Замуж за «аристократа»

Но ничего подобного не произошло, Катя выслушала его, потом поцеловала в щеку и сказала что-то вроде:

– Бедный мальчик. Это на всю жизнь.

Он потянулся к ней, но она только мягко потрепала его по щеке. И начала откровенничать в ответ:

– Знаешь, а меня хотели убить…

– Неужели? – заинтересовался Егор.

И Катя рассказала ему об угрозах и звонках. Сначала Егор слушал ее с некоторой досадой, он внутренне ругал себя за откровенность. Но потом Катин рассказ настолько его увлек, что он даже легкомысленно позабыл о своей проблеме.

– И тогда, на Патриарших, – упомянув Патриаршие, Катя покраснела, – тогда я как раз об этом и думала. Я думала, что что-то не сходится. Какая же я дура, да?

– И ты говоришь, что звонки прекратились несколько месяцев назад? – переспросил Егор.

– Да. Совершенно неожиданно. Все прекратилось – и звонки, и публикации.

– А началось?

– Когда появилась моя книга. А почему ты спрашиваешь?

– Знаешь, мне кажется, я что-то начинаю понимать…

– Что? – жадно спросила Катя, но Егор разочаровал ее:

– Не сейчас. Я должен кое-что проверить.

Глава 11

Они расположились на просторном, увитом зеленью балконе – это был шикарный балкон, с мраморными арками и белоснежными колоннами. Настоящий зимний сад! Увидев его впервые, Шура восторженно воскликнула: «Да это же Санта-Барбара!» А теперь ее этот балкон раздражал, равно как и его хозяин, граф Эрнест Шульгин. Он сидел напротив нее, и они пили турецкий «кофий» из старинных фарфоровых чашечек и ели приготовленные Дуней дынные цукаты.

– Александра, я должен с вами поговорить, – прервал молчание Эрнест.

Шуру даже передернуло от раздражения: если бы кто-нибудь знал, как ей надоело строить из себя Александру! Но она улыбнулась:

– Что, Эрни, дорогой?

– Александра, вы знаете, что я без ума от вас… Я хотел вас кое о чем попросить…

Она приготовилась было привычно расстегнуть старомодную блузу, но он остановил ее:

– Нет, не об этом… Александра, станьте моей женой.

Краснея, точно пятнадцатилетний девственник, граф извлек из кармана потертую бархатную коробочку и, как-то затравленно глядя на Шуру, протянул ее ей:

– Надеюсь, вам понравится… Это фамильная драгоценность. Вы знаете, во время революции моя прабабка спрятала это кольцо себе… не знаю, стоит ли вам говорить… в общем, себе… ну… между ягодиц… Благодаря этому оно осталось в семье Шульгиных.

Не Шурочка Савенич взяла коробочку со стола, а сама женская сущность – высокоградусный коктейль из любопытства, азарта и жадности. Там, в бархатной глубине, тускло блестел перстень с массивным прямоугольным камнем нежно-голубого цвета.

– Это голубой топаз, – с готовностью объяснил Эрик. – Говорят, что этот камень приносит счастье. И белое золото. Если вы согласны стать моей супругой, Александра, пожалуйста, примите это кольцо. Оно ваше.

Шура все еще не решалась взять кольцо в руки: во-первых, она вовсе не была уверена, что готова выйти замуж, а во-вторых, ее немного смутила история о прабабушкиной заднице. Интересно, долго ли пролежало там кольцо?

Шульгин словно прочитал ее мысли:

– Не волнуйтесь, милая Александра. Кольцо отмыли, да и потом, его носила моя бабушка. Александра… Вы не готовы дать мне ответ?

