Замуж не напасть
Шрифт:
Дружба дружбой, а денежки врозь! Кто станет торговаться в такой день? Евгения ухмыляется про себя: в корыстное время люди наживаются на всем — и на горе, и на радости!
В конце концов регистрация ее подруги, несмотря на предыдущую спешку, проходит вполне торжественно. И магнитофон марш Мендельсона играет, и заведующая с красной лентой через плечо прочувственную речь говорит, и шофер Савелий щелкает «Кодаком», снимает на цветную пленку счастливых новобрачных и их свидетелей…
Глаза молодых супругов сияют. Евгения отмечает, что Надино сияние отличается от того, которое она видела на встрече ее с друзьями Вовика. То сияла радость ребенка,
— Поздравляю, Эдик! — жмет руку новобрачного Валентин. — Честно говоря, не ожидал от тебя такого шага.
Евгения слышит, как следующую фразу он уже шепчет:
— Твоей молодой жене палец в рот не клади. Это только с виду она такая тихая.
— Я уже понял, — кивает Эдик, любовно поглядывая на Надю. — Но я такую и искал. Все эти жвачные с покорными глазами у меня уже в печенках сидят!
«Оказывается, для подстегивания чувств ему все время нужен кнут! — удивляется Евгения. — Не любит он, видите ли, покорных! Мы-то, несчастные, гасим в себе порывы гнева, возмущения, чтобы им понравиться, а они от нас, слабых, ждут силы, приказа, откровенного давления? Одна надежда, что не все!.. Надо будет подсказать подруге, чтоб держала его в ежовых рукавицах. Стоит пойти по пути ее предшественниц, и прости-прощай любовь!»
— Теперь на родную фирму? — предлагает Валентин.
— Нет, сначала я хочу познакомиться с тещей! — провозглашает Эдуард.
— Что ты! — пугается Надя. — Маму надо подготавливать постепенно. Сразу для нее это будет ударом…
— Ты собираешься скрывать от нее наш брак? И долго?
— Нет, но…
— Едем! Валя, вы пока отправляйтесь на фирму без нас. Мы будем чуть позже.
— Я — с вами, — вызывается Евгения. Надя благодарно жмет ее руку.
Мать новобрачной, Людмила Артемовна, работает начальником отдела кадров кожевенного завода. Туда сейчас и направляется Эдикова «девятка».
Евгения уже была здесь раньше, потому она предлагает:
— Давайте я схожу.
— Иди, — облегченно вздыхает Эдик, не без помощи Нади, кажется, струхнувший: кто его знает, что там за теща такая, которую боится даже его отчаянная жена!
А выглядит все на самом деле с точностью до наоборот. Напористая, смелая Надя теряется перед тихой, всепроникающей способностью матери взывать к ее совести, давить на самые болевые точки сознания, требовать к себе жалости.
— Как ты могла так поступить? — лишь скорбно, со слезой в голосе, скажет Людмила Артемовна, и Надя тут же кидается к ней:
— Мамочка, прости!
Причина размолвки может быть пустяковой, не стоящей выеденного яйца, а надрыв звучит нешуточный. Жить постоянно под страхом истерики, скандала или обморока очень трудно. Порой сдают и крепкие молодые нервы. Видимо, это «ущучил» и Володя. Он тоже играет на самых чувствительных струнах Надиной души, это потому и сходит ему с рук, что почва перед ним благодатная, многими годами истеричности взрыхленная.
Сакраментальные фразы, вроде «У тебя нет ни капли жалости» или «Ты бессердечная, холодная, грубая» и так далее, всегда пугали Надю. В разговоре о матери она как-то призналась Евгении:
— Лучше бы она меня била!
«Мозгодеры» — называет таких людей Аристов. Евгения не замечает, как, поднимаясь по лестнице на второй этаж, она все время думает о ненавистном Толяне и как бы советуется с ним: что делать? Она думает и думает, даже пугается своих навязчивых
мыслей: что же это он опять к ней прицепился?Людмила Артемовна — женщина миниатюрная, хрупкая. Ей скоро пятьдесят пять, но выглядит она намного моложе. Цена, которую она когда-то себе назначила, так высока, что, похоже, женщина никогда не найдет себе «купца». Потому свою энергию и неудовлетворенность жизнью она перенесла на дочь, требуя к себе повышенного внимания и чуткости. Бедному Ванюшке в этой атмосфере остается совсем мало места.
Надина мать в кабинете одна и после вопроса, может ли она уделить пять минут важному делу, охотно поднимается из-за своего стола.
— Дело важное — для кого?
— Для вашей дочери.
— Надежда совсем распустилась, — приговаривает она, спускаясь по лестнице, — скоро неделя, как она ночует у какой-то своей знакомой. Помогает ее дочери писать диплом. Можно подумать, у нее дома негде спать! Самой-то ей никто не помогал. И диплом на «отлично» защитила, и юрист, как говорят, неплохой…
Она энергично выходит первая из дверей и невольно тут же делает шаг назад, наступая Евгении на ногу.
— Ох, пожалуйста, извини!
В самом деле, ее глазам предстает неожиданная картина: ее дочь в выходном розовом костюме, с небольшим белым цветком в прическе — надо же было как-то подчеркнуть новобрачность! — стоит у машины рядом с каким-то незнакомым мужчиной и неуверенно улыбается.
— Кто это? — спрашивает Людмила Артемовна почему-то у Евгении.
— Надин муж, — охотно поясняет та; она никогда не была сторонницей потакания капризам и истерикам и предпочитает в таких случаях шоковую терапию.
— Мамочка, ты только не волнуйся, — просит Надя, — мы с Эдиком поженились.
Но Людмила Артемовна не обращает внимания на ее слова. Она все уже поняла и теперь в упор смотрит на того, кто собрался увести у нее дочь. Единственного близкого — и такого удобного! — человека. Нет, этот мужчина не станет ее союзником! Евгения представляет вполне отчетливо, как бы они с Вовиком, в две пары челюстей, жевали бедную Надежду.
Надо отдать должное Эдуарду Тихоновичу, он тоже неплохой знаток людской природы, и в том числе женской. «Вурдалачка!» — одним словом определяет он для себя суть стоящей перед ним женщины, включая в это слово и пристрастие тещи к ярко-красной губной помаде, и, как он чувствует, способность тянуть из других энергию — что почти равнозначно желанию мифических вампиров пить чужую кровь.
Итак, понимает Евгения, они определили свое отношение друг к другу с первого взгляда: враги!
Понимает это и Надя, но впервые не пугается, как почти собралась, а радуется: у нее появился защитник! Тот, кто позволит ей рассеять злые чары и сбросить привычное оцепенение, в которое прежде она всегда впадала при одном взгляде матери. Но свои, пока слабые, силы она переоценивает.
— Что же тогда делать с Володей? — ехидно спрашивает Людмила Артемовна. — Он так и будет у нас жить?
— Какой еще Володя? — оскаливается Эдик.
— Надюшин, как я теперь понимаю, бывший жених!
Первая ложь! Ржа, которая разъедает самые крепкие семьи. Наверное, Надина мать уже злорадствует: вот оно, началось! Только она не понимает, что такие шутки могут незаметно пройти с кем угодно, кроме ее нового зятя! И если сейчас гроза начинает громыхать в другой стороне, то где гарантия, что тучу ветром не перегонит к ней поближе?
— Эдик, я же тебе говорила, — пытается объяснить Надя.
— Но ты не сказала, что он живет у вас!