стремительно, она сгорела буквально за несколько месяцев. Умирала Оксана в ясном сознании, в котором пребывала почти до самого конца. Она понимала, что с ней происходит, и не питала никаких иллюзий. Я так и не узнал у нее, боялась ли она смерти. Но она мужественно принимала выпавшие на нее испытания. Мне даже казалось, что если она чего-то и боялась, так это то, что будет со мной и с нашими детьми — Маей й Колей. Она их очень любила, она видела в них продолжение самой себя. Об этом она мне частенько говорила. Предлагаю выпить за Оксану. И пусть будет этим вечером так, как будто она находится среди нас.

Все встала и молча выпили. Это стало сигналом для официантов, они стали разносить блюда. Одно из них поставили на место, предназначенное для Оксаны.

По одну стороны от этого пустого места сидела Майя, по другую — Николай. Оба молчали и даже почти не смотрели друг на друга. К ним подошел Каманин и сел между ними. Он взял каждого за руку.

— Майечка, Коленька, давайте отдельно от всех выпьем за вашу маму. Она, как никто другой, заслужила, чтобы о ней помнили долго. До тех пор, пока жив один из нас, она будет всегда в его воспоминаниях.

Каманин заметил, что в бокале Николая была налита вода.

— Ты не выпьешь вина за маму? — спросил Каманин.

— Я не могу, я дал обет не пить спиртного, — ответил Николай.

— Хорошо, — согласился Каманин, — не важно, что пить. Я не сомневаюсь, вашей маме радостно от того, что мы все вместе собрались — ее дети и я, и вспоминаем о ней. Однажды месяца за три до кончины она мне сказала, что очень хочет, чтобы между нами всегда царило бы согласие. Я ей обещал.

Внезапно Майя выскочила из-за стола и бросилась в каминную комнату. Вслед за ней устремился Николай.

Майя сидела на стуле и рыдала. Брат сел рядом с ней. Он молчал и не пытался ее утешать.

— Почему ты молчишь? — немного успокоившись, спросила Майя. Ее щеки были мокрыми от слез.

— Слезы лучше слов. Бог дает их нам, чтобы облегчить наши страдания. Если человек плачет, не надо ему мешать. Он должен выплакать все, что у него накопилось.

Майя удивленно посмотрела на брата.

— Ты, правда, так думаешь?

— Это не мои мысли, но я с ними согласен.

— Тогда почему ты не плачешь?

— Не знаю, наверное, уже выплакал свое. — По его лицу она видела, что его мысли унеслись куда-то далеко.

— Мне иногда так не хватает мамы, так хочется ее о многом спросить, — призналась Майя. — Объясни, почему твой Бог ее взял к себе так рано?

— Бог не мой, Он общий. А почему Он это сделал, мне не ведомо. И никому не ведомо. Такова Его воля.

— Это злой поступок с Его стороны.

— Так нельзя говорить. Мы все несем наказания за наши грехи.

— И какие, Коля, грехи были у нашей мамы. Я не знаю ни одного. Может, ты что-то знаешь? Так расскажи.

— Я ничего не знаю про грехи мамы. Но у Бога свои представления о том, кто грешен, а кто нет. Возможно, она ушла за чужие грехи. — Николай на секунду задумался. — Мне один предстоятель сказал, что люди отвечают не только за когда-то совершенные кем-то плохие поступки, но даже за плохие поступки, которые еще только будут совершенны.

— Но ведь это ужасно! — Глаза Майи стали от негодования непривычно большими. — Выходит, кто-то нагрешит, может быть, через тысячу лет, а уже сейчас мы несем наказание. Например, наша мама.

— Да, так все устроено, — признал Николай. — Но мы не знаем, почему умерла мама. Я лишь сказал, как может быть.

— Это ужасно, это несправедливо, Коля. Я никогда не приму такого Бога.

— Но другого Бога не существует, — возразил Николай. — В этом и заключается смирение, что надо принимать Его в любом проявлении. Чтобы Он не делала, Его можно только любить.

— Тогда я не хочу для себя ни такого смирения, ни такой любви. Я хочу не Бога, я хочу маму. А на Него мне наплевать! — выкрикнула Майя. — Она взглянула на Николая, тот сидел, сгорбившись, и смотрел куда-то вдаль.