Краснея и бледнея, Шульгин ожидал, что она скажет. А она опустила глаза и принялась меланхолично изучать полированную поверхность чайного столика. «Что делать?» – думала она. Согласиться – значит подписать себе приговор. Не так-то просто будет потом отделаться от влюбленного графа. А если отказаться… Что станется с нею? Сможет ли она устроить свою жизнь самостоятельно? Скоро ей исполнится двадцать пять – не девочка уже. Кто бы о ней узнал, если бы не Шульгин? На его стороне самые убедительные на свете аргументы – деньги и связи. Он мог бы помочь ей устроить персональную выставку. А впоследствии, может быть, и открыть собственную галерею. Где она, Шура, была бы полноправной хозяйкой…

О, что бы это была за галерея, размечталась Шура. Она бы сама выбирала достойные картины. И главным критерием был бы для нее не блат, не деньги, не постель, как для Алины Крамцевой, а только талант художника. Скольким людям она бы смогла помочь! А на самом видном месте в этой чудесной галерее, разумеется, красовались бы ее собственные работы…

– Александра… Не томите меня…

Она смогла бы вывезти свои лучшие картины в Европу – в Париж, Берлин, Лондон, Мадрид… Это было бы удивительное турне – все ведущие газеты мира написали бы о ней.

– Да, Эрнест, – задумчиво сказала Шура, глядя мимо него. – Да. Я согласна.

А дальше… Два часа пролетели, как пять минут. Граф вскочил со стула, он был возбужден, его глаза блестели. Он бросился перед ней на колени и принялся осыпать неприятно-липкими поцелуями ее руки. Шура мужественно терпела. Потом они долго обсуждали предстоящую свадьбу. То есть говорил преимущественно Эрнест, а Шура время от времени отвечала «да» или просто согласно кивала.

Он хотел, чтобы свадьба была необычной, запоминающейся. Обязательно с венчанием в церкви, куда они поедут в шикарной карете, запряженной тройкой лошадей. Шурино платье и свадебный костюм самого Эрнеста они выпишут по каталогу из Парижа. Фейерверки, скоморохи, толпа хмельных гостей…

Когда Шура, взволнованная и печальная, собиралась уже покинуть его квартиру, путь ей неожиданно преградила домработница Дуня. Бессловесная улыбчивая Дуня в неизменном форменном передничке.

– Что тебе, Дунька? – с привычным пренебрежением спросила Шура, мгновенно перевоплотившись обратно в Александру. (Кажется, сама того не замечая, она начала копировать интонации Шульгина.)

– Поговорить надо, – спокойно сказала Дуня. Она и не подумала улыбнуться или поклониться «госпоже» и, кажется, впервые заговорила с ней с интонациями нормального человека. – Пройдемте на кухню.

Шура удивилась, но послушно последовала за Дуней. На кухне домработница плотно прикрыла за собою дверь и без предисловий поинтересовалась:

– Вы, конечно, не знаете, кто я? И зачем меня держат в этом доме?

– Прислуга, – глупо улыбнулась Шура, – Дуня… Эрнест держит вас, чтобы вы исполняли его прихоти.

– Эрнест здесь вообще никто, – опасно сверкнула глазами она. – Меня действительно зовут Дуней. Только вот работаю я на Павла Сергеевича, отца Эрнеста. Это он меня нанял, это он велел мне участвовать в маскараде.

– В каком маскараде? – удивилась Шура.

– Только не говорите мне, что не заметили за Эриком никаких странностей, – фыркнула женщина. – Весь этот аристократизм… чтоб его! Павел Сергеевич – замечательный человек. Мы учились в одном классе и были дружны. Не буду скрывать, у нас даже был роман. – Дуня покраснела. – А потом он поступил в МГИМО, а я вышла замуж. Он стал дипломатом, а я развелась. И осталась нищей.

– К чему вы это все мне-то рассказываете?

– К тому. У Паши родился сын, в котором он души не чаял. Но мать Эрика, неудавшаяся актриса, была истеричкой. И алкоголичкой к тому же. Она плохо кончила – Павел Сергеевич поместил ее в платную психиатрическую лечебницу.